— Спрашиваю, сколько?
— Человек опасный, за ним система. Недешевый человек. Головой рискую… Двести тысяч, думаю, будет в самый раз.
— Двести тысяч — чего?
— Долларов, сударушка моя, долларов. Не пиастров и не рублевичей. Именно долларов.
Светик взвилась до потолка:
— Ты что, старый валенок, свихнулся тут в своей норе? Откуда у меня такие деньги?
— Денег нет, нет и товару. Считай, разговор не состоялся. Да не горюй шибко, может, кто другой задаром поможет.
Насмешки от полудохлого гриба она стерпеть не смогла. От злости чуть воздухом не подавилась.
— Да ты знаешь, дед, что я сейчас с тобой сделаю?
В блажном испуге старик отшатнулся:
— Ах, какие мы грозные, неумолимые… Не в батюшку, знать, пошла. Тот-то поумнее, поучтивее…
Подал знак — и пес поднялся у двери во весь свой могучий рост, зевнул и не спеша двинулся к столу.
— Не посмеешь, гад! — прошипела Светик.
— Я-то? — заюлил старик. — Я-то не посмею, а вот Гринюшка, его Гринюшка зовут… Говорил же, на один зубок…
Светик вырвала из сумочки заветный «вальтер» и не мешкая открыла стрельбу, но успела послать лишь две пятимиллиметровых пульки в сторону зверя, целя в грудь. С неожиданной сноровкой старик перегнулся через стол и забрал у нее из пальцев смертельную игрушку. Пес приблизился вперевалку, пульки его, кажется, даже не ущипнули, и положил огромную башку ей на колени. Белесые глаза светились укоризной, желтоватая слюна закапала с клыков на юбку.
— Ая-яй! — посетовал Гарий Львович. — Разве так себя ведут в чужом дому? Батюшке вряд ли понравится.
Светик затихла ни жива ни мертва — мечтательный взгляд кошмарного пса ее гипнотизировал. Но постепенно вместе со страхом смех запершил в горле. Надо же, как спасовала — и перед кем? Ай да червивый гриб, ай да молодец!
— Я согласна, дедушка.
— С чем согласна, красавица?
— Заплачу двести штук, твоя взяла.
— Э-э, нет, душа моя, — возразил старик. — Теперь цена иная.
— Почему?
— Как почему? Гринюшка мне заместо сыночка родного, а ты вона как — огнем в него палить. А ну попала бы, тогда как?
— Убери его, дедушка. Пожалуйста.
— Ай боишься?
— Ничего я не боюсь. Башка тяжелая, коленка затекла.
Пес, будто в забытьи, шершавым, как махровое полотенце, языком лизнул ее руку.
— Иди на место, Гриня. Чего лижешься, дурачок? Девка-то боевая, убить тебя хотела.
Пес, тяжко вздохнув, побрел обратно к двери.
— И сколько же теперь? — спросила Светик.
— Триста, родненькая. Будешь артачиться, еще подыму.
Светик налила себе полный бокал вина, осушила единым махом.
— Расскажи про него. Кто такой?
Старик после неприятного инцидента помолодел, приосанился, будто сбросил годов десять. Бутылочные глаза обернулись двумя голубенькими присосками.
— Человек особенный, на семи ветрах каленый, тебе до него не добраться. Твоя сила в бабьем естестве, но он на это не шибко падкий. Да и раскусит тебя в два счета.
— Меня раскусывать нечего, он меня видел.
— На что же надеешься?
— На удачу, на что еще… Чем же он такой особенный?
Гарий Львович тоже выпил и отчего-то загрустил.
— Ну как тебе ответить? Ты вон девица прыткая, ушлая, надумала собачку застрелить, да с двух шагов промахнулась, потому что дурость очи замутила. У него таких осечек не бывает, у Крупье. Спросишь, почему? А у него никаких чувств нет, ни злобы, ни ярости, ни любви, ни света, ни тьмы. Никто над ним не властен, кроме рока. Он сам собой не руководит. Есть такие люди, они наперечет, но есть. Про них истинно сказано: заговоренные. Отступись, деточка, не лезь на рожон. И денежки сбережешь, и жизнь.
— Если он такой, твой Крупье, чем же ему Савва насолил? Где Савва, и где он?
— Чего не знаю, того не знаю, — старик хитро сощурился. — Выдумывать не хочу.
— Как найти его, укажешь?
— После расчета.
Светик заново начала закипать, но без пистолета она была, как без рук.
— Неужто вы думаете, Гарий Львович, я такие бабки в сумочке с собой таскаю?
— Нет, не думаю.
— Расписка сгодится?
— Это же смешно, — старик по-молодому закудахтал и положил в рот пластинку ананаса. — То есть слушать смешно от такой важной леди про какие-то расписки.
— Хорошо, — Светик сдерживалась уже из последних сил. — Давайте позвоним отцу, он подтвердит. Этого будет достаточно?
— Что подтвердит, душа моя?
— Выплату подтвердит.
— Ни в коем случае, — Гарий Львович так азартно отмахнулся, словно она сунула ему под нос паука. — Никогда он не подтвердит.
— Почему?
— Бугор, государственный деятель, банкир, в конце концов, просто разумный мужик, — наставительно перечислил Гарий Львович, — никогда, ни при каких условиях не заплатит такую кучу денег за обыкновенную наводку. Это вроде себя не уважать.
Светик подумала, что если быстро схватить со стола вилку и воткнуть выжившему из ума мерзавцу в глотку, то пес не успеет отреагировать. «Вальтер» старик опустил в карман своего педерастического халата. Еще несколько секунд уйдет на то, чтобы его достать и повернуться к атакующей собаке. План не так уж плох, но даже если он удастся, кто поможет ей разыскать желудевого Крупье?
— В принципе, — Гаркуша перешел на официальный тон, что было, учитывая все обстоятельства их встречи, как-то по-особенному оскорбительно, — я вам верю, Светлана Егоровна. Однако сомневаюсь, что у вас вообще имеется в наличии такая сумма.
Он был прав, черт побери! Весь ее капитал остался на закодированном счете в банке Любимчика, а там до сих пор тянулась ревизия — не подступишься.
— Так сбавьте цену, Гарий Львович, — улыбнулась самой своей завораживающей ассирийской улыбкой. — Или обговорим рассрочку.
— И то и другое противоречит моим убеждениям, — веско заметил старый упырь. — Но выход однако есть.
— Какой же?
— Не знаю как и сказать, не обидишься ли, — Гарий Львович заерзал, зашуршал мослами: Светика чуть не стошнило от его плотоядной гримасы, но она уже поняла.
— Помнишь, деточка, как в романсе поется: красота ее с ума меня свела. Старичка пожалеть некому, а ночи длинные. Так бывает одиноко.
— Только и всего?
— Действительно, — кивнул упырь. — Против трехсот тысяч — сущий пустяк.
— Да вы разве что-нибудь еще можете?
— В том-то и штука, — обрадовался ее понятливости. — В том и вся проблема. Сумеешь угодить старичку, чтобы как у молодого, бери Крупье задаром. Не сумеешь…
— Сумею, — уверила Светик, — Уж что-что, а это я сумею.
Ехали долго и далеко. Выскочили на Минское шоссе. Двое бугаев плотно сжимали Лизу с боков. Водила в беретке, тоже молодой да из ранних, всю дорогу насвистывал себе под нос что-то вроде чижика-пыжика. Тяжело было его слушать. Лиза спросила:
— Может быть, юноша, вы что-нибудь еще знаете, кроме этой замечательной песенки?
Водила не удостоил ее ответом, но засвистел громче и наслаждался своей музыкальностью до тех пор, пока один из бугаев не процедил сквозь зубы:
— Заткнись, Санек. Надоело, в натуре.
Водила заткнулся и включил динамик. Ночь выдалась беззвездная, серая, как полотно. На душе у Лизы кошки скребли. Как там Сережа без нее? Думает ли о ней? Как все истинные мужчины, он тяжко переносил вынужденное бездействие, капризничал, обижался по пустякам, изображал из себя страдальца. Ее это умиляло.
— Мальчики, не позволите ли закурить? — обратилась она к бугаям. Те немного раздвинулись, а один любезно щелкнул зажигалкой. В поведении бычар с самого начала было что-то неестественное, противоречащее их обычным повадкам: они не озорничали, не хамили, не домогались, — и единственное, в чем могла их упрекнуть иностранная подданная Элен Драйвер, так это в чересчур плотной опеке, но уж это зависело не от них, а от воли пославшего их хозяина. Вообще-то продвинутый молодняк со скошенными затылками, расплодившийся по Москве, как саранча, был самым предсказуемым человеческим материалом из новорусского стада: этакая пародийная копия суперменов из американских боевиков. Но с этими было что-то не так. Любопытно. Лизу учили не оставлять без внимания выпадающие из обычного порядка вещей факты. Никогда нельзя предугадать заранее, что несет в себе угрозу, а что — спасение.
— Хотелось бы знать, юноши, — произнесла она весело, дружески, — далеко ли до места?
Сначала никто не ответил, лишь водила приглушил звук динамика, но потом тот, кто дал прикурить, а до этого попросил водилу заткнуться, опять проявил себя полноценным интеллектуальным партнером.
— Спешите куда-то?
— Нет, не спешу. Но ваш начальник сказал, что контора рядом, а мы едем и едем.
