Пять раз Дорогин проделывал этот трюк со страховкой, дважды поднимался по скале, исследуя каждый выступ, теперь же предстояло действовать наобум, надеясь лишь на везение и сноровку. В любой момент из-за отбойника мог показаться ствол автомата. Лишь страх бандитов предоставил Муму недолгую отсрочку. Сергей глянул вниз. Из-под скалы выступала площадка, а под ней рос кривой молодой дуб, чудом зацепившийся за доломитовую скалу и вросший в нее корнями.
«До него метров пять, – промелькнуло в голове, – если не выдержит, я пропал. Сергей подполз к краю площадки. – Шансов уцелеть при этом прыжке процентов десять, не больше. Но останься я здесь, и этих десяти процентов мне не видать.»
Дорогин почувствовал, как опора уходит из-под него. Он не отрывал взгляда от тонкого ствола дерева, стараясь не думать, что под ним пропасть. Перехватило дыхание, мелькнула перед глазами шероховатая поверхность скалы.
Сергей умудрился в падении ухватиться рукой за дерево. Корни, неглубоко проникшие в скалу, хрустнули, посыпались камни. Но дуб все-таки выдержал. Дорогину сорвало кожу на локтевом сгибе, но боли он не чувствовал, закинул ноги на ствол и быстро подобрался к самой скале, уперся подошвами в небольшой выступ, прижался спиной к камню и ухватился за тонкий корень. В ушах свистел ветер. Где-то далеко внизу, скрытая густой зеленью, журчала речушка.
Шпит еще раз наугад выстрелил и выглянул из-за бордюра. Увидел пустую площадку, под которой метрах в пяти на фоне пропасти мерно покачивался под ветром полузасохший редколистный дуб. Шпит осторожно перебрался с шоссе на площадку.
– Эй, Давид, – негромко позвал он, – посмотри сбоку, я отсюда ни хрена не вижу.
Дорогин, услышав это, еще плотнее прижался к скале. Он стоял в неглубокой нише, опираясь на выступ одной ногой, для второй не хватало места. Он огляделся. “Может, и не заметят, – подумал он, – во всяком случае, это место сверху не простреливается. "
Давид, придерживаясь рукой за бордюр, перегнулся, заглянул в пропасть.
– Думаю, он сорвался вниз, искать его там бесполезно. Там никто не ходит, труп сожрут дикие звери, склюют птицы, река унесет кости.
Шпит медлил, прислушиваясь. Его беспокоило одно обстоятельство: если шофер “фольксвагена” сорвался в пропасть, то почему никто не слышал крика. Наконец он решил, что крик, наверно, снесло ветром.
– Все, уходим, – он перебрался на дорогу. Лебедь и Садко уже перегрузили баксы в командирский УАЗик.
– Ну что? – спросил Лебедь.
– Спустись на дно и посмотри, что от него осталось, – коротко хохотнул Шпит.
– Ты уверен, что он разбился?
– Разве можно пролететь больше сотни метров и мягко приземлиться на камни? Садко пожал плечами:
– Что с машинами делать? Идеальным выходом было бы сбросить их в пропасть, но мешал высокий бетонный отбойник.
– Хрен с ними, оставляем их здесь!
– Давай посмотрим, может, и в “фольксвагене” баксы везли, – ухмыльнулся Лебедь.
– Обычно дважды в один день мне не везет, – сказал Шпит, но все-таки отправился к микроавтобусу, распахнул задние дверцы. – Херня какая-то, – пробормотал он, – одеяла, простыни, ящики с консервами, пара компьютеров. Не поймешь, что они везли и куда?
– Он бы рассказал, – Садко кивнул на мертвого Матюхова.
Шпит взял из кабины папку с документами.
– Зачем они тебе? – поинтересовался Лебедь.
– Могут пригодиться.
– Смотри, погорим из-за них. Шпит хмыкнул:
– Никогда не знаешь наперед, что может пригодиться. Отойдите подальше.
Давид, Садко и Лебедь поднялись в гору, туда, где стоял УАЗик.
Шпит вскинул автомат и выпустил гранату в бензобак “фольксвагена”. Громыхнул взрыв, машина запылала.
– Теперь твоя очередь, – проговорил Шпит, переводя автомат на банковский УАЗ. Он выпустил весь рожок. УАЗ полыхнул не сразу, сперва по колесу побежали голубые огоньки, затем вспыхнуло яркое пламя, лизнуло скалу, загорелась сухая трава, горячая волна обдала Шпита.
– Зря оружие из машины не забрали, – прислушиваясь к тому, как рвутся патроны, проговорил Садко.
– У нас своего достаточно, правда, Давид? Бандиты сели в машину. Садко развернул УАЗ на узкой горной дороге и ловко провел автомобиль между двух пылающих микроавтобусов.
– Ты, Давид, какой-то мрачный. Еще не веришь в удачу? – нервно засмеялся Шпит.
– Я все думаю, почему в машине вместо русских денег оказались доллары.
– Тебя это расстроило? – Шпит насторожился.
Эйфория от первого успеха потихоньку улетучивалась.
– Русские деньги мелкими купюрами на покупку мандаринов – это одно, это обыкновенный бизнес, не очень крупный, – говорил Давид. – А мешки баксов – дело опасное. Мы крутых ребят на бабки поставили, они землю будут рыть, чтобы нас найти и вернуть свои деньги.
– Меньше будешь болтать – целее будешь, – напомнил Шпит.
– Когда как, – согласился Давид, – но за такие деньги голову отворачивают на счет “раз”.
– Не думай пока об этом, – Шпит обернулся и посмотрел в маленькое заднее окошко на пылающие машины. Дорога поворачивала, и вскоре огонь исчез за скалой.
Что делать дальше, даже в общих чертах, не представляли себе ни Давид, ни Шпит. Они-то думали, что в руках у них окажется относительно небольшая сумма русских денег. Теперь же предстояло решить, что делать с кучей долларов. Они даже не успели их сосчитать. Шпит чувствовал напряжение, царившее в машине. Каждого из четырех бандитов мучила мысль, не перестрелять ли других. Такие огромные деньги попадают в руки один раз в жизни. И лучше, чтобы ни одна живая душа не знала об их существовании.
Небо сделалось ультрамаринового цвета. Черные тени легли на скалы.
– Я хочу предложить джентльменское соглашение, – проговорил Шпит, глядя на дорогу.
– Я тоже, – отозвался Давид.
– Пока мы не решим окончательно, что делать с деньгами, нужно все время быть вместе.
Ты как?
Лебедь задумался, затем кивнул:
– Согласен.
– Ты, Садко?
– Тоже. Как мы переправим их через границу?
– Это мои проблемы, – усмехнулся Шпит. – Если перевозили партии оружия, то сумеем перевезти и деньги, только несколько позже, когда возня вокруг ограбления уляжется.
Он положил на колени две папки с документами: одну прихваченную из УАЗа, вторую из “фольксвагена ”.
– Если бумаги стоящие, то мы сможем обезопасить себя прежде, чем до нас доберутся, – пояснил он и принялся рассматривать документы.
На Кавказе темнеет очень быстро. Всего каких-нибудь пять минут – и мир погружается в кромешную темноту. Дорогин слышал, как уехал УАЗ. Вверху еще горели автомобили, но ни голосов, ни выстрелов больше слышно не было.
"Они уехали, – решил Сергей, – обычно через какое-то время убийцу тянет вернуться на место преступления, но сперва ему хочется как можно скорее покинуть его. Они уверились, что я мертв.” Эта мысль была единственной, которая могла хоть немного утешить Сергея.
Муму посмотрел вверх, над ним нависала скала, взобраться по ней без специального снаряжения не было никакой возможности. Единственное, что у него было при себе, – это складной швейцарский нож. Но было бы безумием полагаться на его надежность, пытаясь взобраться по шестиметровому обратному уклону скалы. Рука, которой Дорогин держался за корень, онемела, кровь сочилась из раны.
«Хорошо еще, что не подстрелили, – вновь утешил себя Сергей, – если я останусь здесь на ночь, пропаду.»
Метрах в десяти от Сергея пронеслась огромная черная птица, спешившая найти убежище на ночь. Дно пропасти уже тонуло в темноте, лишь косые солнечные лучи освещали скалу.
"Придется спускаться”, – Дорогин, балансируя на выступе, вытащил из джинсов мягкий кожаный ремень, один раз обернул его вокруг ствола и натянул. Кожа, захлестнутая крест-накрест, не давала ремню сорваться.
"Кажется, держится надежно. Не думай сейчас ни о чем, кроме спуска”, – настраивал себя Дорогин.
Колени подрагивали от напряжения. Казалось, ремень вот-вот соскользнет со ствола. Дорогин повис на нем, продолжая придерживаться носком за каменный выступ.
«Теперь левая нога.»
Он чуть ослабил руку, перехватил ремень поближе к пряжке, осторожно поставил левую ногу на еле заметный выступ, коснулся пальцами трещины в скале и, ломая ногти, уцепился за нее.
«Главное, – не смотреть вниз, – чему суждено случиться, того не миновать.»
Дорогин приподнял руку, в которой сжимал ремень. Натяжение ослабло, и ремень соскользнул со ствола. Сергей висел над пропастью, держась пальцами за крошащийся край известковой скалы и упираясь ногой в небольшой выступ. Теперь в ход пошел перочинный нож.
Дорогин воткнул самое толстое лезвие – пилку в расщелину и, орудуя рукояткой, задвинул нож как можно глубже в камень.
«Пока у меня получается не думать ни о чем, кроме спуска.»
