– Вы, кажется, забыли, Мартенсон, что входите в число этих, как вы их назвали, подонков, – деликатно заметил Вайс. – Почему же вы приехали в Штаты?
– А потому что такой мрази, как я, больше некуда ехать. Самые тупые полицейские и равные им по умственному развитию граждане находятся именно в Штатах. Что же касается меня, Вайс, то мне не суждено занять хоть какое-то место в рейтинге добрых людей. Двенадцать лет из сорока с небольшим своей жизни я провел в самых жестоких лагерях своей страны. Еще восемь раз задерживался, и в общей сложности провел еще около трех лет в следственных изоляторах без отбывания срока в зонах. Итого – пятнадцать! Но я никогда – запомни, никогда, – не бил женщин, не стрелял во власть, не пытал и не мочился в штаны при виде двоих сявок и одного зажравшегося американца. И если ты думаешь, что сможешь выдавить из меня хоть слово, то очень заблуждаешься.
– Я не буду тебя пытать, – просто ответил Вайс. – Зачем мне в этой гостинице лужи крови? К тебе вообще никто не прикоснется. Речь идет о женщине.
Мартынов невольно бросил взгляд на сидящую перед ним девушку, и это не укрылось от ее внимания. Неизвестно, какие выводы она сделала, но глаза ее вдруг налились влагой.
В дверь снова постучали, и Уилки вновь отправился в поход. На этот раз, жуя и вытирая о платок перепачканные колбасой руки, он ввел невысокого роста мужчину лет сорока с чемоданчиком в руке и добрым взглядом из-за толстых линз очков. Одет вошедший был неброско, но со вкусом: костюм, рубашка без галстука, туфли на бесшумной подошве. Росту в нем было не более ста семидесяти сантиметров, и Мартынов, встретив этого человека где-нибудь на улице, мог запросто принять его за инженера НИИ, торопящегося домой к ужину.
Очевидно, главный разговор между ним и людьми Вайса состоялся чуть раньше, потому что мужичок, кивнув и разместившись за столом, сразу принялся священнодействовать. Распахнул чемоданчик и обнажил его содержимое. Среди нескольких десятков свернутых в рулон одноразовых шприцев виднелись коробки с ампулами и добрый шмат ваты. Профессионально очистив шприц от упаковки, неизвестный так же ловко управился с ампулой и выставил на стол склянку с бесцветной жидкостью, в которой легко угадывался спирт.
Женщина следила за всеми этими манипуляциями с ужасом в глазах и напоминала Андрею загипнотизированного удавом кролика.
– Что вы хотите делать? – тихо спросил он.
Вайс поморщился, словно сама необходимость ответа была ему неприятна.
– Видите ли, Мартенсон… У меня есть основания полагать, что эта женщина знает гораздо больше вас, поэтому я вызвал сюда специального человека. Заметьте, мне вовсе не нужно окружать себя интеллектуалами. Если гомосексуалист обладает хорошими криминальными связями, а вокзальный вор знает, как быстро найти машину или гостиницу, не вызывая подозрений полиции, то я вполне обойдусь без специалиста по компьютерным технологиям или ученого с мировым именем. Сойдут и эти. Но перед тем как начать… Мартенсон, у нас в Вегасе, как вы помните, есть еще один русский… Литвинский, кажется. Да, Липки! – так у него на спине дракон нарисован. Это что означает? Якудза, что ли?
Посмотрев на мерзавца со шприцем в руке, Андрей покусал губу и, занимая мысли расчетами, проговорил:
– Я не знаю, как у вас, в Америке, а у нас, на севере, дракон – тот же петух, только гребень больше… Останови этого урода, Вайс. Если девушка на самом деле что-то знает, я скажу ей, чтобы она была откровенна.
– Вы же понимаете меня, Мартенсон! – возразил Вайс. – Слишком многое поставлено на карту! Я не могу рисковать. Мне нужна правда. Вы ее не помните. Девушка молчит, и вряд ли будет откровенна, даже если вы попросите, потому что наверняка помнит данное вам обещание молчать в таких ситуациях. Боюсь, что это вами предусмотрено… Приступайте! – приказал Вайс человеку со шприцем.
– Будьте вы прокляты! – взорвался Мартынов, видя, как стала извиваться женщина при виде склонившегося над нею палача. – Что вы ей колете?!
– Вы, наверное, думаете, что мы вводим в вену девушке какую-то сыворотку правды или что-то в этом роде? Бог с вами, Мартенсон, такой пакости не существует. Всегда существует риск нарваться на внезапную смерть или бред сумасшедшего. Не всегда имеется время, чтобы определить душевное равновесие человека перед введением такой сыворотки. Есть более легкий способ с простейшим из препаратов, доступных в любой клинической больнице. Это кетамин.
Мартынов похолодел.
– Кетамин?! Вы хотите вызвать у нее… синдром предсмертных переживаний?!
– Да вы неплохо, вижу, разбираетесь в галлюционогенах, Мартенсон! – искренне удивился Вайс. – Нужно будет пометить это в вашем досье в «Хэммет Старс»…
– Оставьте свою иронию, идиот! Я прожил пятнадцать лет в одном помещении с наркоманами!.. Она может впасть в кому!
– Нет-нет, – невозмутимо возразил Вайс, – наш доктор уже готовит второй шприц. Если сердце девушки окажется слабее, чем ему показалось, он тут же введет стимулятор.
Андрей вгляделся в молочно-белое лицо женщины – нос и скулы у нее заострились, щеки вытянулись… но даже в таком виде она была прекрасна в своей беззащитности и невинности.
– Ста миллиграммов кетамина достаточно, чтобы душа человека… – начал проводить курс ликбеза Вайс…
– Можете не продолжать, – отрезал Мартынов, уже приняв решение. – Я знаю, что сейчас происходит…
Маша кричала так громко, насколько позволяли легкие. Но проклятый пластырь заглушал крик и забивал его обратно в рот. Наружу пробивался лишь еле слышный стон.
Сначала ей пришло в голову, что негодяи будут пытать Андрея, и она совершенно не понимала, как могло случиться, что он не в силах встать и раскидать этих мерзавцев, покусившихся на нее. Его поведение было необъяснимо, и по всему чувствовалось, что он зол на бандитов не потому, что она дорога ему, а просто потому, что он не может запретить им мучить в его присутствии женщину.
Когда палач в костюме, натянув перчатки и набирая содержимое ампулы в шприц, бросил взгляд на ее локоть, оценивая вены, она едва не лишилась чувств. А потом пришла радость – если она не выдержит и все расскажет, то они не станут мучить Андрея.
Когда палач склонился над ней и его поросячьи глазки стали всматриваться в ее зрачки, она вдруг подумала о том, что Андрею, пожалуй, не хотелось бы, чтобы она что-то вспоминала и о чем-то рассказывала. И Маша дала себе слово вытерпеть все, что ей уготовано. Быть может, Андрей не потерял память, а просто играет, и тогда своим признанием она сломает ему всю игру. Но, боже, почему он так жесток… Неужели его дело дороже ее боли?..
Когда игла вонзилась в ее руку, она решила, что пришла смерть.
Некоторое время душа ее находилась в полном отчуждении от происходящего, а потом вдруг выпорхнула из тела и стала подниматься вверх.
Удивительное дело… Ей вовсе не было больно. Ей было даже… приятно. Она впервые в жизни видела себя со стороны не в зеркале и не на экране видео. Она видела свое живое отражение, и ей пришло в голову, что, будь у нее достаточно денег, этот курносый носик можно было бы чуть поправить… Но пластические хирурги дорого стоят…
Но прошла еще минута, и неожиданно для себя Маша поняла, что пора уходить. И даже не жаль прощаться с этим красивым крепким телом, с Андреем и всем, что их связывало. Если верить ощущениям, которые никогда ее не подводили, то скоро они встретятся. И не будет больше ни страха, ни переживаний, ни разлук. Они обретут покой и благоденствие…
Ей пора. Осмотревшись по сторонам, Маша посмотрела наверх. Потолка не было. Легкий ветерок коснулся еще щек, шевельнул волосы, и она медленно двинулась туда, где отчетливо виднелось оконце, освещенное солнцем…
Но что-то заставило ее остановить свое движение и повернуть назад. Сделать это было невыносимо трудно. Где-то там, впереди, она слышала голос маленького Артура Малькова. «Ты любишь меня?» спрашивала его Маша, тоже совсем еще маленькая. «Я не знаю», – отвечал ей Артур. О боже, как ей хотелось поскорее подняться и увидеть и Артурку, ростом с метр, и себя, крошечную, в хлопчатобумажных колготках и сандалиях из дерматина!
Но она подумала, что это может подождать. Перед ней в режиме он-лайн проносились видения прожитого. И первый муж с бутылкой в руке и мутным взглядом, и соседская кошка, которую она приютила у себя в двадцать лет после смерти хозяйки, и Андрей, прижимающий к окровавленным губам Артура чистый лист бумаги. Как она могла забыть!.. У Андрея тут есть еще дела!
Спустившись вниз и снова с удовольствием рассмотрев себя, безмятежно спящую на стуле, она огляделась.
Комната была пуста в том смысле, что, кроме нее и спокойно сидящего напротив нее за столом Андрея, здесь никого не было. Ни пахнущего спиртом палача, ни американца, ни двоих его подонков. Только он и она.
