Но Клейн не улыбался: ощущение пустоты не исчезало. Доктор знал, что если ей предстоит заполниться, то не весельем и радостью, а мучительной болью утраты, и боялся этого. На том и стой, приказал он себе, пока не окажешься в безопасном месте. Клейн отпустил руку Хоббса.
— Восемьдесят девять процентов освобожденных рано или поздно вновь попадают в эти стены, — добавил Хоббс. — Не окажитесь в их числе.
— Не окажусь.
— Могу ли я что-нибудь для вас сделать? — спросил Хоббс.
Клейн замялся. Все, что ему оставалось сделать — все! — это выйти из этого кабинета и пересидеть где-нибудь в укромном уголке предстоящие Двадцать четыре часа, а после можно хоть на пляж отправляться в Галвестон-Бей. Сама мысль о свободе внезапно вселила в него страх, что вот сейчас, накануне освобождения, он чем-либо рассердит Хоббса. Клейн припомнил слова Клетуса насчет того, что задница доктора останется в распоряжении капитана до тех пор, пока Клейн не выйдет за ворота.
— Не стесняйтесь, говорите, — подбадривал Хоббс.
Клейн взглянул на него:
— При существующем положении вещей Коули не сможет один управляться в лазарете.
— Доктор Девлин неоднократно ставила меня об этом в известность. Ничего, скоро все изменится.
Клейн не смог удержаться:
— Прошу прощения, сэр, но лазарет — наш общий стыд.
Хоббс выпрямил плечи:
— Тюремная больница — это мой позор, доктор Клейн. — Сумасшествие, выглядывающее из зрачков Хоббса, стало заметнее. — И ваши, если не мои собственные жалобы были услышаны. Уверяю вас, что на фоне событий, в преддверии которых мы находимся, обстановка в лазарете может считаться несущественной.
Клейн с удивлением попытался понять мысль Хоббса; по-видимому, это отразилось и на лице, поскольку Хоббс внезапно замкнулся. Его голос по-прежнему подрагивал от сдерживаемой страсти.
— Рад это слышать, сэр.
— Тогда заодно радуйтесь и тому, что вам не придется быть этому свидетелем. — С этими словами Хоббс повернулся, пересек комнату и подошел к окну, выходящему на север.
Он посмотрел вниз, на хмурые мегалиты камерных блоков; руки начальника дрожали, и он стиснул подоконник. Все его тело, казалось, подрагивало, сопротивлялось какой-то невероятной силе.
Клейн, глядя ему в спину, не мог сообразить, получил ли он разрешение идти. Неожиданно он ощутил, что боится не только за себя. Неизвестно, насколько поглотила Хоббса болезнь, но все его действия, казалось, только тонкая струйка, сочившаяся из-под крышки психической шкатулки Пандоры, из последних сил удерживаемой начальником тюрьмы. О каких грядущих улучшениях он говорил? Не спросить ли его об этом? Может, подойти к Хоббсу и положить ему руку на плечо?.. Не его это собачье дело… И все же Клейн против своей воли шагнул к Хоббсу.
— Желаю удачи, Клейн.
Хоббс сказал, не отрывая глаза от окна. Клейн остановился на полушаге.
— И спасибо вам за беседу.
В голосе Хоббса прозвучала решимость, которая значила больше, чем просто желание закончить встречу. Клейн промолчал: если Хоббс обернется, то что-то, возможно, случится. Но Хоббс не обернулся.
— И вам удачи, начальник, — пожелал Клейн.
Хоббс, застыв в том же положении, медленно кивнул два раза подряд.
Рей Клейн молча шагнул к двери, открыл ее и, так и не сказав ни слова, вышел из кабинета начальника тюрьмы.
Тони Шокнер заблудился. Он, конечно, слышал, что под обширными подвальными складскими помещениями тюрьмы пролегли прямо-таки джунгли, но чтобы такие… Он шел по подземелью уже двадцать минут, и размеры этого лабиринта внушали ему робость.
Старый босс ремонтной службы Деннис Терри, который, ссутулившись, трусил перед Шокнером, говорил, что если к подземелью добавить еще и систему канализационных стоков, то оно будет обширнее наружного комплекса. Здесь, в темных, затхлых закоулках, одни заключенные прятались, чтобы выгонять самогон из картофеля или квасить брагу из апельсинового сока и хлеба, другие кучковались для того, чтобы пустить по кругу отточенную пипетку для закапывания в глаза раствора героина или кокаина; сюда спускались шлюхи, чтобы ртом или задницей заработать блок „Лакки Страйк“ или коробку батончиков „Херши“, в то время, как других, сопротивлявшихся всерьез или для вида, затаскивали сюда, чтобы подвергнуть групповому изнасилованию. Деннис Терри, возможно, был единственным зэком, знавшим эти джунгли до последнего уголочка. А уж среди охранников такие знатоки и близко не стояли.
Шокнер, пригнувшись, следуя Терри в сырых извилистых поворотах, тащил двухколесную тележку с двумя газовыми баллонами с кислородом и ацетиленом. Через плечо свисал моток резинового шланга, присоединенный одним концом к головкам баллонов, а другим — к горелке. Терри с фонарем, с инструментами на поясе и защитными очками на шее шел слишком быстро, и Шокнер то и дело просил его притормозить. Горелка и шланг постоянно соскальзывали с его плеча. Одежда насквозь пропиталась потом и противно липла к коже.
— Далеко еще? — спросил Шокнер.
Терри за шумом не расслышал.
— Деннис! Далеко еще? — закричал Тони.
Терри откликнулся через плечо:
— Еще ярдов тридцать, а там и ступеньки.
— Ступеньки? Господи, какие еще ступеньки?
Старик не ответил. Подземное царство Терри представляло собой темную, грязную, заросшую жиром и ржавчиной путаницу постанывающих стоков и шипящих труб. Шокнеру казалось, что его занесло прямо в фильм „Чужие“. Жуть… И почему Эгри не послал сюда кого-нибудь другого? Псих. Эгри не доверял Терри, да и вдохнул слишком много порошка. Шокнер треснулся локтем о выступавшее из-под пола колено толстой трубы и громко выругался. Труба свидетельствовала о том, что все это дерьмо продолжается и ниже. Господи… Тони знал, что он парень не из мастеровых: вся эта механика ему всегда поперек горла стояла. Он даже масло в своей машине не любил менять, а уж эту пакость… В некоторых местах каша из клапанов, манометров, воздуховодов и проржавевших фланцев опускалась ниже потолка на добрый фут. Тогда даже Терри приходилось пригибаться, чтобы не расшибить голову, а ведь он был ниже Шокнера сантиметров на пятнадцать. Шум стоял ужасный, вытяжные вентиляторы и их приводные моторы завывали, гоняя липкий воздух туда-сюда по жестяным коробам. К тому же доброй половине всего этого механического дерьма уже перевалило за сотню, и все здесь скрипело, хлопало и трещало так, будто вот-вот развалится. Эгри пообещал Шокнеру самую безопасную часть операции, но при ближайшем рассмотрении такого впечатления не возникало. У Тони стали проявляться первые признаки клаустрофобии, и он с большим удовольствием присоединился бы к парням наверху, вооружившись отточенным прутом и банкой растворителя.
Терри остановился:
— Пришли.
В конце короткого прохода с левой стороны виднелась тяжелая дубовая дверь. Терри соответствующим инструментом сбил с двери замок. За ней открылся узкий лестничный пролет каменных ступенек, ведущих вверх. В отличие от большинства ступеней в этой тюрьме, кромки этих оказались острыми и нестертыми, — видимо, здесь ходили достаточно редко.
— Тебе придется мне помочь, — сказал Шокнер.
— Конечно, — согласился Терри без особого энтузиазма.
Деннис подвесил фонарь к поясу, забрал у Тони газовую горелку и ухватил рукоятку тележки. Шокнер взялся за тележку снизу, приняв на себя большую часть веса. Стараясь шагать в ногу, они начали подниматься по лестнице; Шокнер на каждом шагу задевал стены бедрами и плечами. На верхней площадке их ждала еще одна дверь — на этот раз из листового железа. Замок был современным и выглядел достаточно серьезно. Терри не пытался его взломать.
— Пришли. — Голос его дрожал от усталости.
Шокнер опустил колеса тележки на пол. Терри сбросил шланг с плеча и передал Шокнеру фонарь.
— Подержи, — попросил он.
Затем Терри повозился с вентилями баллонов, донеслось шипение газа. Деннис достал из кармана зажигалку „Зиппо“ и поднес огонек к горелке. Из ее сопла сантиметров на тридцать вырвалось лохматое пламя. Терри покрутил регулятор, и пламя, сократившись, превратилось в синий конус, с силой бьющий из горелки. Деннис опустил на глаза очки.
— Ты бы отвернулся, — посоветовал он Шокнеру.
— А курить можно? — спросил тот.
— А почему нет? — ответил Терри.
Шокнер присел на ступеньку в неясном свете горящего ацетилена и закурил „Уинстон“. Увлекаемая сквозняком, гуляющим по тоннелю, едкая вонь горящей стали повалила вниз. Шокнер внезапно задумался, каким образом Эгри умудрился заставить массу окружавших его людей совершать глупости вроде этой. А может, и не так уж много. Может, во всем этом деле задействовано от силы десять ребят, весь план в голове у Эгри, а остальные просто играют отведенные им роли и являются запалом для всех прочих зэков. А из этого десятка только у него, Шокнера, да у этого Терри есть еще кое-какие признаки умственной полноценности. А впрочем, черт возьми, может, все не так и безумно, как кажется? Вон в большом мире стоит моче ударить в голову какому-нибудь там президенту или генералу, и пожалуйста — миллион парней отправляется на край земли, чтобы в поганой пустыне убивать таких же, как они сами.
