Мартынов вгляделся в дорожный указатель. «91». Некоторое время он сидел с безразличным лицом, но когда цифры на очередном указателе сменились на «92», он вдруг побледнел и стал вглядываться в дорожное полотно.
«Сердце! – оно бьется чаще, и пульс уже превысил сотню ударов», – подумал он и машинально схватился за грудь.
Закрыв глаза, он увидел странную картину.
Навстречу ему движется огромный бензовоз.
Ничего необычного. Это просто бензовоз.
Мартынов открыл глаза и несколько раз сжал веки. Видение исчезло.
Из любопытства он снова их сжал и в ту же секунду различил выезжающий из-за цистерны грузовик «Вольво», в стеклянной кабине которого хорошо было видно искаженное ужасом лицо водителя…
Мартынов снова раскрыл глаза, увидел свет и прижал пальцы к вискам. Видение было столь реалистичным, что у него задрожали пальцы и на лбу выступили бисеринки пота.
Сжав виски, он закрыл глаза и увидел, как из-за «Вольво», совершая двойной обгон, выезжает желтый броневичок с зеленой полосой службы инкассации.
И за секунду до того, как всем им пришлось бы соединиться в одной точке, он отшатнулся на спинку сиденья и огляделся по сторонам.
– Что это? – глухо спросил он, указывая на выжженную землю справа от дороги.
– Десять дней назад здесь произошла авария, – еле слышно отозвалась девушка. – Бензовоз столкнулся с «девяткой» и инкассаторской машиной…
Кровь прилила к лицу Мартынова, и он, осев на сиденье, упер мертвый взгляд в затылок Вайсу.
Это невероятное ощущение – в течение пяти с небольшим минут вспомнить все, что с тобой произошло за последние десять дней.
Потом он обязательно вспомнит мелочи и додумает то, что больная память все-таки упустила.
Сейчас же ему вдруг стало страшно, что он мог не вспомнить этого никогда. И черт с ними, с деньгами, Вайсом и его людьми. Черт с ней, с Америкой… Влага заструилась у него по лицу от запоздалого страха за то, что он мог не вспомнить главного…
Когда джип свернул с трассы в Ордынск, и люди в машине чуть качнулись, Маша почувствовала, как на руку ее легла горячая ладонь Андрея.
Она еще не понимала, насколько это важно. И только когда джип стал приближаться к ее дому, душа ее затрепетала от счастья, как тогда, в номере гостиницы, когда она наслаждалась звучанием шепотков детства. Но покидать тело эта взволнованная душа уже не собиралась. Душа выздоровела.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОЛНЫЙ ПРИВОД
Первая лодка была найдена в полумиле вниз по течению. Это ни у кого удивления не вызвало. На чем-то же Мартынову надо было добраться до берега.
Но когда Метлицкому сообщили, что вторая шлюпка с бортовым номером теплохода находится в миле от него, он поначалу решил, что она-то как раз и оторвалась от борта. Во время осмотра судна он заметил спущенные на воду веревки и предположил, что вторую шлюпку тоже кто-то занял, однако было бы нелепо предполагать, что такое возможно, поскольку было точно известно, что на судне находились Мартынов, подросток и трое неизвестных. Версии у майора УБОП было две: второй шлюпки не было вовсе, либо она просто оторвалась от крепежей. Например, после удара неуправляемого теплохода о прибрежный грунт.
Но когда ему по телефону сообщили, что на дне второй лодки обнаружены очистки от копченой колбасы и крошки хлеба, он порядком удивился. Мартынов не показался ему человеком, который в момент смертельной опасности начинает интересоваться едой. Невозможно было представить, что Мартынов, расстреляв троих людей и причалив к берегу, вынул узелок с продуктами и начал с аппетитом есть. Кроме того, Мартынов явно был не из тех, кто оставляет следы своего пребывания где бы то ни было.
Теперь, когда вторая лодка нашлась, можно было считать вопрос закрытым и принять во внимание версию номер два. Однако в сообщении указывалось, что лодка обнаружена милей вверх по течению, а это могло случиться только в том случае, если ею тоже кто-то управлял. Бесхозные лодки не плывут против течения вверх.
– Вы спрашивали меня на теплоходе, где мальчишка… – пробормотал Метлицкий, покусывая сигаретный фильтр и ведя машину в сторону Ордынска. – Кажется, теперь понятно, кто сошел с теплохода на второй лодке. Нечего и удивляться тому, что на судне не найдено ни вещей, ни груза, вообще ничего. Как вы думаете, Бабушкин, сколько времени нужно для того чтобы в полуторамиллионном Новосибирске разыскать одного пацана с багажом?
– Все зависит от того, знаем ли мы, куда он направился сразу после того, как ноги его коснулись земли. А почему вы решили, что Мартынов не ушел с мальчишкой на одной лодке?
– А кто повел вторую?
– А багаж? – наседал Бабушкин.
– А откуда пацан вынимал хлеб с колбасой? Был какой-то багаж, был. Или пакет, или сумка, или что-то в этом роде. Кстати, вы клялись, что скоро расскажете мне о результатах предварительных экспертиз, – напомнил Метлицкий и покосился на следователя. – Личности-то убиенных хоть установили?
Бабушкин пожал плечами.
Прокуратура уже давно хозяйничала и на теплоходе, и в больнице. Активный следователь раздавал поручения направо и налево, позабыв о том, что чем больше поручений об установлении того или иного факта отдается, тем больше приходится задействовать сотрудников, и тем меньше шансов найти зацепку, поскольку штат ориентирован на конкретные задачи. Удивительно, но факт – чем конкретнее звучит поставленная оперу задача, тем меньше у него возможностей работать по всем направлениям и ориентировать агентурную сеть. Постановка задач ведет к ограниченному спектру деятельности, а раз так, то у опера меньше самостоятельности. И, как следствие, руки у него связаны.
Фактически после передачи дела прокуратуре – а не передать было невозможно, поскольку только несмышленый уже не догадывался, что события последних дней в Ордынске и расстрел на судне связаны одним умыслом – Бабушкин остался не у дел.
Метлицкий тоже мог спокойно возвращаться к собственным делам. Людей у областной прокуратуры хватало. Так бы, наверное, и случилось, не окажись майор самым откровенным образом замешан в историю, начавшуюся еще месяц назад.
– Я, между прочим, в отпуске уже два года не был, – заметил Метлицкий, расположившись за столиком уличного кафе. Они оказались там случайно. Ехали, увидели вывеску «Кофе» и решили остановиться. Не кофе, конечно, их привело сюда. Нужно было ответить на один-единственный вопрос: стоит ли ввязываться в историю, если не известно, устроит ли их положительный результат поисков Мартынова? Ясно было одно – организовывать кооператив по расследованию убийств и замещать прокурорское следствие было решительно невозможно. Если Метлицкий еще мог как-то участвовать в деле – отдел по борьбе с бандитизмом как-никак, то Бабушкину следовало побыстрее убраться из города и гладить костюм к проводам на пенсию. – Прямо сейчас бы написал заявление и ушел на две недели. Пистолет все равно могу не сдавать, у меня разрешение на постоянное ношение…
– А я вот все не могу выкроить время для прохождения комиссии перед пенсией, – сознался Бабушкин. – Думается, что это никак не меньше четырнадцати дней займет. Все дела, дела.
Метлицкий долго молчал, как будто до него не сразу дошел намек спутника. Между тем ему давно было все понятно, и от решительного ответа его удерживала лишь мысль о последствиях, каковые обязательно должны были иметь место в случае промашки. Уволить, конечно, не уволят, но вот присвоения очередного звания и тринадцатой зарплаты придется ждать очень долго. Приняв решение, он посмотрел на Бабушкина испытующим взглядом.
– Скажи, следователь, тебя не мучает вопрос, который мы друг другу до сих пор не задавали?
– А что тут спрашивать, – ответил Бабушкин, – если все ясно? Два варианта: либо девушка жива, либо убита. Труп Макаровой на теплоходе мы не нашли. Это плюс. Но ее могли выбросить за борт. Это минус. Она могла уплыть на лодке с Мартыновым, а могла и с пацаном. Отвечать на вопрос, где Мария Макарова, так же преждевременно, как свидетельствовать о том, что трупы на борту – граждане США. Кстати, почему их не выбросили за борт после расстрела? Всплыли бы они, как можно догадаться, только через двое суток.
– Времени не было, – подумав, ответил Метлицкий. – Тела мы стали бы искать сразу, как только судно ударилось о берег. Так что тогда стрелку нужно было бы и кровь в рубке и на палубе замывать, и следы затирать. Что с трупами, что без таковых этот залитый кровью «летучий голландец» все равно стал бы предметом нашего внимания. Дед, а ты знаешь, что нас наголо обреют, если кто-нибудь узнает, что мы частным сыском занялись?
– А кто узнает? – прорычал Бабушкин. В глазах его загорелся желтый волчий огонь. – Разве тебе никогда не хотелось хоть раз сделать что-то, что шло бы на благо, но преследовалось руководством? Сколько идиотских приказаний ты выполнил, точно зная, что они принесут делу вред? А от скольких удержался только потому, что тебя останавливал либо несовершенный закон, либо глупый руководитель?
