ПРИЕМЫШИ
— Ну что, сынки, — спросил Олег Федорович, присаживаясь по-турецки и закуривая «беломорину». — Надо бы нам определиться, наверно. Излечение ваше, можно считать, закончено. Кашлять перестали, задницы тоже поправились. А домой, к папам-мамам, отчего-то не проситесь. Сироты, что ли?
Епиха и Шпиндель этого разговора, как уже говорилось, ожидали и побаивались. Оба молча потупились. Потом Епиха вздохнул и сказал:
— Выгнать нас хотите, дедушка?
— Зачем? — улыбнулся Олег Федорович. — Разобраться хочу. Ежели у вас родители есть и сейчас сломя голову бегают, вас разыскивая, — это одно. Если нет у вас родителей и вы из детдома сбежали или того хуже, из колонии, — другое. А еще может и третье быть, и пятое, и десятое — всего не прикинешь. К тому же, взял я вас из камышей повязанными и крепко поротыми. Не поверю, что это родня вас отлупцевала. Своих детей, конечно, бывает, и убивают даже, но обычно сгоряча и по пьянке. Над вами же, похоже, на трезвую голову трудились. По старческому своему скудоумию могу подумать, будто вы крутым людям дорогу перешли. А это неприятно. Допустим, если они вас собирались там, в камышах, навестить утречком и еще раз поспрашивать, то я, так сказать, со своей гуманитарной помощью не в кассу выступил. И тоже могу от них неприятностей ждать. А у меня, сами видите, — хозяйство, семья. Только-только обживаться стал на старости лет. Волнения лишние мне ни к чему…
— Понятно… — печально произнес Епиха. — Хорошо. Уйдем мы от вас. Вы только объясните, как до города отсюда добраться.
— Погоди, — покачал головой Олег Федорович. — Не дослушал ты меня, Алеша. Я еще сам не решил, отпускать мне вас от себя или оставить. Мне надо о вас правду знать, понимаешь? Полную! Что вы за ребята, чем и перед кем проштрафились, от кого беды ждете. Потому что, ничего не знаючи, можно пальцем в небо попасть.
— А вы это, лишнего узнать не боитесь? — спросил Епиха, прищурясь.
— Сынок, — усмехнулся Олег Федорович, — лишнего знания не бывает. Тем более, что от того, насколько хорошо и правдиво вы мне свою историю расскажете, будет очень многое зависеть. Может быть, даже ваша жизнь молодая. Допустим, отпущу я вас с Богом, поедете вы в город или куда еще, а по дороге вас ваши дружки-братки отловят, которые вас на острове тиранили. Неприятно будет, ежели они вас еще разок привяжут и начнут, к примеру, паяльником ногти плавить… Ребята вы вроде неплохие, мне вас жалко будет, если что.
— А по-моему, Олег Федорович, — пробурчал Епиха, — вы боитесь, что, если нас поймают, мы вас заложим…
— Правильно думаешь. Попадетесь крутым — первым делом спросят, кто вас прятал. И расколют вас, как орешек, без напряга сил. А потом сюда, ко мне, наедут. Придется мне тогда свои меры принимать, для обеспечения мирного труда. Большой шухер может пойти, очень большой!
— Извините, дедушка, — спросил Шпиндель, — а вы сами-то не блатной?
— Сложный вопрос, — хмыкнул старик. — И отвечать на него мне как-то не хочется.
— А нам не хочется, — прищурился Епиха, — чтоб вы, если мы про себя все расскажем, нас браткам продали.
— Наивный ты парень! — усмехнулся дед. — Если б у меня был на это настрой, я бы вас еще больными продал, когда вы пластом лежали. Ничего не спрашивая, кстати. Просто поинтересовался бы через знакомых, не забывал ли кто на протоке шпанят в беспортошном состоянии, — и все дела. Через день, глядишь, за вами покупатели приехали бы. Много отстегнули бы или нет, не знаю, но жилось бы мне сейчас спокойнее. Однако же делать я этого не стал. Жалко вас, молодые еще.
Епиха задумался. Олег Федорович сказал убедительно. Вспомнились джипы, которые стоят в гараже-конюшне. Нет, дедуля этот не простой мужичок. Пожалуй, и правда, запросто нашел бы способ их отдать, если б хотел. Но рассказывать ему все Епихе по-прежнему не хотелось. Дед-то, может, и добренький, но вдруг окажется, что с ним те самые братаны связаны, которые сейчас в воронке отдыхают? Или, скажем, если один из них ему сыном доводился?! Может, если они про это дело расскажут, он поначалу и промолчит. Деды, они хитрые. Промолчит, виду не подаст, потому как ему, старому, и с одним Епихой врукопашную не справиться, а если Шпиндель подмогнет — и подавно. Шифер таскать одно, а драться — совсем другое. Но вот если он ночью, пока Епиха и Шпиндель будут храпака задувать, сядет на своего «козла» и сгоняет к братанам, худо будет. Приедут такие жлобы, как Жора и Сухарь, да еще и Нинку-садистку привезут. Мороз по коже…
Тут Епиха вдруг подумал: а не придавить ли ему этого старикашку? Конечно, вроде и западло это, все-таки дед их спас, как-никак, но не пожалеть бы потом, когда уже поздно будет.
Фиг его знает, до чего бы еще додумался Епиха с дурной головы, но тут со стороны тропы, ведущей от хутора, к причалу, весело хихикая, вышла Юлька. Босиком, в одном купальничке. Два маленьких треугольничка сверху и один, чуть побольше, внизу. Высокая, темноволосая, загорелая… Пацаны ее, пока дожди шли, привыкли видеть в кофте и юбке ниже колен, вчера, когда уже потеплело, она в каком-то ситцевом платье и платке расхаживала, как передовая доярка 50-х годов, а тут — на тебе! У Епихи все его пакостные мысли куда-то провалились, он так и прилип взглядом к Юлькиным ровненьким ножкам. Шпиндель тоже глянул, испугался и засмущался, глазенки опустил. Юлька, конечно, эти зрительские симпатии отметила, но посмотрела на пацанов по-всегдашнему свысока: «Мол, чего выпучились, мелкота? Сопли сперва подотрите!»
Убила наповал, хотя вслух ничего не произнесла. Епиха как-то невзначай прикинул, что эта молодуха его ростом повыше, а уж Шпиндель ей и вовсе в пупок дышать будет. К тому же Епиха припомнил, как эта телка, когда для поросят варево готовили, мешки с комбикормом ворочала и чугуны в печь сажала. Пожалуй, если двинет со всей силы, запросто сшибет Епиху с ног. Про Шпинделя и говорить нечего — он вообще в речку улетит! Не дай Бог почует, что Епиха замышляет чего-то против ее деда или папаши — кем ей Олег Федорович доводится, по-прежнему неясно было, — покрепче Нинки отделает! Но еще более серьезным обстоятельством, которое заставило Епиху засунуть свои черные замыслы поглубже, стало то, что вместе с Юлькой на берег прибежали Казбек и Лайма. С этими и вовсе лучше не связываться.
— Как водичка, мальчики? — поинтересовалась Юлька. — Успела нагреться?
— Успела, успела, — закивал дед. — Окунись, освежись малость! Собачек искупай, запарились небось на цепи? Идите сюда, родные!
Собаки, повиливая хвостами, потрусили к Олегу Федоровичу, стали его чуть ли не в бороду лизать.
— О-о, дружки мои ненаглядные! — порадовался старик, лаская собак. — Лаймочка, девочка хорошая! Умница, умница, красавица ты моя! И ты Казбек, хор-роший, хор-роший парень! Молодцы, молодцы ребята!
При всей этой идиллии пацаны видели, как собаки, облизывая хозяина, время от времени с явным неодобрением поглядывали и даже ворчали в их сторону. Для этих зверюг они, прожив неделю в доме, все еще были чужие.
Юлька тем временем прошла на край причала, оттолкнулась и прыгнула в речку. Плюх! «Во длинноногая!» — подивился Епиха, когда красотуля без разбега пролетела метра три по воздуху и обеими ногами вонзилась в воду. Это было почти на середине, где было метра два глубины.
— Ой! Теплынь-то какая! — восторженно воскликнула Юлька, выныривая. — Как парное молоко!
Епиха с этим мнением соглашаться, наверное, не стал бы.
— Небось в Оби у вас попрохладнее? — спросил дед, все еще поглаживая и потрепывая псин.
— Бывает и теплее, — ответила Юлька и саженками поплыла вниз по течению.
— Догоняйте, догоняйте, уплывет! — Олег Федорович подтолкнул собак к воде, и те, лихо попрыгав с причала, по-собачьи поплыли следом за хозяйкой.
— Ну, — обратился он к Епихе, — надумал рассказать все как есть?
Епиха вдруг испугался. А вдруг этот самый дед, ежели ему надоест их уговаривать, возьмет да и натравит на них собак? Или даже не натравит, а просто не станет их удерживать? Ведь в клочья раздерут, зубастые… Конечно, можно бы и не рассказывать про то, как было по-настоящему, только Епиха уж очень плохо придумывать умел. Шпиндель, тот лучше мог на ходу сочинять. Правда, иногда в своем вранье путался. К тому же дед именно от Епихи рассказа ждал. А Шпиндель только косился на другана и ждал, нужно ли соглашаться или нет. Ясно, что слово было за Епихой.
— Ладно, — сказал он, — попробую рассказать, Олег Федорович…
И Епиха стал рассказывать. Сначала, когда первый раз рот открывал, еще думал, будто сумеет соврать чего-нибудь, но потом, поскольку вранье в голову не лезло, начал говорить все, как было. Старик поглаживал седую бороду, слушал. Лицо у него было сосредоточенное, но по выражению его было трудно понять, как он ко всем этим похождениям и злоключениям относится. Юлька в это время плескалась с собаками, а потом, не мешая мужской беседе, выбралась на берег в стороне от мостков и скромненько удалилась. Собаки отряхнулись и убежали следом за ней.
