Ему, обычному стукачу, никогда не узнать, на что способен даже последний сявка, стоящий на стреме у Шкворня. Его невозможно увидеть или приметить: сявка — тень, легкое дуновение, призрак, который умеет все, видит всех и никого не упускает из виду. За кентов, а тем более за пахана он не раздумывая отдаст жизнь. Сявку можно избить, убить, но не перекупить. Вот и этот… Заметил Дамира, вдавившегося шнобелем в стекло, решил спугнуть, прогнать. Слегка приподнявшись на локте, даже не встав с земли, забросил камень в окно стукача. Тот мигом отлепился от окна, а сявка, он же и стремач, лежит, не шевелясь, наблюдает и слушает, сторожит всякий звук. Еще бы! Пахан велел прибрать в хазе, завтра нагрянет сам. Сявка управился, но линять ему не велели, и он от скуки следит за Дамиром. Что ни говори, хоть какое-то развлечение.
Как ни следил стремач, Дамир увидел, когда на хазу пожаловали кенты, и сообщил Смирнову об их возвращении.
Михаил не поспешил, специально выжидал, а может, не поверил стукачу, но появился возле дома Шкворня почти в полночь вместе с оперативниками.
На хазе шла громкая попойка. Из открытой форточки неслось знакомое:
… разве тебе, дура,
Плохо было с нами?
Или не хватало барахла?
Что тебя заставило Связаться с мусорами И пойти работать в ВЧК?
Эх, Мурка!
Оперативники вихрем влетели в дом. Ожидали застать «малину» в полном составе и врасплох, но… их было пятеро. Только третья часть, далеко не лучшая сила банды. Пьяные до безумия, они мигом отрезвели и с воплем «Кроши лягавых!» тут же выключили свет, схватились за ножи, пистолеты. Кто-то, выбив окно ногой, спешил уйти, но не удалось. Дом был окружен со всех сторон.
Милиция взяла всех вместе с уснувшим пьяным стремачом. Проснулся он уже в ментовке и, поняв все, взвыл не своим голосом. Понял, кто засветил, и поклялся отомстить. Но для этого нужно было выйти из милиции. А как?
Дамир радовался, как ребенок. Пусть не взяли пахана опера, зато сгребли пятерых его кентов. Это не мало! Их уже не выпустят на волю. Остальных, едва они появятся, он тут же выложит следователю! Теперь ему станут верить, считаться с ним и уважать. Дамир уже потирает руки, предвкушая, как он с Катериной вселится в соседский дом, свой продать можно. Нынче много желающих заиметь собственный угол. А деньги лишними не бывают! Опять же на мебелишку потребуются, телевизор давно пора сменить на новый.
«А что, если и меня по телику покажут? Вот он какой, наш Дамир! Целую банду раскусил и выдал милиции! Вот он — истинный герой, заботник и опора горожан, наипервейший помощник во всех органах! Смотрите и восторгайтесь им! — выгибал колесом грудь, подмаргивал в зеркале самому себе. — Может, даже памятник поставят, чтобы не забывали про меня. Но где? Возле этого дома? А кто его увидит, кроме соседей и Катерины? Ну, еще куры и вороны. Те вместо белья памятник обсерут. Нет, лучше среди города, на площади напротив парка. Там буду стоять! А как?» Подбоченился, гордо вскинул голову, встал перед зеркалом, чтобы увидеть себя в полный рост, и онемел…
В окне, прямо за спиной, увидел перекошенное злобой лицо Власа.
Он торопливо выключил свет, но Меченый уже вышиб стекло, коршуном налетел на Дамира. На шум из кухни вывалилась Катерина. Схватила Дамира за шиворот, выволокла из-под Власа, подтолкнула на кухню и сама насела на Меченого. Чужих мужиков Катерина жалеть не умела. Сунула Власу меж ног кулаком пару раз, тот воем захлебнулся. Поверил, что из глаз могут сыпаться красные звезды, а еще в то, что у стукача баба — настоящая зверюга, бомба с трандой. От нее хуже, чем от лягавой погони! Еле ушел живым и понял: прежде чем разделаться со стукачом, надо завалить его бабу. Но как? Да и кто на это решится? Ее только «малина» осилит, если будет в полном составе, или артиллерийский снаряд по дому выпустить.
Как бы то ни было, Влас перестал выслеживать Дамира в его избе. Уж очень не хотелось ему встречаться еще раз с Катериной.
Дамир усиленно выслеживал «малину» Шкворня. Своей мечтой о соседском доме он поделился с женой. Той понравилась затея мужа, и она стала помогать стукачу, постоянно наблюдала за соседской хатой.
Фискал ночами мечтал о доме. Он мысленно давно поселился там, но жить приходилось в старой избе, трещавшей по всем швам.
Дамир, в очередной раз выслеживая банду, получил от стремача яблоком в лоб. Тот не поскупился и выбрал самую крупную и крепкую антоновку. Стукач взвыл от боли. На лбу громадная шишка вскочила, и мужик не выдержал, решил выяснить отношения со стремачом по-мужски и подошел к забору, разделявшему участки.
— Эй ты, хмырь подзаборный, пес блудящий, а ну вылазь наружу, твою мать! Ты чего это, говно козлячье, путний люд увечишь? — потрогал затвердевшую больную шишку на лбу. — Чего затырился, клоп вонючий? Боишься в ухо получить? Я живо проучу! Покажу гаду, как дышать в соседстве! Коль ты такой бздливый, ровно баба, так и не высовывайся больше, не то собаку с цепи спущу. Она с тебя все вырвет!
Дамир обиделся, что его зов остался без ответа, но это же обстоятельство и радовало. Его боятся, не решаются выйти в открытую и схватиться на кулаках при всем честном народе. Мужик сел под яблоней, впервые за долгое время повернулся спиной к соседнему дому, закурил. Настроение было неважным. Одолела еще одна забота: сын провалился на вступительных экзаменах, и теперь его могут забрать на службу. Но не это огорчало, а то, что двоим с Катериной власти могут не дать соседский дом, сочтя семью малочисленной. А вот с сыном — другое дело. Он молодой, может в любой момент обзавестись бабой, потом и детьми. Им простор нужен. Не станут же ютиться все в маленькой, тесной комнатухе. У соседа их три. Все такие огромадные! Но повезет ли туда влезть? Ведь если сына заберут, он может и остаться в армии, не вернуться домой. Сыщет там себе бабу, и попробуй сорви его оттуда.
— Эй, сосед! Ты чего там кукуешь? Уселся на голой земле. Простыть не боишься?
Дамир увидел старого Дементия, жившего неподалеку.
— Ты ко мне? — обрадовался стукач.
— Могу и к тебе поворотить оглобли! — Свернул на тропинку, подошел, позвал на скамью. — Я ж с чего тут объявился? К соседу твоему пожаловал, деньжат до пенсии позычить надо. Никак в свои не укладываемся. Ну хочь тресни! Я уж об куреве молчу, на хлеб недостает. Хотел в сторожа наладиться, чтоб хоть какой-то приработок иметь к пенсии, да вот беда — не взяли! Сказали, что староват для такого дела.
— Ну а сосед помог? — полюбопытствовал Дамир, кивнув на дым Шкворня.
— Нету его, родимца. Иначе б вызволил с нужды. Он нас завсегда выручал. Кажный месяц. Было, что сотню давал. Я ему как-то яиц принес нашенских, свежих, прямо с- под курей. Так он долг взять не схотел и сказал: «За доброе твое добрым плачу. Оставь себе деньги, а когда приспичит, приходи сызнова, подсоблю». Хороший мужик, добрый. Зазря ты с им лаешься.
— Бандит он и ворюга! Я лучше б с голоду сдох, но деньги с его поганых рук не взял бы никогда! — взвился Дамир.
— Не клевал тебя жареный в самую сраку. Коль припрет, у самого черта взаймы испросишь! Когда на хлеб нету, как жить? Где взять? А и за руку не поймавши, не хай зазря. Каб самого судьба по башке не трахнула, не зарекайся ни от чего! Может, того соседа плевка не стоим оба. Не мы ему судьи, единый Господь! — говорил убежденно Дементий.
— От вора брать — в грех впадать, — артачился Дамир.
— Нонче все как один воруют. Иначе не продохнуть. Моя старая вовсе слегла. Ноги сдали. Я в собес ходил и к властям. Там ответствовали: «Помрет — дармовой гроб и денег дадим, покуда живые — сами выкручивайтесь!», — досадливо сплюнул Дементий. — Всех соседов обходил, нигде не дали. Каждый на свою беду кивал и клял ее, а энтот без слов подмог: вдвое больше, чем просил, и вертать воспретил. Так и молвил: «Все под Богом ходим. Лечи старуху. Пусть мое ей поможет!» И встала бабка. Через неделю уже в огород пошла в грядках ковыряться. Опосля того что худого могу молвить? Дай Бог здоровья этому человеку!
Перекрестился старик широко, размашисто, и тут же услышали оба:
— Дед! Вали сюда! Держи-ка вот подсос! Верно, за тем приходил? — увидели Шкворня. Тот протянул Дементию через забор свернутые в трубку деньги.
— Это много! — засуетился старик.
— Бери! Недавно твоя бабка мне целую сумку хамовки принесла. Все свежее, свое. Это вам от меня в благодарность. Спасибо за доброе! И деньги себе оставь. Не вертай! — улыбнулся Шкворень. — Жаль, что не все умеют вот так, как вы, дышать по-соседски.
Мужик глянул на Дамира так, словно пристрелил.
— Сам человеком будь, тогда к тебе никто не сунется с ругачкой!
— Да ты базлай хоть уссысь, но зачем мусоров на меня выводишь, падла? Иль я за тобой ни хрена не вижу? Ты за своим сыном стремач! Он тебе скоро подбросит жару! — усмехнулся Шкворень зловеще и отошел от забора.
— Чего ему от моего мальчонки надо? — удивился Дамир вслух.
