– А если я идейный патриот?
– Да бросьте! – с улыбкой покачал головой Агирре. – У вас лицо совершенно другое. В старыевремена я повидал немало идейных. Они, простите, другие. Вы же мне представляетесь обыкновенным американским парнем, не склонным уклоняться от выгодной сделки...
– Сопряженной с нешуточными опасностями, – сказал Мазур.
– Да бросьте! Вас никто не контролировал. Никто не может с уверенностью сказать, что микросхемы у вас... или что вы точно знаете, где они. Мы вместе составим для ваших боссов чертовски убедительную версию. Свалим все на ваших покойных друзей – на покойника легко валить все, что угодно, кто возразит? Вас там могло не быть вовсе, они действовали на свой страх и риск, чем провалили дело... ну, вместе мы придумаем нечто убедительное, чтобы вы остались вне подозрений. У вас – цивилизованная страна, никто вас не поставит к стенке и не засадит в тюрьму – всякий имеет право на неудачу...
– Ага, – сказал Мазур. – И мне придется долго и старательно объяснять, откуда у меня вдруг завелось триста тысяч баков...
– Вы мне представляетесь достаточно серьезным и рассудительным человеком, Джон. Неужели вы, едва вернувшись домой, начнете раскатывать на «роллс-ройсе», покупать часы от Картье и зажигать сигары от сотенных? Выждете какое-то время, все забудется... Что вы ухмыляетесь?
– Честно? – спросил Мазур. – В толк не возьму, зачем вам делиться. Кто вам мешает наобещать с три короба, а потом быстренько меня прикончить...
– Вполне разумное подозрение, согласен, – сказал капитан Агирре словно бы с облегчением. – Когда люди такставят вопросы, это означает, что начинаются нормальные деловые переговоры... Я вам отвечу предельно откровенно, Джон. Конечно, мне не хочется делиться... Мне жаль делиться. Однако обстоятельства сильнее меня. Мне совершенно неважно, которую именно разведслужбу вы представляете – любая из них, взятая в отдельности, представляется мне противником, с которым скромному капитану вроде меня никак не стоит бодаться... Понимаете, Джон, как мне ни жаль делиться, я вынужден. Одно дело, если хоть один оставшийся в живых, то есть вы, все же вернется и, горестно вздыхая, поведает о неудаче. И совсем другое, если ваша группа погибнет целиком. Ни одна разведка в подобном случае не успокоится, пока не докопается до сути. Сюда нагонят чертову тучу агентов, они будут рыть землю на три метра в глубину – и есть серьезные опасения, что, в конце концов, докопаются. Если мы с вами договоримся полюбовно, риск сводится к минимуму. Вы меня никогда не выдадите, потому что ваше начальство подобных сделок не прощает. Влепят вам пожизненное... Честно сказать, я не питаю к вам ни малейшего дружелюбия. Я бы вас с удовольствием пристрелил и забрал всю сумму себе. Но так уж легли карты, что вы – мой страховой полис, а я – ваш... Убедительно?
Мазур краешком глаза следил за двумя субъектами, застывшими у двери. Недооценивать их не стоило – но и переоценивать тоже не нужно. Это не спецназ, не элитные коммандос – всего-навсего шпики, пусть и хваткие, наученные рукопашной и стрельбе... Видно, что они чуточку расслабились, надоело им слушать монотонные разговоры на непонятном языке, протекающие вполне мирно... Есть ли на улице кто-то еще? Вряд ли. Если капитан искренен, если он хочет на старости лет провернуть сделку (а как иначе прикажете понимать происходящее?), то он, как любой на его месте, постарается обойтись минимумом людей, пусть даже они ни словечка не понимают по-английски, все равно, могут потом рассказать о странных беседах и описать внешность капитанова собеседника... Двоих, кстати, гораздо легче пристукнуть, чем дюжину...
– Послушайте, капитан... – сказал Мазур, ухмыляясь вовсе уж цинично. – А эти вот ребятки, у меня за спиной, долго проживут после завершения нашей сделки? Что-то мне подсказывает, что не заживутся они на этом свете...
– Вас что, волнует их судьба?
– С чего бы вдруг? Я их впервые вижу...
– Тем лучше, – с напряженной улыбкой сказал капитан Агирре. – Таких слишком много, это легко заменяемые винтики... Вам же самому не хочется, чтобы они стали потом болтать о нашей душевной беседе? Вот видите... Останемся только вы и я.
– И те, кто шпионил за чакрой, – напомнил Мазур.
– О, за нихне беспокойтесь. Те двое – мои племянники, сыновья сестры, это совсем другое дело... Итак?
– А если я все же откажусь?
– Джон, у меня нет времени вести с вами долгие душеспасительные беседы, – сказал Агирре. – У нас с вами не так уж много времени. Нам следует до предела сократить этот интервал. И вы, и я не можем очень уж надолго выпадать из поля зрения наших шефов – ведь очень скоро нам обоим придется писать пространные доклады и готовиться к долгим объяснениям: почему я упустил Рамона, а вы провалили дело... Чем быстрее мы договоримся, тем лучше.
– Ну, а все же?
Агирре сказал четко, раздельно, почти бесстрастно:
– У меня не будет в жизни второго такого случая, понимаете вы это? А потому я не могу себе позволить сантименты и гуманизм. У вас нет выбора, Джонни... дорогой мой Хуанито, если по-нашему... Никто не знает, что вы у меня, вас никто не прикрывает. Я непременно добьюсь от вас ответа, вы обязательно расскажете, где микросхемы. Быть может, это и покоробит вашу цивилизованную американскую душу, но в старые времена люди вроде меня приобрели огромный опыт в поисках ответов на вопросы... Мы умеем добиваться правды. Очень быстро вы все выложите... вот только равноправным партнером уже не будете. Вообще не будете никем и ничем – потому что в таком виде вас категорически нельзя будет предъявлять кому бы то ни было. Получится, что на чакре погибли все. Если поджечь ее и дать бренным останкам достаточно долго пробыть в пламени, даже ваши эксперты не догадаются, что с вами перед смертью проделывали массу неаппетитных вещей. Главное – не ломать кости и оставить вам все зубы... Если уж быть откровенным до конца, признаюсь, что я заранее постарался вас обложить. Разумеется, бесполезно было бы сообщать патрульным вашу фамилию – у вас, разумеется, полно в карманах документов на совершенно другие фамилии, это опять-таки аксиома... Однако приметы и номер вашего джипа я, уж простите, внес в список машин, которые следует немедленно задерживать вместе со всеми, кто в них находится. Мало ли что придет вам в голову... В случае чего уносить ноги вам придется пешком. Конечно, если мы с вами договоримся, эта вынужденная мера будет аннулирована... – капитан мечтательно улыбнулся: – А знаете, вас вовсе не обязательно пытать. В случае чего вас можно попросту замазать. Ведь это именно вы как раз и могли торганутьмикросхемами и подстроить убийство товарищей. Мы здесь, знаете ли, когда-то умели неплохо рисоватьтакие дела... В глазах ваших шефов вы останетесь не героем или исправным служакой, а подлым двурушником. Честное слово, это нетрудно устроить. У меня появится дополнительный шанс остаться незамеченным. Стоит постараться, вам не кажется? – он продолжал мягко, убедительно: – Мне бы очень не хотелось такогофинала, Джонни. Конечно, в первую очередь оттого, что я рискую. Но, если не будет другого выхода, ради таких денег придется и пойти ва-банк... Выбирайте сами. Либо вы полноправный партнер с половиной прибыли, либо...
«Поводить его, что ли? – подумал Мазур. – Как карася на крючке? Долго и занудно обговаривать условия, детали... А смысл? Он прав – нельзя затягивать... Что, если американскую группу кто-то все же подстраховывал – и сейчас бьет тревогу?»
– Итак? – нетерпеливо спросил капитан. – Довольно болтовни, Джонни. – Вы считаете нас, латино, болтунами и занудами – но сейчас как раз вы предаетесь праздному словоблудию... Итак?
– Я согласен, – сказал Мазур. – Триста тысяч – приличная сумма. Точнее говоря, я былбы согласен, но обстоятельства...
– Да о чем вы?
– Вы и в самом деле неплохой профессионал, капитан, – сказал Мазур великодушно. – Но от промахов никто не застрахован... а собственно, это даже не промах. Это недооценка партнера. Вы не меня недооценили – вы, простите, как сущий провинциал, недооценили контору под названием ЦРУ...
– Что вы хотите сказать? – быстро спросил напрягшийся капитан.
С обаятельнейшей улыбкой Мазур сказал, готовый к молниеносным действиям:
– Это выполагали, будто этот парень с пушкой у меня за спиной не понимает ни слова по-английски и получает жалованье только у вас... Но кто сказал, что именно так и обстоит? – и он, непринужденно повернувшись вполоборота к безмолвным церберам, держа в поле зрения всю троицу, сказал громко, спокойно, даже чуточку равнодушно: – Кончаем комедию. Пора надевать наручники этому хренову коммерсанту...
Он прекрасно понимал, что нервы у капитана сейчас напряжены до предела, есть от чего. И всякая искорка подозрения вмиг разгорится лесным пожаром...
