— Видишь пруд? — убеждаюсь я.
— К черту пруд. Тебе отца надо найти. Куда он делся?
— Я вспомнил. Он поставит машину в подземный паркинг и пойдет по переходу. Мы перехватим его около лифта.
— А если и твоя мама жива? — обжигает меня вопросом Марго.
Я избегаю слов «папа» и «мама», боясь, что сознание ухнет в водоворот непостижимой мечты и уже не выберется оттуда. Если вчера ты был жалким червяком, а сегодня превратились в вольную птицу, не стоит сразу взлетать к солнцу, крылья могут не выдержать.
Я тащу Марго по знакомым дорожкам и нахожу незапертую дверь для дворников. Мы спускаемся по ступеням и оказываемся под моим домом около лифта. Если я не обознался, сейчас справа появится мой отец.
Я замираю и слышу тихие шаги. Сердце подкатывает к горлу и выдавливает из глаз слезы. Шаги приближаются, а я смотрю в пол, боясь поднять влажные глаза. Мы стоим у дверей лифта, нас не обойти. Шаги стихают, и в узкий круг моего взора попадают дорогие туфли из мягкой кожи. Я узнаю бежевые брюки водителя «ягуара». Это он.
О, господи! Отец рядом со мной! Стоит сделать шаг, и я смогу обнять его!
Он нажимает кнопку вызова, лифт распахивается, и я слышу вежливый голос:
— Вам на какой этаж?
Марго пихает меня локтем. Я нахожу силы поднять взгляд и выдавливаю:
— На пятый, папа.
Планета останавливается. Мое сердце тоже. Мгновения тишины давят так, словно я погружаюсь на дно океана. Заплаканные глаза стремятся поймать тепло ответного взгляда. Я жду объятий, чтобы разрыдаться в голос. Но различаю лишь, как щеки отца багровеют, и на лице проявляется гремучая смесь удивления и испуга. Его руки поднимаются отнюдь не для объятий.
Он грубо отталкивает меня и вопит:
— Охрана!
У Марго при крике «охрана» срабатывает рефлекс мелкого воришки. Она бросается бежать, недаром столько тренировалась. Но в запутанной подземной части жилого комплекса сильные ноги не главное, здесь надо знать переходы-выходы. Марго тычется в первую же закрытую дверь, не замечая кнопки на стене, и призывает меня на помощь:
— Солома!
Смахнув слезы, я разглядываю толкнувшего меня мужчину и убеждаюсь — это не мой отец. Черты лица очень похожи, но чванливые губы и надменный взгляд выдают в нем совершенно другого. И главное — мой папа ни за что бы не поднял на меня руку!
— Уберите его отсюда. Вышвырните! — требует похожий на отца человек от подоспевшего охранника. — И ее тоже. И никогда их сюда не пускайте!
Марго ощерилась, готовясь к сопротивлению. Однако, видя мою безвольную покорность, ее единственная рука опускается, а приведенная в боевую готовность коленка распрямляется. Охранник бесцеремонно выталкивает нас на лестницу «Пошли! Пошли!», но когда за нашими спинами закрывается дверь, становится дружелюбнее.
— Откуда вы взялись?
— На зверье пришли посмотреть. И увидели, — язвит Марго.
— Зачем в дом полезли? У нас жильцы нервные, впечатлительные. Они платят деньги за покой.
— Покой на кладбище.
— Угомонись, девочка. Нам от них тоже порой достается.
Марго корчит милую рожицу и вступает в беседу со словоохотливым охранником, а я в полной растерянности. В душе склока — разочарование и надежда терзают друг друга. Кого я встретил у лифта? Почему этот человек получил письмо обо мне? А вдруг это мой папа так изменился за три года?
Охранник выводит нас за территорию, и мы попадаем в лапы разгневанного таксиста.
— Сбежали и не заплатили. Не выйдет! А ну гоните денежки.
— Вот. — Марго протягивает пятьсот рублей, вырученных за телефон.
— Что это? Ты перепутала купюру. Я вас час катал. Гони тысячу! И за моральный ущерб столько же!
— Хоть моральный, хоть материальный, больше все равно нет.
Мне хочется исчезнуть, испариться, провалиться сквозь асфальт. Планета сошла с орбиты, а они собачатся из-за пустяка. Мне кажется, за мной подглядывают из окон моей бывшей квартиры. Я плюхаюсь в машину, чтобы скрыться от жестокого мира.
— Увезите нас отсюда.
— Чего? — таксист стоит у раскрытой дверцы, пялится на меня сквозь темные очки и вертит пальцем у виска. — Ты, наверное, свихнулся, а я не сумасшедший, чтоб вас бесплатно катать. Плати и уматывай!
— Да выслушай ты, наконец, меня! — дергает его Марго. — Солома был уверен, что это его батя. Он хотел взять у него деньги. Но произошел облом.
Марго беспомощно разводит руки, словно имеет две полноценные конечности. Таксист не понимает ее жеста и смотрит по направлению левой руки. Она указывает на его машину.
— Ты что несешь? Какой облом? Тебе тачка моя не нравится?
— Тачка что надо, только прокладка между рулем и сиденьем подкачала.
— Слушай, ты! Я не уговаривал тебя, сама пела песню: любые деньги, только догоните!
— А это разве не любые?
Таксист беспомощно хватает воздух раскрытым ртом. Чувствуется, что наглых интернатских детишек он никогда не возил. Но Марго умеет меняться. Она обезоруживает водителя обаятельной улыбкой.
— Машина у вас замечательная, а вы еще лучше. — Она садится рядом со мной. Ее пальцы касаются моей ладони. — Твоего папу как звали?
— Алексей, — откликаюсь я.
— А этого мужика Артур. Я у охранника спросила. Артур Викторович Соломин. А твоя фамилия Соломатин!
— Мой папа тоже Викторович. Алексей Викторович Соло… — Мои губы замирают на полуслове. В памяти вспышка, и я понимаю, кого я встретил. — Это мой дядя, брат отца. Он жил в Дмитрове, папа с ним перезванивался, а мама недолюбливала, и мы редко встречались.
— Но ты же Соломатин, а не Соломин, — напоминает Марго.
Я выхватываю из кармана листки личного дела. От неудобной папки я избавился еще в поезде. И проверяю взглядом каждую букву. «Отец: Артур Викторович Соломатин».
— Ты ослышалась!
— Да нет же. Я переспросила. Его фамилия Соломин!
Я тру виски и закрываю глаза. Как меня звали в детстве? Павлик, Пашенька, Павлуша, а в школе дразнили Соломой, потому что фамилия моя была… Соломин или Соломатин? Я теряюсь в догадках, зато отчетливо вспоминаю, какие цифры нажимал на домофоне своего подъезда, когда забывал ключи. Я набирал номер нашей квартиры.
— Я жил на пятом этаже в 163-й квартире. А где живет этот Соломин?
— Тоже в 163-й, — подтверждает Марго.
— Что здесь происходит? Устроились, как у себя дома! — возмущается таксист, садясь за руль.
— Да подожди ты! — отмахивается Марго. — Что-то здесь не чисто.
— Не хами, малышка. Нет денег, выметайтесь!
Но Марго не обращает на таксиста внимания.
— Сколько ты провалялся в больнице после аварии?
— Два месяца. Первую неделю в коме.
— А когда очнулся, ничего не помнил?
— Ничего, — качаю я головой. — Меня перевели из реанимации в хирургическое отделение. А потом отправили в интернат.
— И никто к тебе в больнице не приходил?
— Никто. Сказали, что родители погибли, я теперь сирота, и обо мне будет заботиться государство.
— А как же дядя?
— Я только сейчас о нем вспомнил. А тогда… Когда ходишь под себя и ждешь санитарку, не до этого.
— Возможно, твою фамилию просто перепутали в сопроводительных документах.
— Эгей, малышка. Просто так только кошки родятся, — вмешивается в разговор таксист. — Ты знаешь, сколько стоят квартиры в «Серебряных ключах»? Это элитный жилой комплекс. Парнишку бортанули и заняли его жилплощадь.
— Если эта квартира его родителей, он может ее вернуть.
— С другой-то фамилией? Я слышал ваш разговор и понял, что к чему.
— Ну, расскажи, если такой умный.
— Всё шито белыми нитками. Где жил его дядя? В Дмитрове. А тут Москва! Чувствуешь разницу? Когда семья погибает, ближайший родственник становится наследником. Только вот незадача, мальчишка выжил, и что делает дядя? Договаривается с врачами, те исправляют фамилию и ссылают мальчика куда подальше. Дядя становится владельцем элитной недвижимости. Большая у вас квартира была? — обращается ко мне таксист.
Я смутно помню свою квартиру, но понимаю, о чем толкует таксист.
— Если это так, дядя ответит по закону.
— О чем ты, парень! Благодари, что выкарабкался. Могли бы аппаратурку отсоединить, когда ты в коме лежал, и кранты. Сколько лет прошло?
— Почти три года.
— И ты еще рассчитываешь на закон? — Таксист усмехается. — Уверен, что у твоего дяди по документам всё чистенько.
Я пытаюсь представить события по-другому, но не получается. Неужели таксист прав? Горечь обиды разъедает сердце. Моя семья погибла, я стал инвалидом, и никакого сострадания от родственника. Он вышвырнул меня куда подальше, а квартиру присвоил. Где справедливость? Неужели с сиротой можно так поступать!
— Если он так сделал, если мой дядя сволочь, то я…
— Да что ты можешь? — обрывает мои причитания таксист.
