подбородком носил простую паленку Адидас под кожаной косухой, которая была ему великовата.
— Ох, какой грозный, ты гляди! — Он улыбнулся сильнее и показал немного щербатый рот.
Однако Ряженый все же отвел взгляд, посмотрел куда-то в окно, вбок.
Между тем, там, за окном, уже бежали сельскохозяйственные поля. Мы покинули промзону и ехали где-то в сельском поселении. Далеко от города они нас вряд ли повезут, потому времени что-то придумать у меня было немного.
А я уже действовал. Украдкой, пока никто не смотрит, двигал руками сзади, чтобы понять, как привязан к сидению, и за что крепятся путы. Когда нащупал острый угол каркаса, стал пытаться приладиться к нему так, чтобы можно было перетереть веревку. Для этого приходилось неудобно выворачивать запястья.
— Слушай, а ты красотка, — встрепенулся явно скучающий Ряженый, глядя на Марину.
Девушка посмотрела на него опухшими глазами. По ее щекам текли блестящие слезы. Она что-то промычала. Марина была в панике. В панике оттого, что ее буквально везли казнить.
Хотя в прошлый раз Марину тоже похитили, но там она понимала, что жизни ее мало что угрожает. Она была важным предметом торга. А вот сейчас никто не знал, кто она такая. Для людей Михалыча эта девушка была всего лишь случайным свидетелем, который не нужен.
Ряженый встал и пошел к Марине. Сел рядом, на свободное сидение, и девушка отстранилась от него, стала воротить лицо от мерзко улыбающегося бандита.
— Ну че ты? Не нравлюсь? — Спросил он с ухмылкой. — А ты мне вот очень нравишься.
Ряженый положил руку девушке на плечи, и разулыбался. В этот момент я, наконец, нашел подходящий угол и теранул веревкой. Нахмурился, когда она издала неприятный, резкий звук, который слышно было в салоне. Проклятье… Если я начну пилить ее просто так, то они быстро поймут, в чем дело. Этот скрип не скрыть даже грохотом салона по гравийке. А если он будет ритмичным, то и подавно.
Ряженый же прижался к девушке, и она захныкала.
— Ну, чего ты? Чего плачешь? Я ж тебя не съем. Ну давай с тобой дружить! — Он потянулся через плечи к ее груди, и сжал. — Бип-бип, — сказал он при этом. Потом рассмеялся.
Я решил, что когда выберусь, выбью этому подонку зубы.
— Слышь, мужики? А девку все равно в расход?
— Ну, — подтвердил водитель.
— Так мож мы ее того? У меня так-то бабы уже давно не было.
— Отстань от девки, — огрызнулся водитель. — Ей и так жить недолго осталось.
— Слышь? Тоже мне, нашелся мать Тереза, — разозлился Ряженый. — Как старух стрелять из-за хат, так ты ниче. А тут девку стало жалко. Иш какой.
— Ой, Митя, ты задрал, — раздраженно сказал водитель. — Да можешь ее прямо сейчас отыметь, только я ради этого машину тормозить не буду. Так и знай.
— Ну ладно, ладно. Уж и помечтать нельзя, — Ряженый заглянул Марине в глазки и поддел пальцем подбородок. — Саечка за испуг!
— М-м-м-м, — замычал я, привлекая его внимание.
— Чего?
— М-м-м-м. М-м-м-м-м.
— Да заткнись ты.
— М-м-м-м!
— Слышь, Дим, а врач, походу, чего-то хочет.
— Мля, Митя, ну тебе интересно, ты и спроси!
Ряженый вздохнул и встал. Держа равновесие на ходу машины, прошел ко мне, в самый конец Буханки.
— Чего?
— М-м-м-м.
— Так, ну лады.
Он опустился, стал снимать с меня повязку, которая сильно вдавалась в рот, чтобы нельзя было шевелить языком.
— Чего? — Переспросил он, когда снял ее.
— Наконец-то, — я подвигал затекшей челюстью. — Я уж думал, с меня никогда эту дрянь не снимут.
— Чего надо?
— Слышь, мужики, я тут ехал и все слушал ваши разговоры. Че, стрелять нас везете?
— Ну да, — беззаботно ответил Ряженый и сел на сидение, которое расположилось у стены, сбоку от меня.
— Ее тоже?
— Ага. Свидетель. Ничего не поделать.
— Это ты зря. Она внучка Кулыма. Кулым за нее мстить будет.
Ряженый насторожился.
— Слышь, Дим? Врач говорит, телка — внучка Кулыма.
— Ну и че? Хоть внучка, хоть дочка. Какая нах разница? Кулым скоро сдохнет. А разбираться, кто есть кто, времени уже нету. Помнишь, че Михалыч сказал? Действуем по плану. Михалыч уже нас, походу, на месте ждет. Щас приедем, он их быстренько шлёпнет, и в путь. К свадьбе хе-хе, готовиться.
— Сылшал? Тебя будет Михалыч сам убивать, — улыбнулся Ряженый.
— Ну круто, — я пожал плечами.
— А ты че, не боишься?
— Боюсь.
— А че такой спокойный?
— Я ж врач.
Ряженый нахмурил брови, и мне показалось, что я буквально услышал, как у него в голове работают мозги.
— А-а-а-а, — он притворился, будто понял.
— Я че хотел, — продолжал я. — А нельзя мне предсмертное желание?
— Как в кино? — Заулыбался Ряженый.
— Ну да.
— Слышь, Дим! Врач предсмертное желание хочет!
— Да? Как в кино, что ли?
— Ну да!
— Ну… Смотря какое!
— Слышал? — Повернулся ко мне Ряженый. — Смотря какое. Если пожелаешь, чтоб тебя отпустили, то тут уж никак не выйдет.
— А если ее? — Я хмыкнул.
— Дим! Он просит телку отпустить!
— Не!
Ряженый цокнул языком и покачал головой.
— Ну тогда можно мне какую-нибудь музыку врубить? Да погромче. Если помирать, то, как говорится, с музыкой.
— Дим! Врач просит музыки! Да погромче!
— Вот это можно, — одобрительно поддакнул водитель.
Потом я услышал, как в кабине полилась песня Любэ:
Глеб Жеглов и Володя Шарапов за столом засиделись не зря.
Глеб Жеглов и Володя Шарапов ловят банду и главаря!
Расцвела буйным цветом малина, разухабилась разная тварь.
Хлеба нет, а полно гуталина, да глумится горбатый главарь.
— О! О! Наболтай! — Крикнул Ряженый, и водитель добавил звука.
Гопник встал и начал пританцовывать в ритм музыке. Развернувшись, пошатываясь, пошел к кабине, остановился, чтобы чмокнуть Марину в щечку, и девушка взвизгнула. Загоготав, он пошел дальше и сел на место. Уставившись в ветровое, стал подпевать.
Когда Расторгуев запел «Атас!», я принялся пилить веревку. Музыка скрывала ритмичный неприятный звук. Я почувствовал, как от трения веревка нагревается, неприятно жжет запястья.
Песня, тем временем, разгонялась:
Эй, веселей, рабочий класс. Атас!
Танцуйте, мальчики, любите девочек!
Не успел солист последний
