несколько минут на этом самом месте стоял другой боевой корабль, который носил немного непривычное для боевых кораблей имя – “Серебряный“. Огромная воронка утащила вниз несколько выпавших с кораблей матросов, но сейчас внизу только ласково и нежно плескались небольшие волны. Капитан “Серебряного“ также гнался за “Решительным“, но чуть-чуть опаздывал – уворачивался от торпеды, поэтому честь протаранить тонущий вражеский корабль, был вынужден предоставить своему другу. Ныне покойному. К сожалению, ловить здесь уже нечего, в прямом и переносном смыслах. Нехай с ним, с этим железом. Рудокопы еще добудут. Но сотни людей, сотни отцов, мужей, братьев, тысячи и тысячи не рожденных детей и внуков. Это страшно. И, что еще хуже – безвозвратно. Рука капитана непроизвольно поднялась к голове в воинском приветствии. Офицеры, глядя на своего капитана, последовали его примеру. Матросы, по старому обычаю, сняли головные уборы. Никто не объявлял минуты молчания по погибшим. Все получилось само собой.
– Вольно! По местам стоять!
И, как будто выполняя команду, вдруг из-под воды выскочил какой-то красный шар. Тут же раздался голос:
– Человек за бортом!
– Боцман, спасите хоть этого.
Внизу, метрах в пятидесяти от борта, в обнимку со спасательным жилетом, но без сознания, плавал человек в черной тельняшке.
– Русский.– Сказал кто-то из офицеров. Капитан кивнул, соглашаясь. Не прошло и пятнадцати минут, как на палубе лежало тело спасенного моряка. Капитан, слегка наклонив голову вбок, рассматривал лежащего.
– Я узнал его. Это тот, кто начал стрелять в последнюю минуту, кто убил моего друга, и по чьей вине погибло несколько сот наших соотечественников. Тот, кто в одиночку смог потопить один из лучших кораблей нашего флота. Корабль, который не смогли потопить ни вражеская авиация, ни торпеды. А он смог. И это необходимо признать. Старпом, оказать ему медицинскую помощь, накормить, дать выпить, что пожелает из моего бара, а потом расстрелять перед строем. Он заслужил такой смерти, как герой. А потом предать его воде со всеми почестями, как героя.
– Есть, сэр! Боцман, тело – лазарет. Быстро!
– Есть, сэр! Будет сделано, сэр!
– Эй, ты что, умер что ли? Тебе нельзя – рано.
– О, нет. Все нормально. Я не умру.
– Ты что – бессмертный, да? – Ухмыльнулся он.
– Нет. К счастью или горю, но я смертный. Просто я не умру и все.
– А-а-а. Ну да, ну да. Но посмотрим, что на это мои хозяева скажут. Мое дело маленькое.
– Понятное дело – ты же шестерка.
С легким поворотом он ударил меня в живот. Мне показалось, что я кувалду проглотил. У меня и так пресс не особо, а тут еще и не ожидал. Я скрючился от боли в три погибели и, задыхаясь от боли и недостатка кислорода, осел. Давно меня так не били. Пожалуй, с самого Вьетнама. Минут через десять я более-менее очухался и смог приподняться.
– Дорогой, когда в следующий раз будешь меня бить, то сначала предупреждай, пожалуйста. Ладно?
– А ты думаешь, что это что-то изменит? Если я свободно вхож в эту святыню, наверное, я обладаю чем-то большим, чем простой человек.
– Очевидно. Скажи, ты меня ударил, так как обиделся на что-то?
– А то нет.
– Обожди. Но ты же сам сказал про своих хозяев. Значит, ты сам подписался под тем, что ты их слуга. Но сейчас нет слуг, дворецких, денщиков. Сейчас другое время. Эти названия заменены на современные слова – синонимы. А раз вы тесно сотрудничаете и используете уголовников, то слова эти для тебя должны быть привычными. Я не поверю, что ты не знаешь, что на зоне слуг паханов зовут шестерками. Вывод? Я разве не прав?
– Может и прав. Но не называй меня так.
– Но от этого не убежишь. В моей религии я не слуга Христу. Я сын Божий, созданный по образу и подобию Его. И на Его помощь и защиту надеюсь. И уверен в ней.
– Посмотрим, поможет ли Он тебе не умереть.
– Даже, если я и умру, это просто скажет о том, что я выполнил свою задачу на земле, и Он забирает меня к Себе с вашей помощью. Я оставлю вам свою тленную оболочку, а сам уйду к Нему ждать Его волю.
– Во-во, волю.
– Да, любой отец имеет право высказать свою волю своему сыну. Оставит возле себя – хорошо. Определит новую миссию и возродит в чьем-то теле, тоже хорошо. Я буду вновь радоваться человеческим радостям и не помнить, как умирал в этой жизни.
– А здесь ты прав: тебе будет лучше не вспоминать о своих последних часах, а, может, и сутках жизни. Спокойнее будешь спать потом – не будут мучить кошмары. Скажи, а вообще ты хоть понимаешь, где находишься, куда попал? Ты ведешь себя слишком спокойно, как глупец, или, как человек, который крепко на что-то надеется.
– Во-первых, не на что, а на кого. Во-вторых, зачем бежать впереди лошадей. Ты же сам сказал: придешь – увидишь. Я что-то могу изменить? Пока – нет. Так что суетиться. Зачем гнать волну.
– А, может, ты и прав. – Сказал он мне и замолчал надолго. Тем не менее, мы шли уже больше десяти минут. И это все в скале.
Мы подошли к очередному повороту, и мне опять стало плохо. Я вновь явно представил себя… Нет, я вновь был другим. На этот раз я был рыцарем. Причем не простым. На мне были надеты шикарные позолоченные доспехи, а под ними на бархатном камзоле, был прикреплен орден Золотого Руна. В моих руках был обнаженный огромный двуручный меч. За моей спиной стояло еще пять рыцарей, но уже не в таких роскошных одеяниях, а за ними – еще шесть воинов, наших оруженосцев. Стояли мы почти посередине достаточно узкого и длинного ущелья. В конце этого ущелья был виден небольшой обоз из трех телег, загруженных израненными, изнеможенными людьми под охраной рыцарей, на щитах которых был нарисован такой же герб, как и на моих доспехах. А в начале ущелья – отряд турецких янычар сабель в сто-сто двадцать, быстрым шагом догоняющих наш обоз. Часа три назад мы увидели турецкий обоз, перегоняющий рабов – христиан. Еще полчаса и мы увозили наших единоверцев, бросив на съедение диким животным убитых нами неверных. Но нам немного не повезло, если можно так сказать, так как вскоре нам на “хвост“ села погоня – эта сотня янычар, неизвестно откуда здесь взявшаяся. Янычары слишком “крутые“, чтобы использовать их для патрулирования дорог. Но, что случилось, то случилось. По любому мы наших братьев – христиан
