class="p1">– Да-да, – сказал Мажарин. – И это, насколько нам удалось выяснить, лишь часть. Остальные документы нам предстоит еще найти. Если, конечно, в них действительно есть что-то стоящее. Садитесь за этот стол. Здесь вам будет удобнее. Чем мы можем вам помочь?
– Дайте мне несколько листов чистой бумаги и карандаш, – попросил профессор. – Возможно, мне придется делать какие-то выписки. И, если можно, чаю. Я, видите ли, привык к чаю. Он стимулирует мозговую деятельность. Разумеется, если чая у вас нет, то…
– Найдем и чай, и бумагу, и карандаш, – улыбнулся Мажарин. – Наш сотрудник будет с вами рядом. Если что, обращайтесь с просьбами к нему. Его зовут Кирилл.
– Да-да, отчасти мы уже с ним знакомы, – закивал профессор и взял сразу несколько исписанных листов. – Хм! Да ведь это латынь!
– Вот как – латынь! – вздохнул Мартынок. – То-то я смотрю непонятно написано.
– Да, латынь, – подтвердил профессор. – Ну, а где латынь, там и медицина. Одно вытекает из другого.
– Кирилл, ступай за чаем! – приказал Мажарин. – Что ж, профессор, не будем вам мешать. Единственная просьба – постарайтесь управиться с задачей как можно быстрее. Надеюсь, вы понимаете…
– Разумеется, – рассеянно ответил профессор, скользя взглядом по исписанному листу. Он был уже в работе, работа уже поглотила его. Он был настоящим профессором, в самом что ни есть классическом понимании этого слова. Для него работа была важнее каких-то внешних обстоятельств, пускай даже эти обстоятельства и угрожали его жизни.
* * *
Пока профессор Зигмунд Моравецкий разбирался с бумагами, а Черных находился при профессоре, уставшие Мажарин и Мартынок решили вздремнуть. Сказывалась напряженная работа последних дней: слежка за немецкими шпионами, их арест, допросы.
Разбудил их Черных.
– …Профессор просит, чтобы мы все немедленно пришли к нему, – сказал он. – Он очень взволнован. Не иначе, как что-то откопал в тех бумагах.
Мажарин и Мартынок переглянулись.
– Взволнован – это хорошо, – сказал Мажарин. – Это означает, что мы поработали не напрасно.
Стряхнув с себя остатки сна, они направились к профессору. Профессор и вправду выглядел взволнованным, можно сказать, даже взвинченным.
– А, панове! Бардзо добре, что вы пришли! – от волнения Зигмунд Моравецкий даже отчасти перешел на польский язык. – Ах, шумовини! Ах, лайдаки! Негодяи, подонки! Ведь это же… Ведь это же уму непостижимо! – И профессор в гневе потряс бумагами, которые были разбросаны по столу и даже частично валялись на полу и на диване.
– Пожалуйста, успокойтесь, – попросил Мажарин. – Иначе мы ничего не поймем. Кто эти негодяи и подонки?
– В первую очередь я сам! – заявил профессор. – Оказывается, я чуть не вляпался в прескверную авантюру! Неслыханную авантюру! Конечно, с научной точки зрения здесь есть над чем поразмыслить. Но вот что касается этической стороны дела… Ах, пане Маровецкий, пане Моравецкий! – в гневе профессор принялся корить самого себя. – Старый ты дурак! На что ты польстился? Уж лучше бы тебя расстреляли! Да-да, так было бы лучше не только для меня самого, но и для всего человечества!
Высказавшись таким категоричным образом, профессор слегка успокоился и принялся собирать разбросанные бумаги.
– Наука наукой, – сказал он, – но я так думаю, что эти документы когда-нибудь сыграют и другую роль – явятся доказательством на суде. Да! Я, конечно, не знаю, когда состоится такой суд, но он, несомненно, должен состояться! Должна же быть в этом мире хоть какая-то справедливость! Как вы считаете, панове?
– Должна, – очень серьезно ответил Мажарин. – Ради того мы и воюем. Но все же, уважаемый профессор…
– Да-да, – перебил Мажарина профессор. – Я вас понимаю. Вам нужны серьезные, взвешенные слова, а не мои восклицания. Что ж, как видите, я отчасти успокоился, а потому слушайте.
Мажарин устроился на диване, Мартынок и Черных присели на подоконники. Все трое выжидательно уставились на профессора.
– Видите ли, в чем тут дело, – начал профессор. – Повторюсь: с научной точки зрения эти бумаги действительно представляют ценность. Немалую ценность. Но ведь и наука должна придерживаться каких-то этических рамок! Здесь же никаких этических рамок и в помине нет! Совсем наоборот!
– То есть вы хотите сказать, что в этих бумагах таится какое-то преступление? – видя, что профессор вновь готов был впасть в гневную патетику, Мажарин осторожно решил умерить его пыл.
– Можно сказать и так, – согласился профессор. – О, еще как можно! Буду предельно краток и конкретен. В этих бумагах говорится о создании уникального лекарства. Я бы даже сказал – эликсира молодости. Да!
Все трое смершевцев выразительно переглянулись между собой.
– Ладно, хоть не эликсира бессмертия, – с кривой улыбкой произнес Мартынок. – Читал я в детстве что-то похожее. В сказках.
– В том-то и дело, – горестно проговорил профессор, – что никакие это не сказки, а самая настоящая реальность. Научные разработки. Причем зашедшие довольно далеко!
– Это как? – не понял Мартынок.
– Наука – это прежде всего теория, – глянул на него профессор. – За теорией непременно должна следовать практика. А что такое научная практика? Это, выражаясь простым языком, некий предмет, который можно подержать в руках. Более того – применить его по назначению.
– То есть вы хотите сказать, что этот ваш эликсир молодости уже создан? – догадался Мажарин.
– Это не мой эликсир, но, в принципе, вы правы, – ответил профессор. – Похоже на то, что он действительно создан. И никакие это не сказки, – профессор укоризненно глянул на Мартынка. – Здесь все гораздо проще. Речь идет о некоем лекарстве, способном замедлять процессы старения в организме.
– Это как? – удивленно спросил Черных.
– Очень просто, – скривился профессор. – Если, скажем, вы будете принимать такое лекарство, то сможете прожить… – профессор замялся, подбирая выражение. – Сможете прожить несколько дольше естественного срока, отпущенного вам природой. Я понятно излагаю свои мысли?
– Вполне, – ответил Мажарин. – А несколько дольше – это сколько? Сто лет? Сто пятьдесят?
– Этого я не знаю, – развел руками профессор. – Я говорю лишь об общих принципах. Однако же я хочу сказать, что принципы эти вполне убедительны, – профессор указал на бумаги. – Конечно, у меня было очень мало времени, чтобы вникнуть в теорию подробнее, но даже то, что я узнал за столь короткий срок, свидетельствует о том, что это – не просто сами по себе принципы, не просто – отвлеченные мечтания в стиле небезызвестного писателя Уэллса. Нет-нет! Все это вполне убедительно. Разумеется, здесь необходимы дальнейшие исследования. Серьезные исследования!
– Оттого-то фашисты и привлекают к сотрудничеству… – начал Мажарин, но профессор его перебил.
– Именно! – горестно произнес он. – Оттого-то и привлекают, и обещают просто-таки сказочные условия и все такое прочее! Ах, Моравецкий! – профессор вновь принялся корить самого себя. – Представьте, панове, прожил я, можно так сказать, большую часть жизни, но и помыслить не мог, какая же я
