В комнату вошла женщина, в руках она держала круглый бамбуковый поднос с кофейником.
— Инза, кофэ.
Она поставила поднос на маленький антикварный столик и, виляя бедрами, удалилась. Когда звук ее шаркающих шагов затих где-то на кухне, Инза обернулся и спросил тихо, даже малость заговорщически, словно держал эту тему в тайне от своей сожительницы:
— Ну, как тебе то, что я написал? Зацепило?
Зубров стал вспоминать текст, который сам же печатал на прошлой неделе, но в голове ничего не осело, кроме названия какого-то древнего мавроканского народа — то ли «буштумы», то ли «башманы».
— Я так понимаю, ты первобытных изучаешь, — сказал Зубров. — Должно быть, это увлекательно.
— Ясный перец! — обрадовался Инза. Он вскочил со стула, разлил по чашкам дымящийся кофе и дал одну чашку Зуброву. Затем сел рядом и продолжил: — Да, брат, я изучаю бушменов, и у меня даже имеется своя теория. Знал бы ты через что нужно пройти, чтобы добиться разрешения на выезд в Мавроканию, а тем более на раскопки бушменских стоянок. Сплошная бюрократия, врагу не пожелаешь… Так ты, значит, понял, что я хочу сказать в своей диссертации? Понял?
Зубров улыбнулся уголком рта и пожал одним плечом. Он понимал, что без знаменитого отца, доктора исторических наук профессора Артура Берка, добиться права на выезд было бы в самом деле трудно. Зубров осторожно глотнул кофе: надо сказать, это был лучший кофе из тех, что он пробовал в жизни.
— Бушмены — чистая раса, — стал вполголоса объяснять Инза. — Они — наидревнейшие хомо-сапиенсы, существовали еще до кроманьонцев. Ясно? Последние их захоронения сделаны меньше пяти веков назад, и эти захоронения ничем не отличаются от тех, что были сделаны в древности. Сечешь? Это значит, что всю историю человечества они пребывали в своем первозданном виде. Официально считается, что термин «бушмены» происходит от мавроканского «буштабия». Это значит — «живущие в кустах». Наши отечественные ученые знаешь чем это объясняют? А тем, что бушмены обитали в засушливых мавроканских саваннах, где росли только сухие кустарники. Считается, что бушменов в саванны оттеснили предки древних мавроканцев. Но все это фигня. На самом деле они сами ушли.
Инза посмотрел на Зуброва, должно быть прикидывая, имеет ли смысл рассказывать дальше.
— Между нами говоря, — тут он перешел совсем на шепот, — в действительности слово «бушмен» — болгарского происхождения, хоть об этом, сам догадываешься, распространяться не принято. «Буш» по-древнеболгарски значит «мало», «мен» — «пьющий». Выходит, малопьющий. Сечешь? Вот что такое лингвистика, друг. Языки надо знать.
«Странно, — подумал Зубров. — Инза — партийный, к тому же он, вроде бы, неплохой ученый-исследователь… Но в верном ли направлении он копает?»
— Я кое-что в старых книгах нашел… — сказал Инза. — Видимо, название «бушмен» возникло около трехсот лет тому назад. Предполагаю, что его предложил один из первых болгарских антропологов, а потом его подхватили и другие историки. Сам понимаешь, наша цензура не могла допустить, чтобы термин, используемый в отечественной науке, имел болгарские корни. Да уж, в Федерации хорошо научились историю переписывать. Каждому народу, всякой народности что-нибудь досталось. А уж тем, кто за пределами, и подавно. Потом вообще никаких корней не отыщешь. Вот так. Эти умники придумали ту самую «буштабию» — живущих в кустах. А ведь бушмены в саваннах вовсе не оттого прятались, что их мавроканцы теснили. Нифига. Они не мавроканцев боялись, а океана. Знали о губительном воздействии мертвой воды. Вот почему они и пили так мало.
«Нет, все-таки не туда он копает», — подумал Зубров с тревогой. Понизив голос, он спросил:
— Что, вода была мертвой?
— Да она и сейчас мертвая! Мертвее не бывает! — Инза говорил таким тоном, словно Зубров не понимал очевидной истины. — Она реструктурирована. И мы ее пьем. А вот бушмены — те запросто без нее целую неделю обходились. Бабы бушменские — те вообще, подобно верблюдам, особые курдюки на бедрах имели. В них вода накапливалась, ясно? Но с этого самого места, друг мой, начинается совсем другая эволюционная теория. — Он хитро ухмыльнулся, погрозил Зуброву пальцем. — Эта теория представляет собой нечто среднее между нашей, официальной, и ихней, болгарской, но в отдельности обе они ошибочны, понятно? И болгарская, и наша.
Инза поднес чашку к губам, и глаза его сделались большими и как бы стеклянными: он над чем-то сосредоточенно размышлял.
«Для чего он мне все это рассказывает?» — нервно думал Зубров.
— Пора науку из заблуждения выводить, — торжественно сказал Инза, словно отвечая на его вопрос. — Да только не сразу, не одним махом, а понемногу. Микроскопическими шажками. Наши потомки обязаны правду знать, и кто, если не мы, эту правду им откроет? Но не думай, что я так наивен, чтобы орать об этом во всю глотку. Я не собираюсь открывать перед ними все карты, не собираюсь. Я всего лишь хочу заложить зерна сомнения. Понял меня, а?
Зубров отхлебнул кофе и не почувствовал вкуса.
— Правда, конечно, нужна, — нехотя согласился он и глянул в сторону дверного проема.
«Науку — из заблуждения, — подумал он. — Правда для потомков… Кем ты себя возомнил, Инза? И что делаю я рядом с тобой, крамольником?»
— Ладно, ладно! — неожиданно бодрым тоном сказал Инза. — Ну что, по пятьдесят граммов на душу населения? Есть отличный «Ахтамар».
— Нет, спасибо, Инза, я не…
— Обижаешь. Говорю же тебе: всего по пятьдесят. Тем более что настоящий «Ахтамар».
Он открыл дверцу письменного стола и достал наполовину пустую бутылку и два маленьких стаканчика.
«Может, все это было шуткой?» — подумал Зубров с надеждой.
— Вообще-то предпочитаю мавроканский «бренди», — сказал Инза, — но когда в отечество возвращаюсь, пью только «Ахтамар».
«Нет, эти поездки заграницу все-таки сильно его избаловали, — заключил Зубров. — Слишком уж далеко он зашел в своих теориях. С ума сойти, и как я не заметил всех этих ересей в его писанине? Надо сказать ему прямо сейчас, что я отказываюсь от этой подработки…»
Зубров поставил чашку на столик и машинально посмотрел на пальцы, — он так и застыл, глядя на них. Черт побери! Как эти толстые обрубки могли напечатать двадцать четыре страницы из диссертации Инзы Берка?
Зубров положил руки на бедра и, закрыв глаза, представил, что под пальцами у него клавиатура его печатной машинки «Зенит». «СТОИТ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ПОДРАБОТКИ» — повторил он фразу мысленно, и пальцы привычно забегали, ударяя по воображаемым клавишам. Он открыл глаза и снова посмотрел на пальцы, пытаясь вспомнить, каким образом ему удалось преодолеть трудности, связанные с освоением машинописи.
Да, он хорошо помнил, как однажды на четвертом курсе купил печатную машинку в комиссионном магазине на углу Бородинской и Печатной в центре Багровска, как потом с немалым трудом раздобыл самоучитель, и как много пришлось заниматься, пока он не научился печатать бегло. Но самое главное — то, как же все-таки удалось совладать с маленькими клавишами «Зенита» — это он напрочь забыл.
Инза разлил коньяк и протянул Зуброву стаканчик.
— А ведь ты наш человек, наш, — сказал он. — Нутром чую. Ты — не одна из этих тряпичных кукол, которых сверху за ниточки дергают. Все стараются друг другом манипулировать. Знаешь, как я все это называю? Манипуляториум. Просто молод ты еще, не все пока понял.
«Сколько ему лет? — подумал Зубров. — Лет на семь всего старше, а говорит точно старик. Когда мы познакомились на том семинаре, в Багровске, ему было лет двадцать восемь… А было это недавно».
— Ну, за зерна сомнения! — предложил Инза.
Зубров сдержанно с ним чокнулся и выпил.
Он снова вспомнил о деньгах, которые Инза должен был ему за работу, но после того, что он узнал о содержащихся в рукописи идеях, желание получить вознаграждение утратило первоначальную остроту.
На ум почему-то пришел Локков, и враз сделалось неуютно.
— Ладно, наверное, я пойду, — сказал он.
— Да брось, мы только начали! — К Инзе вернулось его обычное жизнерадостное настроение. Он быстро наполнил стаканчики и снова подал Зуброву. — Давай, давай!
— За что? — Спорить с Инзой было напрасным занятием, так что единственным выходом было ускорить процесс.
— Давай за тебя, дорогой. Чтоб жить было легко.
«Да, не помешает», — меланхолично подумал Зубров и выпил.
Он стал рассматривать стаканчик, прислушиваясь к тому, как внутри растекается тепло. На душе стало веселей.
— Так что ты говорил насчет зараженной воды?
Инза взял у него из руки стаканчик и разлил оставшийся коньяк.
— Бывают теории, а бывают гипотезы, — сказал он. — А еще бывают предположения всякие интуитивные, раздумья, варианты догадок и так далее. Вплоть до фантастических допущений. Не знаю, как назвать то, что я тебе сейчас расскажу, это уж ты сам решай. Так вот, вполне может статься, что раньше всего наша планета принадлежала дельфинам и другим китообразным.
