– Зассал, – снова выплюнул порцию подсолнечной жвачки здоровяк.
– Ты ее с кожурой, как корова, перемалываешь? – отпустил для затравки Ступников, одновременно прикидывая, куда ловчее уделать противника.
– Хто корова? – сжал огромные кулаки любитель семечек. – Я корова?
– Похож, – заметил Валентин, подходя вместе с Федей Агеевым.
– За оскорбление личности знаешь что бывает?
Валентин даже не снял с плеча баян. Стоял с папиросой во рту, на груди тускло поблескивала медаль «За отвагу». Во всем его виде угадывалась не только физическая сила, но и уверенность побывавшего в переделках моряка, раненного, награжденного и знающего себе цену.
– Ну, и что ты из себя изображаешь? – морально гнул артиллериста Валентин. – Ты хоть раз немца живого видел или в рукопашку с ним схватывался?
– Мы из своих орудий не по мишеням пуляем, а по «юнкерсам» и «мессерам».
– Пульнул, дальше что? Приперся на танцы жвачку перемалывать и с дури свое «якало» показать? Ну, покажи его мне. Гляну, какого оно размера.
Валентин Нетреба был в одном десантном отряде вместе с мичманом Морозовым – только на разных кораблях. Прошел и бомбежку, и обстрел береговых батарей, а затем после гибели своего тральщика месяц сражался под Керчью. Вместо сигнальных флажков привык к «десятизарядке» СВТ. Однажды в штыковой атаке запорол широким отточенным штыком немецкого унтер-офицера, другого фрица свалил выстрелом в упор. Мерз в слякотных, засыпанных снежной кашей окопах, отступал, снова наступал и, получив две пули в ногу, кое-как добрался до сторожевика, вывозившего последних защитников полуострова.
Не слишком проницателен был здоровяк-артиллерист, прибывший сюда месяц назад и толком войны не нюхавший, но угадал верно, что с баянистом лучше не связываться.
– А мы че? Шутим, – с натугой пытался улыбаться зенитчик. – Отдыхаем, чего не пошутить.
– Ну-ну, только не переборщи, – почти примирительно проговорил Валентин, и похожая на судорогу улыбка исказила волевое лицо сигнальщика – след контузии.
Когда уходили, Валентин хлопнул Костю по плечу:
– Молодец, не сдрейфил.
– Если бы не ты…
– А Федька, твой помощник, на что? Он хоть и мелковат, но шустрый. Всегда на помощь придет.
Валентин вернулся на свое место и заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Многие моряки, в отличие от пехотинцев, умели танцевать вальс. Но красивая, ворошащая душу музыка проходила мимо Кости. Валентин внимательно посмотрел на приунывшего товарища, резко закрыл мехи баяна и подмигнул ему:
– Не треба вальс?
– Я плохо танцую, – виновато отозвался Ступников, понимая, что Валентин играет специально для него.
– Ну, тогда «Отцвели уж давно хризантемы в саду», – громко провозгласил Валентин Нетреба. – Дамское танго! Дамы, не теряйтесь.
Дамское танго всегда вызывало оживление. Бойкие, разговорчивые парни в бескозырках, пилотках вдруг прекращали болтовню, смех, кое-кто гасил цигарку, а на женской половине, наоборот, начиналось оживленное шушуканье. И вот уже выходили вперед девушки посмелее, как правило, видные, уверенные в себе.
Прошла мимо Кости его напарница по первому танцу, во время которого он оконфузился. В голубом нарядном платье (то ли шелковом, то ли еще каком), с накрученными кудряшками, и пригласила сержанта-зенитчика, рослого видного парня.
– Вы позволите вас пригласить?
– С удовольствием, – шаркнул сапогом сержант.
Когда проходили в круг танцующих, Костя поймал снисходительный взгляд девицы, а спустя минуту услышал, как она томно объясняла:
– Я так люблю это танго. Оно мне многое напоминает.
Сержант, не слишком расторопный, кивнул, а девица, не дождавшись вопроса о воспоминаниях, продолжала оживленно рассуждать о любви и даже подпевала. И крутилась, как назло, неподалеку от Кости. Он засопел, отошел подальше, полез в карман за папиросами, специально для танцев берег. Почувствовал – кто-то осторожно теребит его за рукав форменки:
– Вы меня не слышите, товарищ моряк?
Костя удивленно оглянулся. Худенькая девушка, робко улыбаясь, проговорила:
– Я вас зову, а вы не слышите. Ведь дамское танго. Вас можно пригласить?
Ступников смял и отбросил дефицитную папиросу. В пяти шагах пыталась расшевелить сержанта словами о чувствах кудрявая девица в голубом платье.
– Не умею я танцевать, – буркнул Костя. – Ногу одной вот отдавил. Чего доброго, и вам отдавлю, а у вас туфельки нарядные.
Но девушка (было ей лет семнадцать, не больше) продолжала растерянно чего-то ждать.
– Идите… вон зенитчиков полно.
– Ха-ха-ха, – чему-то смеялась девица в голубом. Видимо, кавалер поднатужился и выдал остроту.
Но девушка застыла на месте, и Косте показалось, что в ее глазах блеснули слезы.
– Пойду, – послушно согласилась она. – Мне подружки говорили: не подходи к этому моряку, он видный, цену себе знает. Пусть теперь надо мной посмеются.
И повернулась, чтобы уйти. Костя соображал быстрее, чем неповоротливый сержант. Ситуацию просек сразу. Девки в ревности часто бывают жестокими. Обсмеют девчонку: полезла красавица писаная, ну и получила от ворот поворот. Перехватил тонкую руку:
– Подожди, куда спешишь. Пойдем, потанцуем. Хорошее танго, мне эта музыка нравится.
– Чего ждать? Музыка кончается. Да и не надо мне от вас одолжений.
– Ну и пусть кончается, – почти выкрикнул Костя. – Все равно будем танцевать, и на меня не обижайся. Извини. Просто одна тут настроение испортила.
Девушка шмыгнула носом, с трудом сдерживая слезы. Еще не отошла от обиды, но теплая маленькая ладонь послушно лежала в руке Кости. А Валентин Нетреба, закончив мелодию, сразу понял ситуацию и громко провозгласил:
– Дамское танго на бис! По просьбе моего друга, отважного пулеметчика, старшины второй статьи Кости Ступникова и его очаровательной подруги.
Вот так и познакомился Костя с Надей, эвакуированной студенткой техникума, работавшей на ремонтной базе, где приводили в порядок побитые катера и прочие небольшие суда, получившие повреждения.
Не заметили, как прошел вечер. Хороший, теплый, какие бывают в здешних краях бабьим летом. Подошел мичман Морозов и предложил закругляться:
– Давно уже отбой, а вы тут веселитесь.
– Ладно, заканчиваем. Последняя песня, – согласился Валентин.
И запел, глядя на красивую стряпуху Настю:
Очаровательные глазки,
Очаровали вы меня!
В вас много жизни, много ласки,
В вас много страсти и огня…
Настя, которую наперебой приглашали весь вечер офицеры, смотрела блестящими глазами на красивого моряка, и было ясно, что провожать ее пойдет Валентин. А Костя шел по мокрой от росы траве, осторожно держа за руку новую знакомую. Оживленно говорили обо всем подряд. Временами, словно спохватившись, замолкали, и Костя ловил брошенный украдкой взгляд. Прощались у землянки с тускло отсвечивающим окном.
– Ну, вот и пришли, – вздохнула Надя. – В гости приглашать поздно, да нас здесь набито аж две семьи. Вместе с детишками человек десять.
– Ничего, мы вон там постоим.
Целовались оба неумело. Девушка вздрагивала от прикосновения губ и пальцев, гладивших спину.
– Ну, все, пора, – первой отстранилась Надя. – Какой вечер был хороший! Мы еще встретимся?
– Конечно.
– А я переживала, что ты меня уважать не станешь. Не успели познакомиться, я уже целовать себя позволяю.
– Все нормально. Ты мне очень нравишься.
– И ты мне, Костя.
За лесом на Волге, как всегда ночью, гулко отдавались разрывы снарядов. Немцы обстреливали переправы. Над городом висело тусклое зарево, там продолжались пожары. На большой высоте кружил наблюдатель «Фокке-Вульф-189». Сбрасывал на парашютах световые ракеты, или «фонари», как их называли. Они ярко горели и, медленно опускаясь, освещали Волгу и загруженные людьми суда. Этот высотный самолет очень помогал немецким артиллеристам, освещая цели. В него пытались стрелять из зенитных «трехдюймовок», но невидимый в ночном небе наблюдатель продолжал свое кружение.
Через несколько дней на рассвете бомбили зенитную батарею неподалеку от стоянки дивизиона. Батарея, состоящая из шести трехдюймовых орудий, мешала немецким самолетам вести разведку, прикрывала Ахтубу и несколько затонов, не давая приближаться к стоянке катеров и ремонтной базе.
Конечно, катера, а особенно ремонтная база, представляли для авиации более ценную добычу. Но мастерские и катера были хорошо замаскированы, защищены зенитками. Прежде всего требовалось уничтожить батарею.
Орудия стояли в глубоких капонирах, укрыты маскировочными сетями и ветками. Но у немцев имелись данные авиаразведки, а впереди тяжелых, окрашенных змеиными узорами «хейнкелей» пронеслись два «мессершмитта», высыпав на позицию батареи несколько десятков мелких зажигательных бомб.
Немцы рассчитали верно. От зажигалок горит и лес, и кустарник. Но когда фосфорные зажигалки попадают в нужную цель, огонь, охватывая военные объекты, сразу выдает их. Вспыхнула маскировочная сеть на одном из орудий. И хотя сгорела она быстро, с бортов «хейнкелей» отчетливо разглядели пламя. Загорелся навес над полевой кухней, сухие ветки тоже сыграли предательскую роль.
