В комнате никого не было, но за дверью, в кухне кто-то возился: гремела посуда, лязгала печная заслонка. Андрей? Половцев заставил себя сесть. В голове шумело, как на черноморском пляже в ноябре. Один глаз заплыл: отек почти закрыл его; второй видел нормально, но до нижней части лица было нельзя дотронуться.
Половцев встал с дивана и сделай несколько шагов к двери. О, с каким трудом дались ему эти шаги! Он взялся за ручку двери и с замирающим сердцем потянул ее на себя. Дверь без скрипа распахнулась, и Половцев, вздрогнув всем своим гудящим от боли телом, увидел перед собой чью-то широкую спину.
На человеке была летняя рубашка с короткими рукавами и темно-серые брюки, поверх которых незнакомец надел его, Половцева, передник.
— А где Андрей? — боясь услышать нечто страшное, прошептал Половцев, не обращая внимания на боль, перекосившую его распухшее лицо.
Человек, стоявший над кухонным столом, вздрогнул и резко обернулся, держа в руках сковороду с кусками сырого мяса. Человек с обвислыми усами пшеничного цвета, не очень высокого роста, но широкий в кости, быстро взял себя в руки и отставив сковороду в сторону, покачал головой.
— Ай-яй-яй-яй-яй, как нехорошо получилось! Вы представляете, мои подчиненные приняли вас за похитителя! — радушно сказал он, продолжая изучать Половцева острым взглядом холодных глаз.
— Где мой сын? — Половцев пытался говорить громко, но его было почти не слышно.
— А это у вас надо спросить!
Половцев бросился на крыльцо (если только можно так сказать о движении малоподвижного от природы, к тому же избитого накануне человека).
— Андрей! — как-то по-птичьи просвистел он сквозь одеревеневшие челюсти и привалился к стене дома, понимая, что Андрея здесь нет.
На обочине шоссе за покосившейся изгородью стояла черная «Волга». Валек — тот самый парень, бег которого остановил в лесу сосновой дубиной Половцев, обнажив мускулистый торс, сидел на солнце, приложив ко лбу мокрое полотенце. Открыв калитку, во двор вошел Серега, вероятно только что возившийся у автомобиля.
— Кто вы? — спросил Половцев человека, встретившего его в кухне.
— Друзья.
Литератор попробовал усмехнуться, но тут же острая боль пронзила висок.
— Ну и что вам от нас нужно… друзья?
— Ничего. Просто мы охраняем вашего мальчика, вернее, должны охранять его. Но вы, уважаемый, спутали нам все карты. Где теперь искать вашего сына?
— А зачем вам его искать? К чему эта погоня и зачем меня избили?
— Вас приняли за похитителя!
— Кто вас послал? Кто все это придумал и зачем охранять моего мальчика именно здесь, на даче? Почему вы не охраняли его дома?
— Ситуация возникла только сегодня утром. Ваша жена, простите, мать вашего сына попросила нас об этом. Ей угрожали, и, естественно, она боится за ребенка.
— Кто вы, откуда, ваше звание? — литератор не верил ни единому слову «друга».
— Я вам уже сказал, кто я и мои товарищи. Сказать вам более я не имею права. Мы ваши друзья, доверяйте нам. Скажите лучше, где нам искать мальчика?
— Не знаю.
— Ничего, я думаю, он придет сюда.
— Откуда такая уверенность, «уважаемый»? — переадресовав это немного пренебрежительное обращение рыжеусого, Половцев даже нашел в себе силы ухмыльнуться.
— Мои люди видели его у станции. Думаю, он где-то рядом, наблюдает за нами с какого-нибудь дерева, — Богдан Пивень снял фартук и положил его рядом на скамейку. — Ну давайте, уважаемый, покличьте мальчика. Кстати, меня зовут Богдан Григорьевич, я у них, — он махнул рукой в сторону лейтенанта и Сереги, — за старшого. А как ваше имя-отчество?
Половцев развернулся и молча пошел в дом: он не поверил Богдану Григорьевичу.
Рядом с дачей притормозил какой-то автомобиль. Половцев с надеждой бросился к окнам: может быть, приехали соседи? Хотя приехать они должны были только в пятницу, а до пятницы еще было…
Половцев увидел, как во двор вошел какой-то незнакомый ему человек, навстречу которому сразу двинулись Валек и Серега. Они о чем-то говорили несколько минут, то и дело указывая на окна дома, за одним из которых стоял Половцев.
Вновь приехавший выслушал обоих рассказчиков и двинулся к дому. Половцев лег на диван и отвернулся к стене.
Неприятный холодок закрался ему куда-то под ложечку. Очень болела голова, челюсть отекла, кроме того, во рту все время скапливалась слюна, которую приходилось глотать или сплевывать на половую тряпку. Он закрыл глаза и попытался отключиться.
* * *
— Товарищ майор, как вы себя чувствуете? Может, вам лучше уехать? — лейтенант сочувственно смотрел на бледного Берковича.
— Да куда ж я теперь поеду?! Дома меня уже поджидают да и на дачу к себе ехать опасно. За меня взялись серьезно. Вчера Валеру Хромова, сегодня — моя очередь… Пока все не разрешится там, у «папы», лучше быть здесь, с вами, — Беркович улыбнулся и сразу вновь стал серьезным. — Мальчика просто необходимо найти.
— Да… Ведь он может поехать домой, а там с ним все что угодно может случиться. Наконец, он может позвонить… например, в милицию, — продолжал лейтенант.
— А тут где-то есть телефон? — спокойно спросил майор.
— На станции. Только он не работает, я проверил, — вступил в разговор Пахомов.
— Но ведь мальчик может поехать домой, так? — майор посмотрел на Пахомова.
— Пока не может. Сегодня до пяти перерыв в движении. Да и не поедет он!
— Это почему ты так думаешь? — мрачно спросил водителя Пивень, до сих пор молчавший.
— Не поедет. Он наверняка захочет узнать, что с его отцом. Без этого он в город не уедет. Там, на станции, он ведь следил за нами и даже вышел из леса. Нет, домой он ни за что не поедет. Уверен, что он сейчас где-то здесь, около дачи.
— Я тоже так думаю, — после некоторой паузы сказал майор. — А ты как считаешь, Богдан?
Пивень молчал, глядя на водителя тяжелым изучающим взглядом: по всему было видно, что Сергей Пахомов, этот нервный и грубоватый человек лет двадцати семи, с пахнущими бензином руками с грязными ногтями вызывает в нем глухое раздражение.
— Ладно, — майор покачал головой. — Ну что, отпустим папашу «погулять»? — спросил он, окинув взглядом всех присутствующих.
— Думаешь, на «живца» поймать пацана, майор? — Пивень ухмыльнулся и посмотрел в окно.
— А ты, стратег, что-то другое предлагаешь?
— Да нет, можно выпустить, конечно, а можно и не выпускать. Мальчишка все равно прибежит сюда и попробует каким-то образом узнать об отце, — сказал Пивень.
— Тоже верно. Психолог ты, Богдаша… «Папе» звонить будем?
— Он сказал, что сам нам позвонит, — Пивень посмотрел на майора.
— Ладно, не будем пока звонить «папе», чтобы не огорчать его понапрасну. А пока вот что…
* * *
Развернувшись, мальчик побежал к даче. Он надеялся, что все уладится, что отец жив…
* * *
Неожиданно Половцев открыл глаза и вскочил с дивана. Ему показалось, что кто-то в самое ухо крикнул ему: «Вставай!».
Он прислушался: на веранде продолжался разговор. Слов нельзя было разобрать: был слышен лишь гул различной тональности. Сердце Половцева вдруг бешено запрыгало в грудной клетке.
Он подошел к окну: во дворе никого не было видно. Если Андрей сейчас наблюдает за домом, он обязательно приметит вылезающего из окна отца. И все же воспользоваться именно этим окном было опасно. А вдруг кто-нибудь из «друзей» сидит сейчас на крыльце?
В комнате было еще одно окно, которое закрывал старый комод, на котором стоял телевизор. Это окно выходило прямо на шоссе.
Литератор подошел к нему и, сдвинув телевизор в сторону, осторожно отогнул штору. На обочине шоссе стояло два автомобиля: «Волга» и «Жигули», кажется, «девятка». Рядом с автомобилями никого не было.
«Я ничего не теряю, — думал Половцев, раскрывая окно и стараясь при этом не шуметь. — Даже если они меня схватят, что они мне сделают? Имею же я на это право в собственном доме?!»
Когда окно под напором массивного тела литератора с хрустом раскрылось наружу, он даже не поверил, что сейчас убежит. Это было бы слишком просто. В висках стучали паровые молоты, руки дрожали от слабости.
Он не удержался на подоконнике и рухнул прямо в куст шиповника, немедленно с радостью вонзившего в него все свои шипы. Но Половцев даже не почувствовал боли — так велико было его волнение.
Он буквально дополз на брюхе до штакетника. Где-то здесь должна была находиться дыра: штакетины держались на одном гвозде. Найдя дыру, он попытался просунуть в неё свое тело. Если Половцев-младший пролезал в эту дыру, не останавливаясь и даже не снижая скорости, то Половцев-старший мог просунуть в нее только голову и плечи — его зад, зад человека умственного труда, не проходил ни при каких обстоятельствах.
Обливаясь потом от напряжения и волнения, Половцев избегал смотреть назад: он просто боялся увидеть стоящих позади себя «друзей», весело перемигивающихся и указывающих пальцами на его тюленье тело.
