Маринка стояла на своем до последнего. Не выдержала лишь очной ставки с Егором.
— Жаль, что сорвалось! Хотела б увидеть, как ты заживо изжарился! Многое за это отдала б! Сама тебя бензином облила бы, дохляк несчастный! Какой из тебя мужик, если ты даже с меня не натурой, а деньгами брал за свою вонючую комнатуху! Кастрат зловонный! Зачем такому брюки? Вокруг такие женщины, а ты, как катях в постели валялся! Пренебрегал мною, козел облезлый! Вот и получил! Небось теперь выложишь на дом все, что копил! Вместе с мудя- ми, если такое у тебя еще имеется! Падаль! — орала вне себя от ярости.
Егора тоже трясло. Когда очная ставка закончилась, он вышел в коридор шатаясь. Перекурить бы теперь. Зашарил по карманам.
— Присядь, Егор! — вынес стул Вагин.
— Дай сигарету! — обратился участковый к следователю, вышедшему из кабинета.
Тот остановился, угостил сигаретой, и глянув на Егора, сказал тихо:
— Ну и мужик! Убил наповал! Жил средь потаскушек и ни с одной не спутался! Ни разу! И это после зоны! Другому не поверил бы! Тут же сама шлюха раскололась, за что мстила!
Участковый сигарету из зубов выронил. Открыл рот от удивленья.
— Это правда! Силен же ты! А я думал, как сыр в масле катаешься! Выходит, впрямь инвалид! — качнул головой то ли сочувствуя, то ли осуждая.
Егор шел домой медленно, едва переставлял ноги. Он уже подсчитал, сколько листов шифера надо заменить. Сколько балок и досок потребуется на чердак, сколько бруса. Узнал и цены. Он знал: никто не компенсирует ему ущерб. Еще и посмеются, заговори он об этом. Вон пожарники за свою работу немало взяли. Хорошо, что милиция за поимку Маринки не потребовала…
Нет, на этот раз ему ничем не грозили. Ничего не требовали. Участковый вот только пожаловался, что зарплату им не выдают и ему нечего будет послать сыновьям в училище. И жена скоро кормить откажется.
— К чему это он клонил? На что намекал? Положняк получить хочет? Но за что, если требует разогнать бардак? Да и не стану я лезть со взяткой. Пусть Антонина разберется с ним, — думал мужик.
И, глянув на свой дом, сплюнул зло, возле калитки стояла «Волга», значит, ждут клиенты кого-то из баб…
Едва Егор переступил порог, сестра, сверкая улыбкой, радостно сообщила, что у них в доме появились новые бабы.
— Сразу четверо! Мы снова живем! И все беды по боку! — щебетала баба весело.
Через несколько дней к Егору снова заявился участковый.
— Я с понятыми! — будто ушат помоев на головы вылил. И добавил: — У вас остались вещи арестованной потаскухи. Ей, как понимаете, смена белья понадобилась. Тряпье обязаны вернуть! Надеюсь, вы его не сожгли?
— В кладовку бросили! Там все! — открыла Тоня кладовую. Вагин составил опись на полученные вещи. И уже собрался уходить, когда Серафима указала на пальто Маринки:
— Это тоже ее! Заберите!
Участковый полез по карманам. Понятые уже выходили со двора, не хотели ждать в доме. Вагин не стал их задерживать. И вдруг вытащил из кармана кошелек. Открыл, заглянул в него, присвистнул. Спрятал во внутренний карман, ничего не сказав хозяевам. А через месяц Тоньку и Егора вызвали повесткой в суд.
Лишь там узнали оба, как готовился поджог их дома. Чтобы бабы не помогали тушить пожар, Маринка встретилась со своей старой знакомой, дежурной по этажу в гостинице «Космос». Та быстро нашла клиентов, желающих весело провести ночь. Маринка обещала отблагодарить за помощь. И, не сказав, что задумала, решила подзаработать. Хотела прислать за вещами таксиста, когда сама определится где-нибудь. Но события закрутились быстрей, чем она ожидала. Зэки спешили…
Маринке дали семь лет лишения свободы. Исполнителям, с учетом прежних судимостей, за групповое преступление — по шесть лет каждому.
Егор смотрел на бабу, думая о своем:
— Эта тюрягу не выдержит. Убьют ее там за зловонность и подлость. Даже в зоне есть предел, который никто не должен преступить. А эта дура — без удержу…
— …Из средств подсудимой, взятых при изъятии личных вещей по месту проживания, перечислить в погашение ущерба пострадавшим от пожара компенсацию в сумме…
Егор слушал приговор суда, не веря собственным ушам.
А через десять дней Антонина принесла деньги, полученные по решению суда. Они почти полностью покрыли затраты на ремонт дома.
Мужик целыми днями занимался восстановлением крыши, чердака и потолков. Редко виделся с домашними и почти не обращал внимания на прежних и новых баб. Его радовало, что милиция оставила семью в покое, не навещает, не проверяет дом, не грозит, ни о чем не спрашивает.
Егор знал: без этого бабья семье не подняться, не выжить. И теперь смирился с жиличками окончательно.
Зима была в самом разгаре, когда Егор, закончив ремонт, решил отдохнуть дома — в постели, в тепле. Он не вскакивал спозаранок из кровати. Не лез, матеря деревянелые ноги на чердак, где втихомолку не раз плакал от частой и затяжной усталости, от бессилья и тошноты. Случалось, не раз терял сознанье, грохнувшись лицом в какой-нибудь брус, ударялся головой, телом. Морщился от боли. Никто не помог ему, не навестил, не поинтересовался, как он там держится. Каждый был занят своим делом. И только Алешка крутился рядом. То гвозди подаст, то топор подвинет. Мальчонка внимательно следил за всем, что делал дядька и постепенно привыкал к неразговорчивому, хмурому Егору, перенимал у него манеру разговора, умение общаться не столько словами, сколько взглядом.
— А почему ты ни с кем не дружишь? — спросил он как-то Егора.
Тот растерялся от неожиданного вопроса. И ответил:
— Я с тобой кентуюсь, как мужик с мужиком. Разве этого мало?
— Ну, я еще маленький. А с большими?
— Я из-за этой дружбы крепко погорел, племяш! Теперь уже никому не верю! Себе и то не всегда!
— И не любишь никого?
— Тебя, твою и свою мать…
— Нет! Я не про них! Они свои! Я про чужую тетку! Каких все любят.
— Не нашел подходящей покуда! А почему ты меня о том спросил? — удивился Егор.
— Поклянись, что не выдашь секрет! — потребовал мальчишка.
Мужик рассмеялся. Но пообещал.
— Знаешь, а я — влюбился! — сообщил, задержав дыханье.
— В кого?
— В Наташу, какая у нас живет! Она самая красивая на свете! И добрая. Вот только часто плачет у себя в комнате. Я ее пожалеть хотел, заступиться! Но она мне не призналась, кто ее обидел.
— Это несерьезно. Она старше тебя! И не полюбит малыша. У нее есть кого любить. Большие дядьки. Они ей за любовь подарки делают. Да и зачем она? По себе выбирай! Ровесницу хотя бы…
— А чем они лучше? Я с соседской Светкой хотел дружить, а она на второй раз не пустила меня в дом. Сказала, что к девчонкам без конфет в гости не приходят. Я принес ей две конфеты, она их мне обратно кинула. Назвала дураком и двери закрыла. Почему?
— Мало конфет принес. Или не те, какие Светка любит.
— А ей что — всю коробку отдать надо?
— Она этого ожидала, — подтвердил Егор.
— Каждый день по коробке конфет? — удивился Лешка.
— Любовь денег стоит теперь!
— А Наташа сама мне конфеты дает. Выходит, любит. Правда, не по коробке. Но каждый день.
— Ты ее за конфеты полюбил?
— Нет! Она сама лучше конфет!
Егор выронил молоток, внимательно посмотрел на Алешку.
— Это как понять? — спросил строго.
— Она мне сказки читает. Добрые-предобрые, в прятки играла. Зайца из пластилина слепила. Кроме нее, никто со мной так не дружил. Всем вам некогда! Все большие. Только конфетами засыпаете. А ими сказку не заменишь. Если б не Наташка, я совсем один жил бы. А знаешь, как плохо одному среди взрослых? Совсем холодно. И если б не Наташа, я стал бы как сосед Свиридов, совсем старым. Он тоже один сидит во дворе подолгу. В доме тепло, а он мерзнет. Все заняты делом, как и у нас. Оттого он лишним стал, вроде меня…
Егор еле продохнул колючий комок. Стало нестерпимо стыдно перед этим маленьким человечком, раскрывшим не секрет, а свою беду.
— Алешка! Я, конечно, не сумею с тобой играть в прятки. На сказки времени маловато. А вот как мужик с мужиком давай дружить! Если ты хочешь!
С того дня Егор всюду брал с собой мальчишку. Будил его рано. Ходил с ним в магазин за хлебом и молоком. Вместе чистили от снега дорожку к дому. И даже скатали снеговика — рослого, толстого, с морковным носом. Алешка от радости прыгал, визжал от восторга и, забыв о Наташке, до ночи вертелся вокруг Егора. Тот рассказал сестре о разговоре с племянником. Но Тонька отмахнулась.
— Оно и впрямь некогда! Не до сказок. Они хороши на сытый живот. А для этого вертеться приходится. Тут уж не до глупостей. Пусть растет, как все! Быстрее позврослеет. Нас с тобой тоже не сказками баловали в детстве! Хоть и чужих в доме не было. А чем лучше Алешки жили? Да если б я видела тепло, заботу, разве поспешила б со своим дураком. Поверила, что нужна, что любит, не сможет жить без меня. И бросилась, как в омут. Очень хотелось тепла! Я его ни от кого не получала в доме! — заплакала тихо. — Мать целыми днями занята была. Отец сутками работал. Тебе не до меня! Так и жила, как домашняя собачонка! Ей и то больше внимания уделили б! — упрекнула запоздало. — Я Алешку родила, чтоб хоть кто-то любил меня! А время видишь, как повернулось? Уж не до жиру, быть бы живу! Ты потеплее к нему стань. Все же не чужой тебе! — прильнула к плечу Егора, прощая и прося…
