— Этот Этеридж, — спросил Расс, — тот самый, что баллотируется в президенты? Тот, что на предварительных выборах вышел на третье место?
— Он самый, — ответил Боб. — Его отец был известным конгрессменом. Сын два раза избирался в сенат. Красавец, каких свет не видывал. Считает, что президентское кресло ему будет в самый раз.
— Чтобы занять президентское кресло, одной красивой внешности недостаточно, — заметил Расс.
— Хм, — буркнул Боб, не имевший мнения о политике и тем более о Холлисе Этеридже, который называл себя арканзасцем исключительно из политических соображений. Он вырос в Вашингтоне, окончил Гарвардский университет и Гарвардскую школу права и в юности в Арканзас наведывался лишь с отцом, когда тот совершал символические поездки в родные места. В Арканзасе его почитали как носителя фамилии отца. За два срока, проведенные в Сенате, он зарекомендовал себя приверженцем установленного порядка и линии партии, неисправимым ловеласом (увидев его жену, вы простили бы ему эту слабость) и любезным человеком, с большой охотой откачивающим средства в политическую машину штата, благодаря которой он стал сенатором.
Как бы то ни было, автострада, которую он построил, доставила Расса и Боба к месту назначения меньше чем за час, а ведь по старому извилистому шоссе №71 они добирались бы часа три.
— Хороша дорога, черт бы ее побрал, — похвалил Расс. — У нас в Оклахоме такой нет. Жаль только, что она никуда не ведет.
Автострада неожиданно кончалась, передавая эстафету бегущей под уклон ухабистой дороге, которая с головокружительной быстротой опустила их на землю — на землю старенького обшарпанного городка Блу-Ай с вереницей закусочных: «Макдональдсов», «Бергер Кингов» и местных забегаловок непонятного предназначения. Боб заметил заведение, которого здесь раньше не было. Оно называлось «Соник» — классический ресторан для автомобилистов в стиле 50-х годов, где, по всей вероятности, кормили сосисками. С первого взгляда становилось ясно, что это не ахти какое процветающее заведение, хотя его и украшали гордо реющие на ветру флажки. «Уол-Март» переместился на противоположную сторону улицы и стал называться «Уол-Март — Супердешевый». Что под этим подразумевалось, одному Богу известно, но сам торговый центр напоминал плоский космический корабль, приземлившийся посреди автостоянки. Миновав несколько кварталов, они выехали к одноэтажному зданию городского управления, все такому же невзрачному и облезлому. Напротив, через площадь, зияло пустое место. Там прежде высилось здание суда, сгоревшее в 1994 году. Его обугленные останки сровняли с землей и залили бетоном, но, видимо, власти города пока еще не решили, что делать с высвободившимся участком. В центре площади, загаженная птичьим пометом и граффити, стояла статуя какого-то героя Конфедерации, салютующего пустому пространству, на котором раньше размещался суд. Боб не помнил имя конфедерата, а может, никогда его и не знал. Чуть в стороне от главной улицы мостились все те же грязные магазины — универмаг, мужская и женская одежда, — но народу в них не было: всех клиентов переманил к себе «Уол-Март» мистера Сэма. Салон красоты, магазин спортивных товаров, неказистое здание налоговой инспекции. Слева располагался дом, в котором принимали частнопрактикующие специалисты — два терапевта, два стоматолога, хиропрактик и старый адвокат.
— Вот отсюда и начнем, — сказал Боб. — Прямо не терпится вновь увидеть старого пса. Надеюсь, у него еще не пропал охотничий нюх.
— Это тот самый великий Сэм? — спросил Расс.
— Тот самый. Слывет умнейшим человеком в округе. Сэм Винсент почти тридцать лет занимал должность окружного прокурора. Тогда его называли Электрический Сэм; он отправил на электрический стул двадцать три человека. Он знал моего отца. Кажется, в 1955 году он был заместителем прокурора штата по округу Полк. Посмотрим, что он скажет. Я сам буду вести разговор. Ты не вмешивайся.
— Ему же, должно быть, за восемьдесят!
— Восемьдесят шесть, кажется.
— А ты уверен, что найдешь его здесь! Его ведь могли отправить в дом престарелых или еще куда.
— Ну что ты. Сэм ни на день отсюда не отлучался с тех пор, как пришел с войны в сорок пятом. Он и умрет здесь, и будет счастлив, как никто другой.
Они припарковались и вышли из машины. Боб достал из-за сиденья пикапа картонную коробку и повел Расса по темной лестнице между магазином мужской одежды Уолли и салоном красоты «Миледи». Поднявшись наверх, они оказались в чистом коридоре с зелеными стенами. Расс сразу вспомнил фильмы 40-х годов о частных детективах; коридор бы здесь тоже должен быть черно-белым. Надпись на непрозрачном стекле одной из дверей гласила: «СЭМ ВИНС НТ — Ад ок т».
Боб постучал и открыл дверь. Они ступили в приемную, но секретаря не увидели. Всюду лежала пыль. На столе, возле которого стояли два ветхих стула для клиентов, Расс заметил два номера журнала «Тайм» за июнь 1981 года. С обложки одного из них смотрела Шер.
— Кто там, черт бы вас побрал? — прогремел из сумрачного кабинета чей-то голос.
— Сэм, это Боб Ли Суэггер.
— Кто ты такой, черт побери?
Они шагнули в сырую мглу, в которой постепенно стали вырисовываться очертания говорящего. Когда глаза Расса привыкли к темноте, он увидел человека, напоминавшего груду пищевых пакетов, нанизанных на заборный столб. Древний старик с дряблым морщинистым лицом. Серый костюм давно утратил форму и лоск. Зубы желтые, глаза теряются за толстыми, как бутылка из-под кока-колы, линзами. Неряшливый, неухоженный, он, казалось, был сплошь покрыт струпьями. За долгие годы набивания курительной трубки и возни с оружием старческие пальцы почернели. Над его стулом на стене висела красивая голова оленя, а рядом — звезда на ленте и два диплома, покрытых таким толстым слоем пыли, что Расс не мог прочесть даже названия колледжей. Старик прищурился.
— Кто ты такой, мистер, черт побери? По какому делу пришел?
— Сэм. Я — Боб. Боб Ли Суэггер. Сын Эрла.
— Эрл. Здесь нег Эрла. Он уж сорок лет как в могиле. Его убил один белый голодранец. То был самый отвратительный день в истории округа. Нет, Эрла здесь нет.
— Боже, — прошептал Расс, — да он же ни черта не соображает.
— Сынок, — сказал Сэм, — я соображаю прекрасно и без труда соображу, чем отхлестать твою костлявую задницу. Ну-ка, вон отсюда. ВОН!
Боб не сводил взгляд со старика.
— Сэм, я...
— Убирайся! Что ты о себе возомнил? Думаешь, ты — Боб Ли Суэггер?
— Сэм, я — Боб Ли Суэггер.
Старик вновь сощурился и смерил Боба внимательным взглядом.
— Боже мой, — наконец произнес он. — Боб Ли Суэггер. Боб, черт побери, сынок. Как я рад тебя видеть.
Сэм вышел из-за стола и крепко обнял Боба. Его оживившееся лицо светилось искренней радостью.
— Да, это ты, собственной персоной. В отпуск приехал, сынок? С женой? И малышку свою привез?
Неожиданная перемена в настроении старика, в голове которого наступило просветление, вызвала некоторую неловкость. Боб сделал вид, будто ничего не заметил; Расс просто рассматривал свои ботинки.
— Она теперь вовсе не малышка, Сэм, — ответил Боб. — Ники растет, как и все дети. Нет, они остались дома. А я приехал по делу.
— А это кто такой, черт побери? — спросил Сэм, глянув на Расса. — Сына, что ли, где-то приобрел?
— Он мне не сын, — сказал Боб. — У него свой отец есть.
— Меня зовут Расс Пьюти, — представился Расс, протягивая Сэму руку. Тот схватил ее, крепко сдавил пальцами. Боже, ну и рукопожатие! Очень даже не слабо для такого дряхлого старикашки.
— Этот юноша — журналист, — уточнил Боб. — Мы с ним по одному делу.
— О Господи, — воскликнул Сэм. — Последний раз, когда кто-то вздумал писать о тебе, я от твоего имени предъявил иск, и мы отсудили тридцать пять тысяч долларов.
— Он говорит, что не собирается писать обо мне.
— Если он не дал тебе обязательства в письменном виде, оформляй его поскорей, чтобы потом, когда он опубликует свою книгу, мы смогли устроить ему порку.
— Я хочу писать не о мистере Суэггере. Это будет книга о его отце. О событиях двадцать третьего июля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года.
— Бог мой, — промолвил Сэм. — Это был самый длинный день в моей жизни, будь он проклят, а ведь мне есть с чем сравнивать: я пережил шестое июня сорок четвертого.
— Да, ужасный был день, — согласился Расс. Не упоминая о личных мотивах, он стал объяснять свой замысел, но Боб был уже знаком с его идеями, а Сэм не проявлял интереса. Видя, что его рассказ не производит впечатления, Расс решил сократить свою речь, тем более, что от застоялого табачного запаха раскалывалась голова. — Ну, в общем, — заключил Расс, — поэтому мы и приехали сюда.
— Ну и чертовщина, — произнес Сэм, выпуская струю дыма, клубами разлетевшегося по комнате. — Наверно, дня не проходит, чтобы я не задался вопросом, почему все так случилось. Столько хороших людей пострадало. Думаю, с того дня мать твоя и начала чахнуть.
