Вейбаум — лысый человек в мешковатом костюме, сурово критиковал режим муллы Омара, который уводил Афганистан от столбовой дороги прогресса. Однако спорил с теми, кто предлагал ломать талибов «через колено», поскольку насильственные действия, мол, не могут дать долговременного эффекта. Политика международного сообщества нелогична: то Кандагару грозят дубинкой, то гладят по головке и снабжают «гуманитаркой». Нужны новые подходы — оказание Исламскому эмирату масштабной экономической и технической помощи, что-то вроде плана Маршалла. С тем, что это будет прямым поощрением фашистского теократического режима, ученый категорически не соглашался. Талибы-де только воевать могут, к мирному строительству не приспособлены. Поэтому их вовлечение в это самое «строительство» выявит их несостоятельность, и они вынуждены будут либо уступить место более жизнеспособным элементам или сами трансформируются в «достойных представителей современной цивилизации». Словом, полная галиматья.
Ксан не удержался от комментариев. План, сказал, хороший, но не очень. Талибов в чем угодно можно обвинить, только не в глупости. Иначе они бы не добились того, чего добились. И не факт, что они не используют эту «масштабную помощь» к собственной выгоде. При этих словах Алам- зеб улыбнулся уголками рта.
Вейбаум проблеял, что «опасность такая есть», но все равно — нельзя сидеть сложа руки, и риск оправдан. От напряжения он вспотел и, продемонстрировав хорошее воспитание, попросил у аудитории позволения снять пиджак («ваши вопросы меня разогрели»). К этой фразе не преминул прицепиться замдиректора института — отставной бригадир, плейбой и задира, отличавшийся раскованной манерой одеваться. Он всегда расстегивал рубаху до пупа, выставляя на обозрение публики майку и волосатый живот. Так вот, этот самый бригадир громогласно выразил надежду, что на пиджаке Вейбаум остановится и дальше раздеваться не станет. Бригадир заразительно рассмеялся, довольный собственной остротой. Хотя никто его не поддержал, скептическое отношение к выкладкам американца усилилось.
Затем выступил Нарази. Он говорил на пушту, а на английский переводил один из научных сотрудников. Характерный штрих: талибское руководство обязывало своих чиновников изъясняться только на пушту, любые отклонения от этого правила рассматривались как опасная ересь.
Говорил гладко, по-своему убедительно. Похвалил Вей- баума, призвал расширять связи международного сообщества с Исламским эмиратом. Однако ни слова не сказал о превращении талибов в «цивилизованных представителей», на что так рассчитывал американец.
Для Ксана главным было то, что Нарази ни словом дурным не обмолвился о России и русских, хотя в те дни вся талибская верхушка честила Москву и ее политику. Собственно, это было защитной реакцией на воинственную риторику кремлевской администрации, грозившей Кандагару ракетными ударами. Единственное, что позволил себе афганец, так это напомнить о тяжелых последствиях советской агрессии в Афганистане, которая ввергла эту страну в пучину всяческих бед. Когда же переводчик допустил ошибку (возможно, сознательную), сказав, что речь идет о «российской агрессии», Аламзеб его поправил: «Вторжение в Афганистан осуществил Советский Союз».
После семинара Ксан подошел к Нарази, протянул руку:
— Спасибо за выступление.
Афганец смутился. Однако вокруг уже никого не было, последние из приглашенных усаживались в автомобили. Директор института и бригадир увлекли Вейбаума на зеленую лужайку перед зданием ИПРИ, где были расставлены столики и кресла. Угостив профессора чаем, пакистанцы затеяли важный для них разговор о грантах для стажировки в США.
Поколебавшись, Нарази пожал руку.
— Я не сказал ничего особенного.
— Вы кое-что не сказали, и для меня это важнее всего.
Нарази переминался с ноги на ногу.
— За мной должны прислать машину..
Достав мобильник, набрал номер, после короткого разговора удовлетворенно хмыкнул.
—Забыл, бездельник, — имелся в виду шофер. — Скоро подъедет.
Они молча стояли, курили и наслаждались зимним солнцем, готовым закатиться за горизонт. Сразу похолодает, станет зябко и противно.
Возникшая пауза не тяготила, обоюдное молчание подчеркивало взаимную симпатию, которую внезапно почувствовали друг к другу русский и афганец. Трудно было сомневаться в том, что им никогда не быть друзьями, даже приятелями. Тем более ценными воспринимались эти минуты. Оба глубоко втягивали дым, стараясь не думать о той реальности, которая разводила их по разные стороны баррикад. Первый вспомнил о ней Аламзеб.
— Насчет ракетных ударов — это серьезно?
Имелись в виду обещания помощника российского президента и министра обороны повторить американскую акцию 1998 года. Тогда Билл Клинтон приказал выпустить по территории Афганистана серию «томогавков» в надежде уничтожить убежище Усамы бен Ладена и его самого. «То- могавки» взорвались среди голых скал, не причинив «террористу номер один» никакого вреда.
Трудно сказать, почему Ксан не стал увиливать от ответа. Может, в силу мимолетного ощущения «родства душ», которое подарило им хорошее настроение в этот ноябрьский день.
— Нет.
Это прозвучало настолько определенно, что афганец вздрогнул. Он еще переваривал услышанное, когда во двор института вкатился «мерседес» талибского посольства. Из- за руля выполз шофер, страдальчески морщивший лоб. Наверное, ждал разноса. Однако Нарази было не до него. Наклонившись к Ксану, он шепнул:
— Жаль, что наши правительства.
— Не могут найти общий язык?
— Возможно, когда-нибудь.
Прошло около года, и в течение этого времени они виделись только мельком, на официальных мероприятиях. Завязавшееся знакомство не получило развития, и не мудрено — отношения между Россией и Исламским эмиратом продолжали ухудшаться. В мае 2001 года Ксану выпал шанс съездить в Афганистан с группой работников ооновских учреждений, однако талибы отказали в визе. Не формально, нет: просто медлили, всякий раз просили перезвонить, и так вплоть до того дня, когда ооновский «гольфстрим» поднялся в воздух без Ксана.
Американцы и европейцы гнули прежнюю линию на умиротворение талибов. От тех требовалась, казалось, мелочь: выдать Усаму и допустить в страну западный капитал. Однако мулла Омар, ссылаясь на законы гостеприимства, отказывался лишить убежища террориста и вообще испытывал терпение Запада. В борьбе за исламскую чистоту приказал уничтожить историко-культурные памятники, гигантские изваяния Будды в Бамиане. Десять дней подряд их расстреливали из пушек и пулеметов, рвали взрывчаткой. Пожалуй, именно тогда стало ясно, что «план Маршалла» и прочие химерические схемы обречены на провал. События 11 сентября и начавшаяся следом боевая операция в Афганистане окончательно расставили все на свои места.
Нарази позвонил Ксану в самом начале ноября. Оставалось две недели до взятия Кабула войсками северян, в судьбе Исламского эмирата никто уже не сомневался. Его отряды не сумели оказать сопротивления американцам, которые не жалели денег на подкуп полевых командиров. Посольство в Исламабаде пока что действовало, однако пакистанские чиновники советовали послу Заифу и его подчиненным: убирайтесь отсюда, неровен час, придется выдать вас на заклание.
Никто из талибов не последовал этому совету: наверное, в силу преданности своим принципам, а может, потому что деваться было некуда.
Нарази звонил на один из открытых номеров посольства России, который прослушивался местными спецслужбами.
Первый секретарь не видел смысла таиться от пакистанцев, наружка и так отслеживала каждый его шаг. Могло быть и другое объяснение: он действовал с санкции Исламабада, который в то время еще окончательно не «лег» под американцев и не сбрасывал со счетов талибов как политическую и военную силу.
Нарази превосходно владел собой, для начала непринужденно побеседовал о самочувствии, погоде и прочих пустяках: за последний год он поднабрался опыта. Затем попросил о встрече «по неотложному делу». Ксан не сразу дал ответ. Россия выступала союзником США по антитеррористической коалиции, сепаратные контакты с талибами можно было интерпретировать как двурушничество.
В посольстве мнения разделились. Хорунжий и советник-посланник Баширов высказались категорически против любого контакта с Нарази, в крайнем случае, предлагая запросить Москву (в надежде на то, что пока придет ответ, все как-нибудь «само собой» рассосется). Ксан спорил, заявляя, что нельзя пренебрегать ценным источником информации. С этих же позиций рассуждал Рашид Аслано- вич Галлиулин, его непосредственный начальник.
