Капитан медицинской службы Аллилуев – интеллигент чуть ли не в десятом поколении. Матом не ругался, ко всем бойцам обращался строго на «вы», в отличие от бригадного начальника медицинской службы, витаминками не закусывал и разбавленный спирт не пил. Всегда был задумчив, обстоятелен и исполнителен. Присутствуя на совещаниях, не кричал, ничем не возмущался, все спокойно записывал в блокнотик и очень быстро исполнял, а чаще еще быстрее заваливал порученное задание. Был лишь один недостаток у капитана – иногда в глубокой задумчивости, совершенно не осознавая того, мог брякнуть свои мысли вслух. На том же совещании, когда зампотех ругался по поводу летнего «сварщицкого костюма», Аллилуев ушел в глубокую задумчивость и меланхолично рисовал в блокноте рецепты на латинице. В момент жарких прений образовалась небольшая пауза, и тут в абсолютной тишине раздался голос капитана-медика:
– Эх-х-х, сейчас бы взбзднуть – да с огоньком!
Тишина стала гнетущей, и офицер понял, что свою мысль высказал вслух. Он резко покраснел, но сделал вид, что его это не касается.
– Я вам предоставлю такую возможность, да еще на свежем воздухе, – прервал тишину командир бригады, – в разведывательной группе должен быть внештатный фельдшер…
Помощника начальника финансовой службы, в миру просто «начфиненок», в этот день склоняли все, кому не лень. Начфинов вообще любят склонять. Молодой же финансист страдал, по всей видимости, синдромом «рассеянного внимания» – и забыл насчитать какие-то выплаты жене комбрига, служившей в строевой части прапорщиком. Вот так в офицерской группе появился свой начфин – потерянное и всего боящееся офицерское существо в звании лейтенанта.
Леню Ромашкина в бригаде знали все, ибо он был единственным, кто на прыжках умудрился приземлиться на личный автомобиль заместителя командира бригады по воспитательной работе. Все претензии Леня отмел в сторону, и в результате его кандидатура была выдвинута тем самым бригадным воспитателем на все том же совещании у командира бригады. Полковник сказал, что Ромашкин – весьма полезная личность на предстоящих учениях, ибо он занимается… Чем занимается майор Ромашкин, никто так и не смог вспомнить. Начали допрашивать начальника отделения кадров. Выяснилось, что Леня по штату состоит в моем отделении, но его там никто никогда не видел. Воздушно-десантная служба попыталась взять майора под свою опеку, так как Ромашкина на прыжках бросали на пристрелку (прыжок для определения силы и скорости ветра). Хотя для этих целей было положено бросать ПДММ (парашютный десантный мешок мягкий), бросали всегда Леню. Мешок в случае утраты и порчи списать очень муторно, а майоров у нас в бригаде полно, поэтому воздушно-десантную технику берегли. Комбриг, однако, призадумался. От напряжения его голова закачалась, он немножко всхрапнул, затем встрепенулся и объявил всем, что Ромашкин тоже включен в состав группы, а в случае если эту особую РГ действительно придется выводить, то вывод в тыл противника будет осуществлен воздушным путем, то есть парашютным способом.
Чувство того, что надвигается какая-то неприятность, неотвратимо усиливалось. А когда я выглянул в окно и увидел бегущего по плацу зампотыла, то стало ясно, что скоро будет настоящий Армагеддон. Ну, не мирового масштаба, а так – небольшого бригадного. Толстый зампотыл на самом деле не бежал, а катился по обледеневшей дорожке и никак не мог остановиться. Врезавшись в трибуну на плацу и разогнав по дороге роту, занимавшуюся строевой подготовкой, начальник тыла остановился, перевел дух и вальяжно двинулся дальше. А я в это время, находясь в состоянии панического страха, намеревался выдвинуться в кафе и слопать парочку пирожных, дабы заглушить неясную тревогу, однако так и не успел – зазвонил телефон. Звонок я проигнорировал и кинулся к двери, но было поздно – на входе меня встретил посыльный по штабу и объявил, что меня желает видеть комбриг.
Предчувствия не обманули. Меня назначили командиром той самой особой группы, которую я сам же и придумал. Радость моя была беспредельна, и поэтому я все-таки выдвинулся в кафе и съел два пирожных. После принятия пищи настроение некоторым образом улучшилось. Может, все-таки и не потребуется эта нелепая группа, и на учениях обойдутся без нее, и зря я так переживаю? Покурив, я пошел рисовать «решение на применение» и набирать всякие пояснительные записки. В пункте о противнике я от скудоумия и мелкого желания кому-нибудь напакостить упомянул своего товарища Вову Черепанова: «Воспользовавшись критической ситуацией в приграничном регионе, государственную границу перешла группа под руководством майора запаса Черепанова. В течение нескольких суток незаконное вооруженное формирование насиловало скот, угоняло женщин и агитировало местное мужское население идти на службу по контракту в ряды ВС РФ, чтобы таким образом снизить их боеспособность». То, что мне не достанется за написанный бред, я был уверен на девяносто процентов – начальник штаба если и проверял, то только поверхностно, не вникая в суть. Комбриг когда проверял, то в первый раз говорил – переделать все, и немедленно. Некоторые офицеры впадали в ступор и в течение бессонной ночи пытались все исправить, изводили кучу бумаги и портили карты. Когда-то я тоже так же мучился. Теперь просто громко кричу: «Есть!» – запираю документы в сейф и на следующее утро подаю их командиру в том же самом виде, что и вчера.
– Вот, совсем другое дело! – восклицает полковник и подписывает все не глядя.
Когда все было сделано и подписано, я решил собрать весь личный состав назначенной группы и как-то обозначить приоритеты. Обзвонив всех, назначил встречу возле штабной курилки, пригрозив за неявку сдать их комбригу и посодействовать в лишении «тринадцатой» на сто процентов. Собрались все, чем несказанно смутили бригадного заместителя по воспитательной работе. Воспитатель чувствовал подвох и поэтому решил на всякий случай доложить командиру. Полковник, выслушав доклад, пожелал сам посмотреть, что там за сборище, и, обойдя штаб по периметру, начал выглядывать из-за угла. Однако заместитель начальника штаба по службе войск, увидев в окошко фигуру, прячущуюся за углом, высунулся в форточку и заорал во все горло:
– Э-э-э! Какой там идиот ссыт под окнами штаба?! А-а-а, товарищ полковник, это вы! Ничего, ничего страшного – сам маюсь, все не дождусь, пока ремонт в штабном туалете сделают. Кстати, товарищ полковник, надо бы строителям люлей накатить, а то они совсем…
Комбриг замахал руками и, уже не таясь, как будто так и надо, вышел из-за угла.
Пачишин, увидев комбрига, первым подал команду:
– Товарищи офицеры! – и двинулся к полковнику строевым шагом. Потом вдруг опомнился и, не убирая руки от головного убора, развернулся и затопал обратно в курилку.
– Товарищи офицеры, – ответил полковник, подозрительным взглядом окидывая собравшихся, – а что это вы здесь делаете? – и уставился на меня.
– Товарищ полковник, провожу совещание особой группы, намечаем план работы, – отбрехался я.
– Действительно, – удивился комбриг, – все назначенные люди здесь. – Однако, молодцы! Разрешаю вам проводить свои совещания в классе оперативной подготовки.
– Есть, товарищ полковник! У нас еще одна проблема – нет оперативного офицера, а на такие группы оперативный положен из заместителей…
– Действительно. Назначу я вам оперативным офицером, наверное, своего заместителя по воспитательной, а то он так переживает, так переживает…
Узнав, что теперьон непосредственно отвечает за нашу группу, воспитатель высказался кратко и емко:
– Вот суки!
Учения шли полным ходом уже третьи сутки, и все офицеры штаба метались как угорелые, засыпая на ходу. Я только от компьютера ккарте перемещался по несколько раз, перепечатывая различные распоряжения и перерисовывая обстановку. Процент маразма и дебилизма на этих учениях давно превысил все установленные ранее опытным путем нормы. «Комиссия» из «верхних» штабов уже запутывала сама себя нелепыми вводными. Начали выводить разведывательные группы. Командиры, сидевшие на «доподготовке», радостно взвизгнули. Намного проще и легче залечь где-нибудь в лесах на базе и ждать противника, который якобы перейдет линию фронта, чем торчать в бригаде и завывать от бестолковой суетни. Если группу уже в ходе выполнения учебно-боевой задачи перенацелят на другой объект, ничего страшного в этом нет. Командир группы выслушает радиста, крякнет и со счастливой улыбкой на мужественном лице разведчика специального назначения обматерит все начальство, не спеша поужинает или пообедает и даст команду выдвигаться дальше. Красота! Нам об этом в штабе – только мечтать. Наши начальники, получив очередную вводную, тут же выпадут в осадок, устроят истерику, обвинят всех своих подчиненных в ничегонеделание, а потом начнут носиться, мешая всем и брызгая слюнями. Не знаю, как в других штабах, но у нас дело обстояло именно так.
