Он остановился возле своей машины.
– Эта, что ли? – пренебрежительно спросил Большой.
– Да-а, лимузин, – протянул Маленький. – Ладно, давай ключи.
– Не понял, – сказал Бакланов.
– Чего ты не понял, рожа? – глумливо спросил Большой. – Ключи давай, урод! Вали домой и жди звонка. А не хочешь так, можешь поехать с нами", если не боишься.
– Не пойдет, мужики, – сказал Бакланов. – Ключи получите в обмен на Зойку.
– Зойку, койку, – проворчал Большой. – Ты что, козел, совсем не врубаешься, что к чему? Машину твою мы продадим, бабки пустим на похороны. Должны же мы Валика похоронить по-людски! Ты человека убил, недоумок, так что с тебя причитается. А за Зойку свою кинешь нам тысчонок сто – зеленью, само собой. Тогда и побазарим. И учти, что сроку у тебя неделя, и ни днем больше. Врубаешься? Гони ключи, некогда нам с тобой…
– Убью, – сдавленным голосом прошептал Бакланов.
– Штаны не потеряй, – насмешливо ответил Большой и потянулся к его лицу растопыренной пятерней.
В следующее мгновение он охнул и присел, схватившись обеими руками за промежность.
Не опуская правую ногу, Бакланов нанес еще два коротких хлестких удара – в солнечное сплетение и в челюсть. Большой молча рухнул на асфальт, как бык на бойне. Бакланов стремительно обернулся к Маленькому.
Маленький поспешно отскочил в сторону и показал пустые ладони.
– Братан, да ты что, в натуре? – залебезил он. – Ты что, шуток не понимаешь?
– Закопаю пидора, – простонал, корчась на асфальте, Большой.
Бакланов не глядя лягнул его пяткой, Большой коротко вякнул и замолчал. Маленький боком подался в сторонку, норовя улизнуть. Бакланов настиг его, схватил за грудки и сильно тряхнул.
– Ну?! – сквозь зубы сказал он. – Говори, сволочь, где она?!
– Да я что, я пожалуйста… Да сколько угодно! Да я покажу, а то ты не найдешь. Зачем же так нервничать!
Внезапно кто-то грубо рванул Бакланова за плечо.
Он выпустил Маленького и резко обернулся, готовясь снова отправить Большого отдохнуть на асфальте, но Большой мирно лежал на прежнем месте, а позади Михаила стоял омоновец в надвинутом по самые брови черном берете с занесенной для удара дубинкой.
– Сержант, – обрадовался Бакланов, – как кстати! Эти двое похитили мою…
Он не успел договорить. Не меняя выражения лица, омоновец обрушил ему на голову свою дубинку, и в то же мгновение Маленький вогнал в шею Бакланова иглу одноразового шприца.
Бакланов упал на горячий асфальт. Несколько случайных прохожих, наблюдавших эту сцену, поспешно отвернулись.
– Убрать его отсюда, быстро, – бесцветным голосом приказал омоновец, повернулся спиной и неторопливо зашагал прочь.
Маленький обшарил карманы Бакланова, нашел ключи от машины и отпер дверцу. Тем временем подошел Большой, все еще охая и придерживая рукой свою мужскую гордость. Вдвоем они кое-как затолкали Бакланова на заднее сиденье. Маленький сел за руль, а его напарник с трудом втиснулся рядом. Двигатель кремовой «пятерки» взревел, выбросил облако синего дыма, и машина, сорвавшись с места, устремилась прочь из города по Козьмодемьянскому шоссе.
Дорожные приключения, о которых так мечтал, выезжая из Москвы, наивный Подберезский, начались вскоре после полудня.
Проехав во Владимир, они остановились, чтобы размяться и немного перекусить. Комбат проснулся в прекрасном настроении. Они даже попробовали петь хором, но это напоминало дуэт двух страдающих зубной болью медведей, и им пришлось прервать свои музыкальные экзерсисы в самом начале, чтобы кто-нибудь из напуганных их ревом встречных водителей ненароком не съехал в кювет.
Подберезский загнал джип на специально оборудованную площадку для отдыха и, пока Борис Иванович бродил вокруг, крякая, приседая и размахивая руками, сервировал на капоте нехитрый завтрак на две персоны. Они умылись, по очереди поливая друг другу на руки из пластиковой канистры. Вода уже успела нагреться, и от ее прикосновения к разгоряченной коже желание искупаться стало нестерпимым. Они договорились, что окунутся в первый попавшийся по дороге водоем, быстро, по-военному, расправились с завтраком и двинулись дальше, по-прежнему пребывая в прекрасном расположении духа.
Теперь за руль сел Борис Иванович. Ворвавшийся в открытое окно встречный ветер топорщил его усы и заставлял щуриться. Подберезский расслабленно сидел на пассажирском месте, терзая приемник в тщетных попытках найти какую-нибудь легкую музыку, которая к тому же не вызвала бы ворчливых комментариев Комбата.
Это была сложная задача, но в конце концов Подберезский справился с ней, скорее благодаря слепому везению, чем собственным героическим усилиям.
– О, – сказал Борис Иванович, одобрительно приподняв правую бровь и даже немного повернув голову, чтобы лучше слышать хрипловатый женский голос, доносившийся из динамиков, – это кто?
– Эдит Пиаф, Иваныч, – ответил Подберезский и откинулся на спинку сиденья. – Нравится?
– Нравится, – ответил Комбат. – Сердцем поет.
Так и кажется, что вот-вот жилы порвутся. Странно, почему я ее раньше не слышал?
– А ее теперь редко крутят, – сказал Подберезский. – Она, Иваныч, была знаменитой, когда не только меня, но и тебя еще даже в проекте не предвиделось.
– То-то же я смотрю… – понимающе протянул Комбат.
Диск-жокей провинциальной радиостанции, к счастью, оказался отъявленным лентяем, и прошло добрых полчаса, прежде чем Эдит Пиаф сменилась группой «Руки вверх!».
Борис Иванович скривился и открыл рот, чтобы разразиться одним из своих не всегда благопристойных замечаний. Подберезский торопливо выключил приемник, и Комбат закрыл рот.
Они немного поговорили об Эдит Пиаф, и Подберезский пообещал разыскать в звукозаписи кассету с ее песнями. Разговор вполне естественным путем перешел на шоу-бизнес. На протяжении доброй полусотни километров они смачно, со вкусом ругали отечественную попсу, разойдясь во мнениях только один раз:
Комбату нравилось «Золотое Кольцо», в то время как Подберезского от него воротило. В пылу спора Борис Иванович дошел до того, что обозвал Подберезского сопляком, которому важна не песня, а длина и форма ног исполнительницы. Подберезский не остался в долгу. Пользуясь тем, что руки у него были свободны, он сел на сиденье боком, повернувшись к Борису Ивановичу лицом, сильно оттянул указательными пальцами в разные стороны уголки глаз и, кривляясь, пропел:
«Увезу тебя я в тундру», намекая на низкий уровень культурных запросов своего бывшего командира.
Не сразу найдя ответ, Борис Иванович пообещал ему вырвать ноги и вставить вместо них спички.
Подберезский заявил, что эта фраза не блещет оригинальностью, но тут они увидели косо припаркованную у обочины ярко-оранжевую «Оку» с сиротливо поднятым капотом и включенной аварийной сигнализацией. Возле машины топталась длинноногая блондинка в туго облегающих джинсах и коротеньком топике, без особой надежды голосуя проносящимся мимо автомобилям.
Комбат перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение и плавно затормозил. Подберезский уперся обеими руками в переднюю панель, чтобы не вылететь на дорогу через лобовое стекло, и негромко пробормотал:
– Так как насчет певичек с длинными ногами?
– Так она же не поет, – резонно возразил Борис Иванович, и Подберезский осекся.
Они выбрались из машины и неторопливо подошли к «Оке».
Блондинка бросилась им навстречу, смешно семеня по каменистой обочине на высоких каблуках, уже издали просительно улыбаясь и разводя руками.
– Ну что тут у нас? – покровительственно спросил Комбат, характерным жестом расправляя усы.
– Не заводится, – пожаловалась блондинка. – Ехала, ехала, а потом вдруг заглохла и не заводится.
– Угу, – сказал Комбат, а Подберезский, запустив руку в открытое окошко «Оки», повернул ключ зажигания.
На приборном щитке загорелась красная лампочка.
– Вы знаете, – сказал Подберезский блондинке, – возможно, ваша машина работала бы гораздо лучше, если бы в баке был бензин.
– Ой, – растерянно сказала блондинка, – какая же я растяпа… Что же теперь делать?
– Да, – сказал Комбат, – положение тяжелое.
Андрюха, у тебя шланг есть?
– Есть, есть, – проворчал Подберезский. – И шланг есть, и бензин есть…
Он успел дойти до своей машины и открыть заднюю дверцу, когда ситуация внезапно и резко изменилась.
Подберезский стоял спиной к дороге, копаясь на дне багажного отсека, а когда он вынырнул оттуда, позади его «тойоты» уже стояла запыленная вишневая «девятка».
Подберезскому очень не понравилось то обстоятельство, что «девятка» не просто стояла позади, а полностью блокировала выезд на дорогу. Выглянув из-за машины, он увидел остановившуюся впритык к переднему бамперу его джипа «ниву». Еще он успел заметить удивленно приподнятые брови Комбата и то, как осторожно пятилась подальше от этого места длинноногая наводчица. Он вспомнил, что ключ зажигания торчит в замке, а газовый пистолет остался в запертом бардачке, и тихонько вздохнул, жалея, что не обзавелся монтировкой.
