– Вас с нетерпением ждут в главном зале!
В какой-то момент в кармане старшего охранника, словно в насмешку, прозвучала мелодия из одного популярного в советское время фильма о доблестной милиции: «Наша служба и опасна и трудна…»
Молча выслушав распоряжение звонившего, старший охраны тихо бросил близстоящему охраннику:
– Все, братва, баста! Все в сборе! Больше никого не пускать! Передай остальным по цепочке!
Его распоряжение быстро зашелестело по ушам охранников, и их нахмуренные лица стали еще более сосредоточенные: не дай бог кто из чужих проскочит…
В главном, самом большом, зале ресторана, за богато накрытым столом сидели около десятка мужчин. Несмотря на дорогие модные костюмы, дорогущий парфюм и бриллианты на пальцах, под всем этим было трудно скрыть груз прошлого каждого из них. Шрамы, тюремные татуировки, особое выражение глаз, манера говорить, держать голову и особые жесты рук и пальцев выдавали в них бывших сидельцев, не один год проведших в местах не столь отдаленных.
Во главе стола, на высоком кресле, похожем на трон, восседал странный мужчина с мальчишечьим лицом, украшенным грубоватым шрамом, по кличке Сиплый. Из своих пятидесяти трех лет он семнадцать оттоптал в тюрьмах и лагерях. Свой тюремный послужной список Сема начал с четырнадцати лет.
Он рос хилым болезненным ребенком, и сверстники нередко шпыняли его, чтобы утвердиться в глазах остальных. Сема был из вполне интеллигентной семьи: отец – инженер-строитель, мать – продавец, он – малолетка, и его, конечно же, вовсе не устраивало, что на нем отрабатывает кулаки любой из его сверстников. И в своих мечтах он мстил своим обидчикам и заставлял их на коленях просить пощады.
Казалось бы, создавшаяся ситуация должна была заставить мальчика побольше сидеть дома, чтобы не нарываться на неприятности, но… природный характер подталкивал совсем к другому. И, вернувшись из школы, быстро сделав домашнее задание, наскоро пообедав, он бросался на улицу, чтобы в очередной раз попасть под колотушки ребят, удары которых сдерживал молча, глотая слезы от обиды. Трудно сказать, чем бы для него закончился эксперимент с характером, но однажды его заприметил старый вор-домушник, который в возрасте шестидесяти двух лет напоминал подростка.
Понаблюдав за Семой, порасспросив о нем пацанов, он подошел к нему, внимательно осмотрев щуплую фигурку Семы, остановился перед ним и участливо проговорил:
– Пацаны обижают…
В его голосе было столько внимания, что Сема, впервые видя этого человека, неожиданно захотел с ним поделиться самыми сокровенными мыслями. Он говорил торопливо, взахлеб, словно боясь, что незнакомец оборвет его и он ничего не успеет ему рассказать. Однако старый вор терпеливо слушал и молчал, иногда покачивая седой головой. Но когда на глазах Семы, вспоминающего очередное свое унижение, неожиданно появились слезы, старик вдруг прижал его голову к своей груди и, отечески похлопывая его по спине, тихо приговаривал:
– Будет тебе, пацан, будет… Считай, что с этого дня все пойдет по-другому и никто, слышишь, никто тебя больше – и пальцем не тронет! Это говорю я – Фомка-Дух! – и тут же пояснил: – Зовут меня Фомой, а Фомка-Дух нарекли меня в Бутырке, лет сорок назад. А тебя как кличут?
– Сема я!
– Семка? Это хорошо! – мужик одобрительно покачал головой.
Затем немного помолчал, словно окунувшись в воспоминания, после чего стал рассказывать незнакомому пацаненку о своей жизни. Видимо, и у этого пожилого человека накопилось желание с кем-нибудь поделиться воспоминаниями о своей жизни.
Сема сидел не шелохнувшись и слушал, широко раскрыв рот. Его глаза впервые светились счастьем: Боже, с ним, совсем по-взрослому, РАЗГОВАРИВАЮТ! И кто? Не какой-то там сопливый мальчишка или девчонка, а бывалый человек, много поживший и повидавший в своей жизни.
– Что, нравится? – с грустью усмехнулся Фомка-Дух.
– Ага! – не задумываясь отозвался Сема.
– И что, неужели тебе хочется такой жизни?
– Еще бы! – встрепенулся тот.
– А если тюрьма?
– И пусть! – с вызовом бросил пацан.
– А мусора вдруг стрельнут?
– А в вас стреляли? – напрягся Сема.
– Стреляли, – кивнул тот и оголил плечо со шрамом от пули.
– Ну вот… – пожал плечами паренек, как бы говоря: «Вы же смогли, смогу и я!» – Спытайте меня, и увидите! – в его глазах были упрямство и решимость.
– Ладно, посмотрим… – неопределенно заметил Фомка-Дух, еще раз внимательно посмотрел ему в глаза, отчего Сема поежился, затем спросил: – Ночью сможешь прийти в Сиреневый сквер? Часиков в двенадцать?
Этот сквер местные прозвали так за растущие там деревья сирени. Он был минутах в пятнадцати ходьбы от дома Семы. А выйти из дому среди ночи для него не было проблемой: родители укладывались спать очень рано, и Сема не раз выходил среди ночи и гулял по ночному городу, предаваясь своим грезам. Поэтому, нисколько не задумываясь, ответил:
– Конечно, смогу! Когда? – его глаза светились нетерпеливым блеском.
Новый знакомец еще раз осмотрел пацаненка, как бы взвешивая все «за» и «против», потом со вздохом рубанул правой рукой воздух:
– А вот в пятницу, в двенадцать, и приходи к левому входу! И оденься в спортивный костюм, облегающий, чтобы не болталось ничего и не цеплялось… Есть такой?
– Спортивный есть, но чтобы облегающий… – паренек виновато шмыгнул носом; с трудом сдерживая слезы.
Из-за какого-то там спортивного костюма он может потерять дружбу человека, которого уже искренне любил и которого не хотел огорчать, тем более потерять.
– Не горюй, пацан, – подмигнул тот, – что-нибудь придумаем!..
Боже, с каким нетерпением Семушка ждал назначенного часа, то и дело поглядывая на календарь, а потом, когда наступила пятница, на часы.
Наконец долгожданный час «икс» настал! Он, не как обычно, безо всяких уговоров, в десять улегся в постель, взяв с собой будильник, и, чутко прислушиваясь к тому, что делают родители, дождался, когда те уснут. Сема не знал, что предложит ему сделать новый знакомый, но все его тело подрагивало в ознобе от нетерпения и неизвестности. Почему-то ему казалось, что сегодня он совершит какой-то героический поступок, после которого изменится вся его жизнь.
Когда часы показывали половину двенадцатого ночи, Сема встал с кровати, быстро одел свой спортивный костюм, на цыпочках подошел к комнате родителей и прислушался: там было тихо и раздавался лишь негромкий храп отца, что говорило о том, что они действительно спят.
Стараясь не шуметь, Сема подошел к выходной двери, тихонько открыл ее и быстро проскользнул наружу. Сердце колотилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Он не помнил, как очутился в назначенном месте, и, несмотря на то, что пришел чуть раньше, его взрослый приятель уже его ожидал.
– Что дома-то сказал? – поинтересовался Он.
– Ничего: предки спали, когда я ушел…
– Это хорошо, – одобрительно кивнул Фомка-Дух. – Вот, держи! – он протянул пацану пакет.
– Что это?
– Костюм тебе купил: надеюсь, впору будет. Переоденься!
– Где?
– Да вон, в кустики зайди и переоденься, а свою одежду сверни и в пакет сунь…
Через несколько минут Сема облачился в обновку и вышел к своему новому знакомому. Осмотрев его, тот довольно кивнул головой:
– Как на тебя пошит. Не жмет?
– Не-а, в самый раз, – Сема счастливо улыбнулся. – Что делать-то будем? – деловито поинтересовался он.
– Навестим квартиру моего знакомого… – с ухмылкой ответил старый домушник.
– Для чего? – паренек все еще не понимал, во что его втягивает новый знакомец.
– Заставим поделиться…
– Заставим? Побьем, что ли? – в глазах паренька появилось беспокойство.
– Побьем? – переспросил тот и тут же рассмеялся. – Нет, Фомка-Дух никогда не поднимет руку, чтобы бабки отобрать: другая статья, другой срок! – он тяжело вздохнул. – Его дома нет: зайдем, пошерстим немного, возьмем капусту и рыжье – и гуляй, Вася!
– Зачем нам капуста, что такое «рыжье» и кто такой Вася? – ничего не понял Сема.
– Капуста, мой юный друг, не та, что на грядках растет, а та, что в сберкассе лежит, то есть…
– Деньги! – осенило Сему.
– Вот именно, деньги, денежки! А рыжье – это золото, от слова рыжий, то есть рыжий значит желтый – желтый металл, а Вася… – он пожал плечами. – Гуляй, Вася, это все равно как «сделал дело, гуляй смело!». Понял теперь?
– Теперь понял! Только не понял, как мы к вашему приятелю в квартиру попадем, у вас что, ключи есть?
– Молодец, пацан, в самый корень мыслишь, – одобрительно кивнул старый вор. – Приятель тот живет на первом этаже: я тебя подсажу, ты влезешь в форточку, откроешь дверь изнутри и впустишь меня… – он пристально посмотрел на паренька, который несколько съежился, мысленно представив все, о чем рассказал «дядя Фома». – Да ты никак трусишь, – презрительно поддел он пацана.
