Теперь прояснялось все то страшное, что случилось с ними. Какие ужасные слова. Но разве так уж неожиданно то, что она прочитала о Владиславе в газете? Ведь она давно догадывалась о подобном, только гнала от себя дурные мысли. Обманывала себя, старалась не задумываться о худшем. Неужели ей было непонятно, откуда у Владика так много денег и кто эти люди, которые ему звонили? Приезжали, что-то привозили, тихо переговаривались на кухне за закрытыми дверями.
Теперь Светлана понимала, что он не посвящал ее в свои дела не потому, что не доверял ей, а оттого, что опасался за нее и за сына. Он оберегал их. Боже, как страшно! Страшно не то, что она узнала о Владиславе правду. Ужасно то, что Владислава больше нет, а значит, теперь их никто не защитит.
Все кончено.
Варяг включил черный миниатюрный китайский фонарик, изготовленный в виде авторучки, и осветил его тусклым лучом стены и потолок лаза. Этот фонарик дал ему напоследок Мулла, чтобы «веселее было ползти». Ему надо было торопиться. Далеко за спиной затих гомон забузившей зоны, и скоро в его подземный склеп не долетал уже ни единый звук – воцарилась тишина.
Влажная духота и запах сырой земли нестерпимо били в носоглотку. Очень хотелось пить. Владислав полз уже минут двадцать, а то и все тридцать. Значит, полпути уже преодолено. Подземный лаз, прорытый бог знает когда десятками заключенных, тянулся внутри невысокой сопки, за которой вряд ли кто додумается искать второй выход. Лаз вел прямо, никуда не сворачивая, не петляя, только вперед, словно неизвестные землекопы в своем стремлении к свободе руководствовались четким архитектурным планом. Но никакого особого плана у них не было – кроме горячего азарта подложить свинью всему вертухайскому племени и главному вертухаю – подполковнику Беспалому. Зэки рыли этот тайный «метрополитен» на волю, даже не мечтая когда-нибудь им воспользоваться. Потому что прогрызть в плотном, глинистом, а порой каменистом грунте туннель сквозь горку от начала до конца за время своей отсидки не хватило бы сил никому из бритоголовых землекопов. Бригады строителей «метро» приходили и уходили, повинуясь прихотливой воле матушки-судьбы да неумолимому расписанию зэковских этапов. Те же, кому посчастливилось вынуть последние пуды грунта и выползти наконец-то на белый свет в лесу, за сопкой, примерно в километре от внешнего ограждения зоны, лишь несколько минут вдыхали горько-пьянящий воздух воли и снова нырнули в черный провал длинного лаза, чтобы втихаря, через незаметную дверцу в котельной зэковского клуба, вернуться обратно.
Он вспомнил, что говорил ему на прощание Мулла. Старик здорово все продумал, все подготовил. Его, Варяга, одежду дали Сашке Клину – высокому белобрысому здоровяку, внешне очень похожему на него, а ему самому Мулла велел надеть какую-то застиранную поддевку, полотняные штаны и полотняную же куртку. Одежда была не лагерная, так что случайный встречный не смог бы догадаться, что за гость разгуливает по лесу спозаранку.
– Хоть и июнь на носу, – приговаривал старик, – в «метро» зябко будет, а ползти тебе под землей с километр придется – это выходит не меньше часа, а то и поболее. Так что насморк схватить можешь за милую душу.
– Ты, Мулла, думаешь, никто не заметит моего ухода? – преодолевая последние сомнения, спросил Варяг.
– Да что ты, Владислав, кто же заметит, когда я тут такой маскарад организовал? – почти обиделся старый вор. – Санек в твоей одежонке будет маячить у вертухаев перед глазами. Он же вылитый ты! Особенно сейчас, когда бритый.
Санек, стоящий рядом, довольно расхохотался. Сравнение невольно польстило.
– К тому же ты подашься к зеленому прокурору ночью. Разве чего разглядишь в темноте? А о нашем «метро» знают всего человек десять блатных. А они, сам знаешь, не сдадут.
– А Щеголь, стукач Беспалого, не в курсе?
Заки Зайдулла задумался.
– Если даже и в курсе, то что он может сделать? Тем более сейчас, когда вся зона закипела. Его и след простыл. По всему лагерю мои ребятишки его искали, с ног сбились – пропал, как сквозь землю провалился.
– Может, у Беспалого в кабинете отсиживается?
– Тогда он нам и вовсе не страшен.
Варяг должен был исчезнуть в самый разгар перестрелки, когда заваруха достигнет наивысшего накала, когда даже сторожевые кобели в страхе забьются под заборы. План был следующий: Варягу предстояло незаметно добраться до входа в «метро» и сгинуть в темноте, словно булыжник в омуте. А там, пробравшись через подземный ход, лесом уйти как можно дальше от зоны на север. Когда же вертухаи опомнятся, его и след простынет.
Варяг остановился передохнуть. Он лег плашмя и ткнулся лицом во влажную землю, вдыхая ее тяжелый аромат. Хотелось бы знать, сколько он уже прополз. Владислав снова включил фонарик и осветил циферблат часов. Половина первого ночи. Американцы говорят: половина первого утра.
Да, Америка…
Перед глазами замелькали отрывочные картины его американского житья-бытья. Кажется, так давно это было, сколько всего случилось с ним после, сколько пришлось пережить, перетерпеть. Куда-то на дальний план в памяти отошли все те счастливые солнечные дни, когда он мчался в своем серебристом «Понтиаке» по выбеленному калифорнийским солнцем шоссе к своему уютному дому на берегу моря.
Варяг мотнул головой и вздохнул, отгоняя наваждение. Нет, сейчас надо думать о другом. Надо ползти не останавливаясь. Позади остались «красная» зона с похабными рожами лагерных сук и хитрая гнида подполковник Беспалый, вонючая лагерная баланда и изнуряющие уколы в вену, после которых его охватывало мучительное, тяжкое забытье.
Какой наркотой его травили? Пентоталом? Или чем-нибудь похуже? Вот только непонятно: на что надеялся подполковник Беспалый? Губы Варяга невольно скривились в злой ухмылке: неужели и впрямь рассчитывал, что он, смотрящий по России, выболтает ему, где хранятся общаковские деньги? Во всей этой истории ясно одно: его не убили, хотя могли бы это сделать сотню раз, следовательно, каким-то очень влиятельным персонам он нужен живым.
Побег смотрящего станет для них страшным и неожиданным ударом, создаст многим массу проблем. Всем гадам придется ответить по полной программе, кровью будут харкать и за убитых корешей, и за наставника Нестеренко Егора Сергеевича, и за его унижения. Варяг встряхнулся и, сжав зубы, снова минут десять полз не останавливаясь. С зоны он ушел как раз в тот момент, когда на баррикадах началась перестрелка: задами административных построек, затем вдоль столовой добежал до клуба, нашел железную дверь в котельную, отпер ее припасенным ключом и спустился в подвал. Там в темном коридоре он нащупал деревянную дверку с проржавевшим на вид замком, за которой и начинался длинный черный лаз «метрополитена».
Варяг вспомнил, как в самую последнюю минуту, уже собравшись бежать к клубу, из своего укрытия он внимательно осмотрел сооруженную зэками баррикаду, где совсем еще недавно в лучах прожекторов маячил Сашка Клин в его, Варяга, тюремной робе. Варяг отвлекся на какую-то секунду, и в это самое время Санек пропал. Все это время смотрящего не покидало дурное предчувствие – с ним что-то случилось.
Варяг продвигался в кромешной темноте все дальше и дальше, упираясь коленями и локтями в твердую сырую землю. Куртка постепенно намокала, на локтях и коленях налипли влажные комья земли. Туннель был совсем узкий. Стоя на четвереньках, низко нагнув голову, смотрящий спиной ощущал твердый влажный «потолок». Лишь бы этот чертов туннель не сужался, а то придется ползти вообще на брюхе, как червяку. Страшно подумать, какого труда зэкам стоило выносить отсюда землю – на себе ведь носили, в корзинах, ведрах, а то, поди, и прямо в телогрейках. Знали бы несчастные, ради кого они трудились.
Вот ведь как оно вышло.
На Владислава снова накатили невеселые думы.
О трагической гибели Егора Сергеевича в авиационной катастрофе Варяг совершенно случайно узнал из телевизионного репортажа. Потом была смерть Ангела, Вики, Графа. Теперь-то ему было ясно, что за смертями самых близких и самых любимых людей стоял человек, которого он поставил на Питер смотрящим. Как же они могли так ошибиться с Трубачом?!
Шрам – не прост. И ведь Светлану с сыном этот гад похитил.
Его бросило в зябкую дрожь от одной мысли, что жена и сын, возможно, давно уже мертвы и закопаны где-нибудь в глухом лесу близ Финского залива. Или, по известной привычке питерских беспредельщиков, закатаны в асфальт где-то на территории новенького коттеджного поселка, выстроенного на бывшем картофельном поле вблизи Северной столицы. Только бы вылезти отсюда, вырваться на свободу из гибельного черного лаза, только бы выжить.
«Доберусь до Питера – а там уж Шрама из-под земли достану, голыми руками на куски рвать буду!»
Чего греха таить, ему приходилось убивать, но никогда он не стрелял в спину, не совал «перо» исподтишка и уж тем более не пинал лежачего. Варяг не любил крови. Если ему и приходилось убивать, то лишь для того, чтобы спасти собственную жизнь или жизнь своих товарищей. Но теперь, думая о Шраме, он ощутил (пожалуй, впервые в жизни) жажду мести и желание видеть, как умирает лютой смертью непримиримый враг.
