Мазин покачал головой.
— Вы сказали «дичь»? Дичь или фантазия?
— Я уверен, что глупость или злая выдумка, а Марина настаивает на больной фантазии, даже психическом расстройстве. «Спасать девочку надо!» Но как спасать, если поощряем фантазию? Знаете, что Лилька еще выдумала? Придумала, что мать ей по телефону звонила!
— Когда? — удивился Мазин.
— Перед ее отъездом.
— В самом деле звонила?
— Марина считает, что это очередной закидон.
— Не понимаю. Почему же она мне…
— Ничего не сказала? Она ей якобы запретила.
— Кто?
— Кто же? Эрлена.
Мазин сдвинулся в кресле, и кресло беспощадным скрипом выдало его волнение.
— Не понимаю, Владимир Степанович.
— Вот я и говорю вам — плюньте! Кто здесь разберется? Вбегает Лилька. Рев слышен еще с лестницы. «Мама звонила!» — «Это что, очередной сдвиг по фазе?» — «Папа, не смей! Не смей! Она звонила!» — «Ладно, успокойся. Что она тебе сказала?» — «Она плакала, все время плакала!» — «Что значит, все время плакала? Сказала она тебе что-нибудь?» — «Она рыдала. Не могу без тебя, только не ищи меня, не ищи, умоляю. Я сама, сама…» И повесила трубку.
Мазин пытался осмыслить услышанное.
Художник махнул рукой, будто проник в его состояние.
— Не старайтесь. Думаете, это все? Она заявила, что это не первый звонок. Прошлый раз какая-то женщина только плакала и ничего не сказала. Но теперь Лилька не сомневается, что это была Эрлена.
— А что вы по этому поводу думаете?
Мазин должен был задать этот вопрос, но он уже не доверял мнению Дергачева. Уж очень легко тот соглашался с различными вариантами происходившего. И на этот раз тоже.
— Что я думаю? Тут мы с Мариной разошлись. Она убеждена, что у девочки навязчивые психозы, чуть ли не галлюцинации. Я сам не знаю, кому верить. А вдруг Эрлена? В самом деле!
— По-моему, вам не очень верится в такую возможность.
Дергачев собрал на лбу морщины.
— Не хотелось бы верить, ужасно не хотелось, что она появилась, если честно. Думаете, это было легко пережить? По судам таскали. Но, слава Богу, столько лет прошло. Подзабылось. И нате вам! Нет, нет, это не она. Ну посудите сами, в нашем-то то… та… Тьфу, черт! Никак не научусь выговаривать это слово. В нашем то-та-ли-тарном, — произнес он по слогам, — отечестве сбежать, не разведясь, не выписавшись… Куда? С кем? Нет, она сгинула безвозвратно.
— Куда? С кем? — переспросил Мазин.
— Ну, это уж вам виднее. Идешь мимо милиции, сколько висит листовок — «ушел и не вернулся!». И так месяц за месяцем, даже годами, а человека нет как нет. И Эрлены нет как нет.
— А в трубку кто рыдает?
— Ищите, найдите!
— Вы только что предлагали бросить эту дичь.
— Правильно, предлагал. Но и я запутался. Ищите, ищите! Я сам доплачу, если разберетесь. Ужасно, если этот тип Артур прав и девочка больна. Ужасно. Она ж моя дочка!
Он распустил складки на лбу и посмотрел на Мазина широко открытыми глазами.
— Помогите! У вас-то хоть предположения существуют?
Мазин решил ответить честно.
— Я думаю, вашей бывшей супруги нет в живых.
«Сейчас он спросит — почему?» И в самом деле.
— Почему вы так думаете?
Игорь Николаевич потрогал кулон в кармане, вспомнил спасительную железную формулу — «здесь вопросы задаю я» — и вздохнул, невольно пожалев о «старых добрых временах».
— Вы же сами сказали, трудно скрываться в нашем государстве.
— А-а… — протянул Дергачев, но, как показалось Мазину, не разочарованно, а с облегчением. — Представьте, меня подозревали, что я ее убил.
— Судили-то Алферова.
— Сережку? Правильно.
— Считаете, он убил?
— Что вы! Не дай Бог. Вы меня не так поняли. Кто его выручил-то? Я! Кто показал, что Эрлена руку порезала? Я! А ведь я рисковал, между прочим, я сам ходил под подозрением! Если не он убил, на меня тень падает. Зачем мне это? Тем более Сережка сволочь. Он же с моей женой жил, а не я с его. Конечно, по-мужски я его понимаю, он по ней еще в школе страдал. А у меня, когда он снова возник, скажу честно, юные страсти перегорели давно. Десять лет вернее холодного душа охлаждают. Ну скажите откровенно, разве мужика можно привязать на всю жизнь к одной женщине? Выдумки морального кодекса коммунизма, который потому и рухнул с треском. Разве я не прав?
— Жизнь разнообразна.
— Ха! Уклоняетесь. Но вы меня поняли. Я не горел, когда они с Сережкой снова встретились, хотя по-мужски и обидно. Я ему: «Нехорошо делаешь, с моей женой спишь». А он нагло: «Ты говоришь, нехорошо, а она — хорошо!..» Ничего себе ответик, а?
— Выходит, отношения у вас были накаленные?
— Ничего подобного! Я по натуре сексуал-демократ. Всегда готов и другую сторону выслушать. И понять. И женщин тоже. И у них проблемы. Мы утрачиваем пыл, а им что делать? Круг и замкнулся. Но это же не причина кровь проливать. Ни я ее не убивал, ни Сережка. Мне, однако, повезло, я везучий, полное алиби, а его выручать пришлось. Вот и наступил на горло собственной песне и повел себя благородно. Я-то сразу раскусил, куда она отправляется и зачем, все понял. Но что было делать? Спрашивать, молилась ли ты на ночь, Эрлена? Конечно же, она не молилась, потому что в то время не разрешали. Кроме того, я цивилизованный человек, а не мавр. Поэтому и поступал цивилизованно. «Едешь? Разреши, провожу на вокзал». У нее медовый месяц намечается, но ведь и я месяц свободы получил, правильно? А добро всегда вознаграждается. На вокзале меня запомнила проводница, и Эрлену запомнила. Я тогда был представительный, и на нее глаз положить еще можно было. Запали в память. Повезло. Так дурацкая версия вашего Пушкаря — сыщика и рассыпалась. Не смог он доказать ничего, хоть и мудрил, шерлокхолмсил. Дескать, может, Эрлена и не уезжала, а я ее тут, простите, пришил. Но вот проводницу допросили, и правда восторжествовала. Сыщик, однако, липучий оказался, не утихомирился, вообразил, что я жену по возвращении ухлопал. И снова пальцем в небо. Разве мог я потерять хоть один день свободы? Да у меня этот день еще с той минуты, как я о ее путевке узнал, был спланирован. Это же пятница была, когда она уехала! Пятница! Впереди уик-энд! Такое ценить нужно. Я с двумя друзьями заказал гостиницу в Сочи, и мы на машине тем же вечером туда. Прямо с вокзала. Отлично провели время. И опять повезло. Оказалось, и невинное дурачество хорошим людям на пользу. Нет, я везучий, определенно везучий.
— Еще одно алиби?
— Непробиваемое. Вот, смотрите! Я к нашей встрече разыскал. Я эту фотку как талисман храню. Вот, смотрите. Вот она.
Фотка оказалась под рукой. Мазин посмотрел и увидел на снимке троих крепко подвыпивших веселых мужичков с бутылкой и стаканами на сочинском пляже на фоне «Жемчужины». Поперек цветной фотографии фломастером было размашисто написано: «Всегда на троих!» И дата. И еще «Сочи» и три подписи — Миша, Володя, Толик.
— Видите! Сфотографировались на память и дату проставили, как знали, что понадобится. Так вы думаете, этот Пушкарь поверил? Он лично в Сочи летал, фотографа нашел. Вот чудак! Будто мы Эрлену втроем убивали. Сами видите, выпили, подурачились, и все дела! Так я и спасся из узилища. Ну, что скажете? Везучий?
— Несомненно.
Янтарек в кармане теперь казался Мазину меньше песчинки.
Дергачев говорил правду. Игорь Николаевич и сам уже знал, что оба дня и ночи, когда могла быть убита Эрлена, муж ее развлекался в Сочи, что подтверждалось и Мишей с Толиком, и записью в гостинице, и дурацкой фотографией трех пьяных оболтусов. Глядя на веселые рожи, трудно было предположить, что видишь убийцу. Просто козлы, вырвавшиеся на лужайку.
Кажется, у Виктории Карловны убежденности больше, чем доказательств.
— Куда, однако же, девалась ваша жена? — повторил Мазин задумчиво.
— Понятия не имею, — заверил Володя, — но мы с Сережкой тут ни при чем. И я ему помог…
— Не нужно про кофемолку, я уже знаю, — прервал Игорь Николаевич, — хотя, если уж вы решили быть справедливым и не мстить, вы могли бы и без вмешательства адвоката помочь Алферову. Ведь вы от Эрлены не только телеграмму получили.
