– Что мы еще можем для тебя сделать? – спросил он.
Клим обещал подумать, но новые условия труда и отдыха оказались настолько насыщенными и увлекательными, что он сразу забыл о своем обещании. Особенно ему понравился массаж, который в четыре руки делали симпатичные, относительно одетые девушки. После такого массажа Клим некоторое время чувствовал легкий стыд и слабые угрызения совести, которые, впрочем, всякий раз бесследно проходили. Из фитнес-центра Клим возвращался в новые апартаменты, где его ждал повар, молодой узбечонок, нагло утверждавший, что он китаец по имени Дзинь-Дзяминь. Клим сытно обедал, съедая китайский плов или китайский лагман, после чего спал на широкой двуспальной кровати с тюлевыми занавесочками. Кабану, который приходил поздно вечером, Клим говорил, что весь день собирал материал на мусорных свалках, вокзалах и в грязных пивнухах. Кабан верил, жалел Клима и с плохо скрытой завистью предлагал поменяться. Две тысячи рублей, которые Клим платил ему каждый день, были для Кабана настолько большой, не умещающейся в сознании суммой, что перестали стимулировать его рвение, и в поведении Кабана стала просматриваться ностальгия по дегенерации и абстинухе. Клим заметил, что Кабан стремительно теряет интерес к чистым кафе, белым скатертям, сверкающим бокалам и вышколенным официантам, в среде которых проводил каждый вечер. И его снова неудержимо тянет на социальное дно, как камбалу на глубину. И он непременно ходил бы в мятой и грязной одежде, если бы не уборщица, которая прониклась к Кабану материнской любовью и каждое утро, пока он спал, стирала и гладила его брюки и рубашку. Клим, со своей стороны, заставлял Кабана бриться и не реже одного раза в три дня водил его в парикмахерскую.
Но однажды Кабан взбунтовался. Это случилось в тот день, когда в свет вышли сразу две очередные книги Клима – «Штопор в заднице» и «Мажьте солидол на хлеб!» – общим тиражом один миллион двести тысяч экземпляров, мгновенно ставшие общенациональными бестселлерами. По этому случаю Клим велел Дзинь-Дзяминю приготовить запеченную в ананасах осетрину, фаршированную мясом омаров, да пригласил цыганский ансамбль. Но Кабан не оценил широту души своего подопечного. Он ввалился в квартиру около полуночи, обильно поливая лакированный паркет кровью. Клим испугался, хотел вызвать «Скорую», но Кабан, стоя на четвереньках, попросил водки. Клим поднес ему рюмку. Кабан по-звериному зарычал, боднул головой дверь на кухню и там долго искал подходящую посудину, по виду напоминающую граненый стакан. Ничего похожего среди шедевров чешских стеклодувов он не нашел и отправился в ванную, где на полке, над джакузи, стоял стакан для зубных щеток. Выкинув щетки на пол, Кабан наполнил стакан водкой, выпил, жадно чавкая и проливая мимо рта, и немедленно залился горькими слезами. Клим удивился так, как если бы увидел говорящую лошадь. На все вопросы Кабан отвечал медвежьим ревом и бился головой о пол.
После долгих и упорных попыток найти единую систему общения Климу удалось выяснить, что у Кабана выбиты два зуба, разбиты губы, нос, очень болит в паху и саднит в области почек. Оказалось, что в каком-то баре группа подростков заметила в его руке диктофон. Кто-то из молодых людей принял его за кукиш, кто-то – за пистолет, а кому-то увиделась на диктофоне символика ненавистного ему футбольного клуба. Что было дальше, Кабан помнил смутно. Его вытащили на улицу, повалили на асфальт и стали прилюдно избивать ногами.
– У нас даже опаринские так не бьют, – всхлипывая, жаловался Кабан и все полоскал и полоскал рот водкой, каждый раз забывая ее выплюнуть. – У нас кулаками машут больше ради понта, чтобы побольше шуму, побольше поломанной мебели. А эти точно метили по почкам да по зубам.
Он два раза ковырнул осетрину вилкой, но есть не стал, а в цыганский хор кинул стул и завыл дурным голосом: «Домой хочуууу!» Словом, праздник не удался. На следующий день Клима поднял с массажного стола телефонный звонок. Беспокоили из популярного женского журнала.
– Уважаемый Клим Нелипов! – заманчивым голосом сказала редактор Отдела Брошенных Женщин. – Не могли бы вы стать постоянным комментатором в нашей рубрике «Аспекты одиночества»? Ваше мнение по самым злободневным вопросам жизни, бесспорно, заинтересует целые полчища наших читательниц.
Клим хотел сказать, что сейчас он занят работой над новым романом, но редактор будто предвидела его ответ и добавила:
– Вам ничего не надо будет писать! Все комментарии за вас уже написаны. Нам нужно только ваше согласие. Поверьте мне, читательницы будут в восторге только от одного вашего имени!
Клим согласился, тем более что редактор пообещала расплатиться за эту услугу романтическим вечером в обществе одиноких женщин, вести который будет она сама. Клим вернулся домой и, увидев, что его телохранитель все еще пребывает в бедственном положении, решил подарить ему выходной. Но, как назло, позвонил Артаусов и запальчиво сказал, что нужно еще, еще и еще. Тогда Клим отправил Кабана в дом престарелых, посоветовав ему прихватить в качестве гостинцев апельсины и печенье. «Там тебя никто не обидит!» – поддержал моральный дух товарища Клим и подумал, что соскучившиеся по общению старушки перескажут Кабану всю свою жизнь, из чего потом можно будет состряпать книгу о новых похождениях Дверной Ручки.
Но творческие планы круто поменял директор «Престо» Левон Армаисович. Как уже не раз было, за Климом срочно выслали «Мерседес», но повезли не в издательство, а на набережную Москвы-реки. Машина остановилась у причала, рядом с которым покачивался на волнах и терся бортом об амортизаторы маленький кораблик. Директор шел навстречу с распростертыми руками.
– Дорогой мой друг! – сказал он, обнимая Клима. – Прости, что оторвал тебя от великого творческого процесса. Но я думаю, что тебе будет приятен наш коллектив, общество скромных тружеников издательского дела.
С этими словами директор провел Клима по трапу на борт кораблика. На палубе, прикрытой от солнца лохматым тентом, было полно народа, хрипела музыка, ломился от яств длинный стол. Кораблик тотчас отчалил и начал полоскать свой нос в грязно-желтой речной воде.
– Господа! – по-прежнему обнимая Клима одной рукой, объявил директор, и публика сразу притихла. – Представляю вам нашего лучшего автора Клима Нелипова.
Раздались аплодисменты, похожие на то, как хлопают крыльями жирные, никогда не летавшие домашние гуси. Официант в тельняшке поднес шампанское. Сердце Клима наполнилось слезной истомой и бесконечной благодарностью. Он смотрел на незнакомые лица (знакомы были только секретарша и Артаусов) и видел в них столько неподдельной благодарности, что даже устыдился своих новых условий труда и отдыха, в особенности ему стало стыдно за свое поведение во время сеанса массажа. Словно фотовспышки, повсюду сверкали взгляды. Редакторы, корректоры, верстальщики, художники аплодировали ему, хотя Клим сам готов был аплодировать им, этим людям, которые материализовали его мысли, придали им товарный вид и распространили среди народа. Не удержавшись, Клим захлопал в ладоши, нечаянно задел локоть директора, и тот плеснул шампанское себе на пиджак.
– Ерунда, – сказал директор, снимая подмоченный пиджак и выкидывая его за борт. – Все это теперь ерунда в сравнении с колоссальной величиной, именуемой Клим Нелипов.
– А по случаю чего праздник? – поинтересовался Клим, поглядывая на официантку в тельняшке, которая несла два ананаса, прижимая их к груди, и оттого казалось, что она держит в охапке четыре ананаса.
– По случаю того, что все у нас хорошо, – мягко улыбнулся директор. – И наш корабль идет верным курсом.
Молодой человек с узкими глазами и косичкой, кренясь из стороны в сторону, как во время шторма, наполнил свой бокал до краев, вышагнул на середину палубы, отчего женская часть коллектива озорно завизжала, и выговорил тост:
– За Клима Нелипова! За классного парня, которому мы обязаны всем этим…
Он резко вскинул голову, будто к его косичке прицепили якорь, и вылакал до дна. По лицу директора пробежала едва уловимая тень.
– Всем этим, конечно, вы обязаны мне, – корректно поправил он. – А Климу Нелипову по гроб обязаны читатели. За то удовольствие, которое он доставляет своими произведениями.
За столом прогремело троекратное «ура», молодого человека с косичкой куда-то незаметно и бесшумно отволокли, и директор снова обнял Клима за плечо.
– С тобой хочет встретиться один человек, – сказал он и повел Клима по крутой лестнице вниз.
– Какой человек?
– Очень важный человек, – осторожно уточнил директор. – От которого очень многое зависит. Например, какие книги можно издавать, какие надо издавать, а какие нельзя ни под каким соусом.
– Министр культуры, что ли? Или главный цензор?
– Вроде того, – произнес директор и почему-то побледнел. – Его зовут Роман. Просто Роман. Запомнил?
