Гвоздев, не въезжая в довольно прозрачный намек шефа, заморгал и стал нервно дергать себя за волосы.
– В каком смысле – велосипед? – пробормотал он.
– В прямом. Все думают, что Бревин сгорел? Так пусть оно так и будет.
– Как так будет? – совсем запутался Гвоздев или же, что было более вероятным, начал играть дурачка.
– Послушай, сынок, – медленно произнес Саркисян. – Я даю тебе шанс спасти свою карьеру и стать полноправным соавтором «Робинзонады». Для этого ты должен сделать один сильный, но необходимый шаг. Надеюсь, ты догадываешься какой?
– Арам Иванович, – прошептал Гвоздев, тараща глаза на шефа. – Но как я смогу…
– Очень просто, – заверил его Саркисян. – Бревин, как бычок, сам пойдет на бойню. В двенадцать часов вы с Чекотой отвезете его в лес, где заранее должна быть вырыта яма. Посадишь его перед камерой, возьмешь тесак и станешь показывать Бревину, как надо его держать… Остальное – сущий пустяк. Скинешь тело в яму и закопаешь.
Гвоздев побледнел, на его лбу выступили капли пота.
– Чего ты испугался? – усмехнулся Саркисян. – У вас ведь железное алиби!
– К-к-какое? – заикаясь, спросил Гвоздев.
– Отсутствие состава преступления! Пойми же ты: Бревина уже нет в живых. Он сгорел! Никто не знает, что толстый тюфяк, проживающий в гостинице «Охотник» – это и есть Бревин. На экране его рожа всегда вымазана в глине, так что в поселке его никто не сможет узнать. И зарегистрирован он, если не ошибаюсь, под твоей фамилией. Так?
Гвоздев кивнул и схватился за бокал с коньяком.
– А если… если экспертиза трупа? – пробормотал он.
– Какая экспертиза? – фыркнул Саркисян. – Тебе очень повезло, что ты не видел этот труп! Три обгоревших ребра и жареные кишки – поди докажи, что это не Бревин!
– А Чекота знает об этом… о вашем замысле?
– Зачем торопиться раньше времени? Когда ты прикончишь Бревина, оператор невольно становится соучастником. И потому будет молчать, так как это в его интересах.
Видя, что Гвоздев уже почти решился, Саркисян встал и ободряюще похлопал его по плечу.
– Не переживай, все будет хорошо! – заверил он и еще подлил коньяку в его бокал. – На «Робинзонаде» мы заработаем сумасшедшие деньги. И ты можешь быть уверен: я поделюсь с тобой щедро.
Глава 28
Светлые перспективы
Лагутин пересчитал все банки с тушенкой, пакеты с крупами, коробки с сахаром и рассмеялся от светлых перспектив. Он лег на траву, подложил под голову руки и стал смотреть в серое небо. Значит, так было угодно богу. Это он руками уголовника облегчил его жизнь на острове. Даже если объедаться от пуза, запасов еды хватит минимум на полтора месяца. Такой срок Ботаник не выдержит, сожри он даже всю траву и всех муравьев на острове!
Лагутин снова рассмеялся. Он чувствовал себя просто счастливым. Он думал о том, что судьба порой выделывает удивительные метаморфозы, а потому, прежде чем жаловаться на ее проказы, надо хорошенько подумать: а не благо ли то, что мы сгоряча воспринимаем как наказание?
Вот приключилась такая история: из мест заключения сбежал рецидивист. Укрываясь от милиции, он поселился на безлюдном острове. И надо же случиться такому совпадению! Этот же остров по жребию выпадает Лагутину! Казалось бы, несчастье, трагедия… Сначала Лагутин едва не лишился жизни. Потом уголовник потребовал часть выигрыша – больше половины! Но это на словах. Наверняка негодяй намеревался отобрать у Лагутина весь миллион. Да еще неизвестно, не захотел ли бы он после этого прикончить Лагутина. Ситуация безвыходная? Вроде да, но как все обернулось! Мало того, что зэк сам наказал себя и сгорел в лесу. Так он невольно вывел своим трупом из игры Бревина! А коль база считает Бревина погибшим, то придется самовольщику «воскресать» и идти к Саркисяну с покаянием.
Итак, осталось всего два игрока: Лагутин с полуторамесячным запасом еды и Ботаник, питающийся одуванчиками. Здоровый, сытый мужчина и молодой задохлик, у которого уже наверняка началась дистрофия. Итог игры предрешен. Можно считать, что миллион уже лежит у Лагутина в кармане.
Лагутин размечтался, как приедет домой, рассчитается с долгом и начнет жизнь заново, с чистого листа. Самое прекрасное, что он будет уже знаменит. Даже в дачном поселке, где публика почти не смотрит телевизор, его узнавали моментально! А что будет в Москве? Известность – это всегда деньги. Большие деньги! У него будут брать интервью журналисты газет и телевидения, найдутся литераторы, которые напишут с его слов книгу о выживании на острове. Не исключено, что пригласят рекламировать какой-нибудь товар. Скажем, обувь: «В этих ботинках даже на необитаемом острове можно жить с комфортом!» А почему бы и нет? Ведь он, Сергей Лагутин, знаменитость! Вся Россия и страны ближнего зарубежья вторую неделю не отрываются от телеэкранов. Через телевизоры он вошел в каждый дом, в каждую семью. Для миллионов зрителей его лицо уже стало знакомым и даже родным. При такой популярности стоит только пальцем пошевелить, как деньги посыплются дождем!
Лагутин настолько ясно представил себе свои счастливые перспективы, что жажда приблизить это светлое время заставила его вскочить на ноги и погнала по острову. Ему захотелось сделать что-то грандиозное. Построить большой бревенчатый дом. Или трехмачтовый фрегат. Или мост, связывающий остров с берегом… Нет, мост, пожалуй, строить не стоит. А то снимут с соревнований за непозволительную связь с внешним миром.
В поисках точки приложения сил Лагутин дошел до поляны, которую про себя называл «телестудией». Он подошел к шалашу, провел рукой по крепкой крыше из пластин коры и усмехнулся. Во время одного из сеансов связи Саркисян объявил, что зрительским голосованием его жилище было признано лучшим. По иронии судьбы, Лагутин так ни разу и не спал в нем. Безымянный не отпускал его от себя, привязывая на ночь, как собаку, к дереву. А теперь уже нет смысла возвращаться сюда. В палатке с пенопленовым ковриком и теплее и удобнее: мягко, ни комарья, ни ветра.
Лагутин прошелся по поляне и хозяйским взглядом окинул бутафорное кострище, на котором он ни разу не готовил, совершенно новенький котелок на рогатинах и бревно-стол. «Неплохо бы обновить декорации, – подумал он. – А то не дай бог какой-нибудь дотошный зритель заподозрит неладное…»
«Только идиот может утверждать, что три смерти подряд – это случайные события, – думал Ворохтин. – Так задумано. Но кем? Кому выгодно убивать участников игры? Во-первых, Саркисяну. Трупы – это саспенс, это рейтинг передачи, а значит, большие деньги. А во-вторых, выгодно одному из робинзонов, который хочет выиграть миллион».
Ворохтин греб медленно, чтобы не было слышно всплесков. Лодка плыла то ли в дыму, то ли в пропахшем пожаром тумане. Ничего вокруг не было видно. Никакие звуки не проникали извне. Казалось, что лодка, подобно воздушному шару, зависла в облаке. Но Ворохтин знал, что позади него все еще коптит небо огнедышащий Пятый остров. А чуть впереди и левее притаился Второй.
Ворохтин сложил весла и опустил руку в воду. Упругое течение вмиг вытянуло из руки тепло, словно голодные пиявки кровь. Ворохтин почувствовал, как онемели пальцы. Нет, долго находиться в такой воде невозможно. Восприимчивость к холоду, как и масса тела, у всех игроков разная, но тридцать минут – это самый оптимистический предел. За ним стремительно развивается гипотермия, холодовый шок, нарушаются функции дыхания и сердца, и человек погибает. А чтобы переплыть самый узкий пролив между островами, потребуется не меньше часа. Значит, эту версию надо исключить и больше к ней не возвращаться.
Ворохтин вынул руку из воды и подышал на пальцы, согревая их. Гипотетически можно предположить использование дексилина. Если сделать инъекцию этого стимулятора, то в ледяной воде можно продержаться больше часа. Но откуда у робинзонов это редкое и недоступное лекарство?
Еще одна версия – плот. Но что значит построить плот при помощи тесака, которым можно рубить лишь тонкие ветви? Сколько на это уйдет времени? Неделя? А может быть, месяц? И сколько придется махать самодельным веслом, чтобы перегнать неповоротливый и тяжелый плот с одного острова на другой?
А впрочем, кто до конца изучил возможности человека, который попал в экстремальные условия, да еще обуреваем алчностью?
Ворохтин вздохнул, словно хотел сказать самому себе: «Ни к какому выводу ты, братец, так и не пришел». Он взялся за весла и направил лодку на Второй остров, к Лагутину.
Уже стемнело, когда передок лодки с тихим шелестом въехал в плотные заросли камышей. Упираясь веслом в мягкое дно, Ворохтин причалил к берегу. Он находился в средней части острова, в полукилометре от того места, где была установлена камера, и справедливо полагал, что Лагутин никак не сможет его обнаружить.
Закрепив моторку, чтобы ее не унесло ветром, Ворохтин неспешно пошел на северную оконечность острова. Он выбирал заросли плотнее и темнее и пробирался сквозь них бесшумно, не ломая ветвей и не наступая на сушняк. Он часто останавливался, приседал, прячась в буйной зелени, и прислушивался. Ничто не нарушало тишины, лишь иногда давал о себе знать ветерок, с шумом пробегающий по кронам осин и берез. Ворохтин шел крадучись, но сам не до конца понимал, какую цель он преследует, желая остаться незамеченным: либо он собирался следить за Лагутиным, либо за каким-то другим человеком, намеревающимся Лагутина убить. Впрочем, самого Ворохтина этот вопрос мало занимал. Он просто не хотел, чтобы его кто-либо видел, будь то Лагутин, убийца или сам дьявол, потому как оставаться незамеченным – это преимущество на все случаи жизни и редко когда бывает вредным.
