— Нам надо вас осмотреть, — сообщила очкастая. — Нигде не болит? Раны не чувствуете?
— Не-а… — ответила Нинка вялым голосом. — Это я от усталости сомлела. Не ела ничего с утра…
— Давайте все-таки посмотрим! — настояла медицина. — Бывают случаи, когда ранения какое-то время не ощущаются.
— Правда? — испугалась Нинка.
Вместо ответа медички стали снимать с нее одежду. Нинку аж замутило малость: и жакет, и блузка, и юбка, и белье — все было заляпано кровью. Но ран действительно не обнаружилось. Кровища была чужая, Казана и охранника.
— Как же это отстирать-то? — покачала головой Нинка, пока лекарихи пристально осматривали ее телеса, разыскивая место, куда могла воткнуться пуля.
— Не беспокойтесь! — ответила рыжеватая. — Все будет в порядке. Александр Петрович приказал, чтоб вам выдали чистое.
— Сам-то он как? — побеспокоилась Нинка. — Жить будет?
— Сделаем все возможное… — уклончиво произнесла медичка. — Сейчас идет операция.
— Ранен-то сильно?
— Серьезно, — вздохнула очкастая. — Много крови потерял… Перевернитесь на живот, пожалуйста.
Нинка лежала совсем голышом, и ей было стыдно переворачиваться. Стеснялась, что бабы могут у нее на попе следы от ударов разглядеть. Но то ли этих следов не осталось, то ли врачихам было на них наплевать — ничего не сказали. Нинка украдкой глянула через плечо — тоже ничего заметного на глаза не попалось. Только несколько пятен чужой крови, присохшей к коже, сумела рассмотреть.
— У вас все в порядке, — сообщила рыжая врачиха, — в рубашке родились. Сейчас примете ванну, мы вам дадим халат, покормим и отправим отдыхать. Сердце не болит?
— Нет, — мотнула головой Нинка. И тут же спохватилась: — Девушки, а куда мой рюкзачок подевался, не знаете?
— Не беспокойтесь, Александр Петрович уже распорядился, чтоб его положили куда следует. Вас проводить в ванную? Если вы чувствуете слабость, можем вам помочь.
Нинка потянулась было за своей одеждой, но врачиха сказала:
— Оставьте. Далеко идти не надо.
Оказалось, что ванная расположена совсем рядышком, за перегородкой. Нинка уселась, пустила теплую воду, разомлела и почуяла такой кайф во всем продрогшем теле, что дальше некуда. Отмокла малость в пене, наплескав в воду какого-то халявного шампуня, и начала отмываться. От всей грязи, крови и ужаса, пережитого сегодня. Раза четыре воду меняла и, окатившись напоследок под душем, разваренная и распаренная с удовольствием рассмотрела себя в зеркале. Нет, она еще ничего фефела! Конечно, толстоватая чуточку, даже складочки есть кое-где и подбородков уже пара, но «галифе» еще не отвисают и дряблоты не видно. И волосы смотрятся, и ноги ровные. Конечно, живот и задницу, не говоря уже о талии, надо бы малость убавить, но на шейпинг Нинка еще не заработала. Мужики и так липнут без меры.
Врачиха очкастая, должно быть, испугавшись, что Нинка долго не выходит, заглянула в незапертую дверь. Увидела пациентку в добром здравии и облегченно вздохнула.
— Вы можете волосы просушить, — сообщила она. — Хотите, я вам свой фен дам?
Нинка жеманиться не стала — сушить так сушить. Вторая медичка тем временем принесла Нинке халат. И не какой-нибудь там больничный, трепаный, а махровый, алый, до пят, в котором Нинка, при расчесанных и просушенных волосах, смотрелась совсем прилично. Прямо-таки не баба, а дама трефовая. Шлепанцы Нинке тоже понравились — и теплые, и мягкие, и точно по размеру.
Насчет иного бельишка Нинка спросить не то чтобы поскромничала — скорее, поленилась. Просто ее сразу же повели куда-то наверх, в комнату, куда некая заспанная служанка — второй час ночи шел! — прикатила ей ужин. Небось здешнюю обслугу подняли по тревоге, и для Нинки наскоро сварганили дежурное блюдо — сосиски с зеленым горошком, а также разогрели два здоровенных беляша и чай.
Когда все это было слопано, Нинку потянуло в сон, и она уже была готова плюхнуться на приготовленную для нее кровать со свежими простынками, как вдруг вновь появилась рыжеватая врачиха. Очень взволнованная и даже напуганная.
— Вас срочно приглашает Александр Петрович! — произнесла она.
— Ему что, худо совсем?! — взволновалась Нинка.
— Идемте! — не давая комментариев, повелела врачиха, и Нинка, разом стряхнув сонливость, потопала за ней, в личные покои Шуры Казана.
Наверно, будь Нинка менее ошарашена, она бы полюбовалась на шикарные интерьеры этой дачки, через которые ее провела врачиха, но не до того было. Она лихорадочно соображала, вспоминала, взвешивала в уме, что да как… Мозги-то у нее не куриные были все-таки. Как-никак, пожила на свете, кое-что прикинуть могла.
Получалось, что сейчас ей надо Господа Бога молить по-черному, чтоб Шура Казан выздоровел. Потому что, окромя как на него, Шуру, ей надеяться не на кого. Весь этот радушный прием с медосмотром, ванной, ужином и мягкой постелькой запросто закончится пулей в затылок, ежели Казан помрет. Нинка уж слишком до фига знает такого, чего ей знать не следовало. Конечно, живой Казан тоже не подарок. Небось, когда вез Нинку на эту дачу, тоже не собирался ее живой отпускать. И не было никакой гарантии, что, очухавшись и выздоровев, он не распорядится насчет того, чтоб Нинку замочили. Может быть, и не сразу, а после того, как пару раз трахнет. То, что он говорил в кабине самосвала, пока кровью истекал, — это мелочи жизни. Врать все мужики горазды. Тем более когда от того, как себя баба поведет, их личное здоровье зависит. Могла бы Нинка, прихватив рюкзачок с деньгами, махнуть куда подальше? Да запросто! Правда, там, на дороге, ей это в голову не приходило, но могло бы прийти? Могло. И Шура небось насчет этого прекрасно понимал. А потому старался, чтоб у Нинки насчет своего будущего не было лишних сомнений.
Но все же покамест было не похоже, чтоб Казан был совсем уж паскудой неблагодарным. Все-таки хоть сам загибался, приказал о Нинке позаботиться. Поэтому у Нинки сохранялась надежда, что, пока он жив, ни хрена плохого ей тут не сделают. А вот если Казан отдаст концы — беда. Никто из его братвы Нинке ничего не обещал. Тем более, что среди этой братвы наверняка есть кто-то, кому Шурина смерть очень даже кстати. И, может быть, этот тип сейчас зуб на Нинку точит — помешала, стерва!
С этими размышлениями Нинка дошла до дверей комнаты, перед которыми дежурил некий здоровенный бугай. Перед Нинкой он эти двери открыл, а врачихе сказал:
— Останьтесь, пожалуйста.
Комната была небольшая, пожалуй, лишь чуть-чуть попросторнее той, где Нинка ужинала и собиралась спать ложиться. Не иначе, это была спальня Казана, которую наскоро превратили в больничную палату. Даже скорее в реанимационное отделение. Шура лежал под капельницей, рядом с кроватью были какие-то приборы установлены, стоял столик с медикаментами и одноразовыми шприцами. Казан был бледен, обмотан бинтами, но несомненно жив. Около него находились две медсестры и стриженый, мордастый — бандит бандитом! — врач.
Когда Нинку впустили, врач этот строго сказал:
— Пять минут на разговор, не больше.
— Помолчи, лепила! — заметил Казан. — Она здесь будет столько, сколько я захочу, понял?! И вообще — отдохните, перекурите малость. За дверью!
Голос у него был слабый, но внушительный.
— Александр Петрович, — обиженно произнес лекарь, — мы вас одного не оставим. Я эту женщину не знаю…
— А я знаю! — нахмурился Шура. — Не вякай и иди, куда сказали, понял?
Медики, покачивая головами, удалились за дверь, оставив Нинку и Шуру наедине.
— Поставь стул около меня и присаживайся, — повелел Шура.
Нинка повиновалась.
— Теперь руку мне дай, — попросил Казан. — А то мои мерзнут чего-то. Кровь слабовато бегает, все-таки, по-моему, они, когда переливание делали, меньше, чем нужно, закачали. Шесть пуль в меня попало, представляешь? Еще несколько штук броник удержал… А одна — по голове чиркнула. Но в черепок не зашла, вот так. Во, хорошо стало, у тебя руки теплые. И глазами есть на что посмотреть — красивая стала, как помылась.
— Шесть пуль! — пробормотала Нинка, вдруг подумав, что вообще-то она Казану обязана жизнью не меньше, чем он ей. — Ты ж меня собой закрыл, Шурик!
— Это я не нарочно, — хмыкнул Казан. — Повезло тебе, посередине сидела. А вот если б ты этому козлу в глаз не запаяла — он бы мне мозги по асфальту размазал. И довезла вовремя. Еще чуть-чуть — и я бы весь кровянкой изошел. В общем, увезла с того света. По гроб жизни не забуду!
В дверь заглянул какой-то лысоватый, немного обрюзглый, очень массивный мужик. Нинке его лицо показалось знакомым, хотя она точно помнила, что никогда этого типа не встречала. Казан повернул голову на дверь.
— Ну что там у тебя, партайгеноссе? — проворчал Шура, и Нинка сразу вспомнила, что мужик этот похож на Бормана, точнее, на артиста Визбора, который играл эту роль в «Семнадцати мгновениях весны». Должно быть, в здешней конторе это сходство тоже просекли и дали братану соответствующую кликуху.
