– Ладно, через три дня, но не позже. Я жизнью рисковал, я высоты боюсь.
– Вот и договорились. Не обижайся на меня, мне удостовериться надо, а то я волноваться стану, переживать. Волнения на потенции плохо отражаются. Какой мальчишка! Ты посмотри, какой мальчишка!
– Хороший, – сказал Мамонтов, складывая толстые губы трубочкой. – Вас подвезти, Викентий Федорович?
– Да нет, что ты, пешком ходить полезнее. Кровообращение в малом тазу улучшается. Больше видишь, больше дышишь. Движение – жизнь. Кровь должна по сосудам бежать, а ты сядешь в машину и сидишь как вкопанный. Простатит заработаешь к моим годам. Я тебе сколько говорю, спортом надо заниматься.
– Не люблю я спорт.
– И напрасно. Сколько я на тебя, Николай, сил положил! Я тебя заставлял в секцию ходить, родителей в школу вызывал, а ты ни в какую, паршивец! Ты посмотри на себя – толстый, обрюзглый. Тебе бы килограммов тридцать сбросить надо, и почувствуешь себя совсем другим человеком!
– Каждый старается жить в свое удовольствие.
Тем временем Сиверов не спеша допил уже остывший кофе. Книга по вирусологии лежала перед ним на журнальном столике закрытой, он прочел ее от корки до корки.
«Смоленский не мог уничтожить материалы разработок, это бы противоречило всем его жизненным установкам, – подумал Сиверов. – Скорее всего Борис Исидорович почувствовал опасность. Возможно, он еще не определил, откуда она исходит, и хотел на время обезопасить себя и человечество. Он должен был спрятать разработки! Но где? С одной стороны, их не должны найти, с другой – они не должны пропасть».
Глеб осмотрелся. Стеллаж с незаполненными полками, стойка для компакт-дисков, коробки с дискетами. Глеб никогда не доверял окончательную информацию ни компьютеру, ни дискетам. Там могли храниться лишь исходные данные, на основе которых он делал умозаключения.
«Где бы я попытался спрятать то, что мне дорого? – задумался Глеб. Его взгляд блуждал по комнате. Тайники отпадали сами собой. – Если бы я знал, что в мое отсутствие или после моей смерти сюда наведаются люди искать то, что я спрятал? В первую очередь они занялись бы тайниками. Это дети могут зарывать в землю „секретки“, но не серьезные люди, – и тут улыбка появилась на лице Глеба. – Ну конечно же, лучше всего прятать на самом видном месте! Кажется, я знаю, где искать, Смоленский сам оставил подсказку», – Сиверов оживился, заходил по комнате.
Ему не терпелось проверить свою догадку, но время было неподходящее. Лучше всего действовать не днем, когда каждый человек как на ладони, и не ночью, когда любой незнакомец во дворе вызывает опасения, а сразу с наступлением сумерек – часов в восемь-девять, когда город приходит в беспорядочное движение, люди ходят в гости, возвращаются домой, гуляют.
Сиверов вытащил с антресоли ящик, широкий и плоский. В таких обычно держат инструменты. Большую часть снаряжения Сиверов изготовил и разработал сам. Тут были вещи, о назначении которых мог догадаться лишь профессионал. Маленькая коробочка, очень похожая на ту, в каких носят рулетки, но если потянуть за колечко, то появится тонкий, очень прочный тросик. С его помощью можно спуститься с пятого этажа; захлестнув из него петлю, перерезать горло или при желании и времени даже перепилить им стальную трубу. Подслушивающее устройство, электронный сканер, газовый резак размером с пачку сигарет, устройство для подключения к телефонным линиям…
Глеб взял из ящика немногое: связку отмычек, при помощи которой можно было открыть практически любой замок, маленький, не больше обычной авторучки, фонарик с хорошей оптикой, раскладной швейцарский ножик, короткоствольный пистолет с глушителем и запасную снаряженную обойму. Из ящика письменного стола он извлек серебристый ноутбук, положил его в брезентовую сумку.
Когда Сиверов выходил из квартиры, он напоминал художника, собравшегося немного порисовать на природе. Ботинки на мягкой толстой подошве, потертые джинсы, выцветшая защитная куртка, а ноутбук в брезентовом чехле неискушенному взгляду представлялся небольшим этюдником.
Своей машиной Сиверов пользоваться не стал, она так и осталась стоять во дворе. На платной стоянке возле завода железобетонных конструкций Глеб взял маленький пляжный джип «Фероза». Машину предоставил ему Потапчук. Верткая, компактная, можно припарковать где угодно, при необходимости пройдет и по подсохшему болоту и в то же время не бросается в глаза.
Ровно в восемь, когда уже стемнело, Глеб ехал по Ленинградскому проспекту. Его не смутил знак «Проезд запрещен». Когда он заехал во двор, то машину поставил неподалеку от арки, въехав двумя колесами на выложенный бетонной плиткой тротуар.
«Третий подъезд, шестидесятая квартира – именно здесь работал Смоленский».
На матовом плафоне, укрепленном над подъездом, значились номера квартир от двадцать девятой до шестьдесят первой.
«Значит, шестидесятая на самом верху. Что ж, это логично для человека, не любящего посторонних. Как и у меня – последний этаж, туда забираются лишь приглашенные и хозяин».
Глеб, придерживая рукой тяжелый ноутбук, прошелся по двору, в памяти сфотографировал каждую мелочь. Срабатывала привычка: деталь, показавшаяся сейчас незначительной, потом может сыграть огромную роль. Простенький кодовый замок, высчитать номер больших усилий не надо, клавиши, которые нажимают каждый день, до неприличия затерты. Не задерживаясь у двери, Сиверов вдавил три кнопки, потянул рычаг блокировки. Дверь распахнулась.
Он поднимался быстро, уверенно, но неторопливо – так, как может подниматься человек, твердо знающий, куда и к кому идет.
На площадках с шестого по седьмой этаж света не было. Всего две квартиры располагались на последнем, седьмом этаже – шестидесятая и шестьдесят первая. Чем-то подъезд Сиверову нравился: тихий, уютный, в нем абсолютно свежий воздух, на подоконнике аккуратная металлическая банка из-под пива, приспособленная под пепельницу.
«Интересно, Смоленский, оставшись наедине с самим собой, без жены, часто курил? – ему тяжело было представить себе солидного ученого, выходившего с трубкой покурить на лестничную площадку. – Нет, если он и курил, то делал это в квартире, которую занимал один и использовал как рабочий кабинет».
Беззвучно Глеб извлек из кармана связку отмычек. Замок в двери стоял всего один, но довольно редкой конструкции. Дверное полотно с косяком соединяла простецкая полоска бумаги с гербовой печатью.
«Как всегда, экономят на самом главном», – подумал Сиверов, раскрывая перочинный ножик.
Тонким лезвием он отделил полоску бумаги от двери. Теперь предстояло заняться замком. Он вводил в отверстие штыри отмычки, прислушиваясь к звукам, доносившимся из механизма. Щелчок – и ригель плавно отошел.
«Сигнализации вроде бы нет».
Сиверов шагнул в квартиру, плотно прикрыл за собой дверь и щелкнул замком. Тяжелый черный эбонитовый телефонный аппарат покоился на телефонной полке под зеркалом. Телефон был таким старым, что даже шнур, соединявший трубку с аппаратом, оказался простым в матерчатой оплетке, а не пружинным. В небольшой однокомнатной квартирке все дышало солидностью и напоминало о безвозвратно ушедших годах Советской власти. Этот дух был неявным. Не встречалось в квартире гербов, флагов, плакатов и открыток. Но тяжелую дубовую мебель могли производить только в великой стране, жители которой уверены, что существовать ей вечно. Смоленский любил солидный уют.
Глеб огляделся в комнате. Тяжелые шторы прикрывали окно так плотно, что, будь на улице ясный день, ни лучика света не пробилось бы в комнату. Даже Сиверов, умеющий видеть в темноте, с трудом различал предметы.
Щелкнул выключатель настольной лампы, и теплый диск света засиял на зеленом сукне письменного стола.
«Документы искать бесполезно, – подумал Глеб. – Наверняка все, что было написано рукой Смоленского, изъяли при обыске, и пылятся сейчас труды ученого в шкафу у следователя. Смоленский предчувствовал свою гибель и потому все лишнее уничтожил».
Всего лишь две фотографии остались в комнате, хотя по отверстиям в стене можно было предположить, их тут при жизни ученого висела целая дюжина. Добротные деревянные рамки, в них под стеклом Смоленский – в одиночестве. Одна фотография запечатлела ученого на берегу Балтийского моря, другая – на ступенях Дворца съездов. И на морском пляже, и в центре столицы Смоленский был одет одинаково – темный костюм, белая рубашка и галстук в мелкий горошек.
Глеб выдвигал ящики, распахивал дверцы. Комплекты спального белья, подшивки газет, специальная литература, и ни одной папки с рукописями. На столе четко виднелось место, где раньше стоял компьютер, да и блок питания остался включенным в розетку. И вот когда Сиверов уже отчаялся найти то, что искал, он открыл нижнюю дверцу стеллажа. Улыбнулся, присел на корточки. Фонарик, похожий на чернильную ручку, высветил в глубине отделения трехрядную стойку для компакт-дисков. Одну за другой Сиверов читал надписи на торцах пластиковых коробок.
