по виду европеец, увидев протянутую руку Аббаса, вскочил на ноги и что-то крикнул ему в лицо. Судя по всему, между ним и Аббасом были какие-то давние счеты, а возможно, Аббас был даже что-то должен этому пассажиру. Но это не помогло. Громилы тотчас же схватили строптивого европейца и выбросили его в море. Это верная смерть, даже если этот человек умеет плавать как дельфин. И никто при этом не пришел строптивцу на помощь, никто не вымолвил ни слова.
– Вот так, – негромко произнес Кислицын. – Вот, значит, как…
Егоров импульсивно дернулся и даже попытался вскочить на ноги.
– Сиди! – сквозь зубы произнес Кислицын. – Я сказал – сидеть!
Спецназовцы при всем своем желании не могли ничем помочь несчастному. У них была совсем другая задача, и, чтобы ее выполнить, они должны были оставаться незаметными. Они не имели права ввязываться в какие бы то ни было перепалки и стычки. И все же Егоров сдавленно прошипел:
– Я запомню этого Аббаса! Уже запомнил. Ничего, придет мой час!..
Тем временем Аббас подошел к бойцам. Кислицын надменно и холодно взглянул на Аббаса и положил в его протянутую ладонь три нитки жемчуга. Вот и пригодились спецназовцам драгоценности, которые им вручил перед отправкой во Францию инструктировавший их незнакомец.
– Нас трое, – сказал Кислицын по-французски. – По одной безделушке за каждого. Этого хватит?
Аббас знал французский язык. Он взял одно из ожерелий и какое-то время внимательно его рассматривал – видимо, определял, не фальшивка ли это. Затем, ничего не говоря, сунул все три ожерелья в карман и пошел дальше.
– Покамест мы в расчете, – прошипел ему вслед Егоров. – А дальше поглядим…
Припекало. Катер шел не шибко и не валко, покачиваясь на волнах. Палуба была битком забита пассажирами, и по этой причине даже встать и размять ноги было непросто, а уж чтобы прогуляться по палубе – об этом не могло быть и речи.
– Интересно, – проворчал Ивушкин, – сколько времени займет наше романтическое путешествие? Неделю? Две недели?
– Этот же вопрос я задавал тому арабу с вологодской физиономией, который нас встречал и провожал в дальний путь, – сказал Егоров. – Ну так он мне сказал, что точного ответа на этот вопрос не существует. Все зависит от обстоятельств.
– И что же это за обстоятельства?
– Скорость хода катера, погода, всякие дорожные приключения… В общем, обычное пиратское путешествие. Разве бывает точное расписание у пиратского брига? Хотя… Нашему милому Бармалею невыгодно, когда его корабль долгое время болтается посреди моря. Для него время – деньги. Так что обычно путешествие занимает три-четыре дня. Ну или пять. Так мне сказал наш спутник. Так что запасаемся терпением и полагаемся на судьбу.
– У пиратов нет такого понятия – судьба, – усмехнулся Кислицын. – У них – фортуна.
– Ну, значит, будем полагаться на фортуну, – согласился Егоров.
Какое-то время они молчали. Потом Егоров спросил – больше сам у себя, чем у своих товарищей:
– Вот, скажем, все эти люди… Куда они плывут? Ладно мы, с нами все понятно. Но они? Что они ищут?
– Наверно, лучшей жизни, – сказал Ивушкин.
– И где она, лучшая жизнь? Можно подумать, во Франции их кто-то ждет с пирогами и оркестрами…
Опять воцарилось молчание. Вскоре на палубе появилось несколько человек – судя по виду, матросы. Сразу же стало ясно, для чего они вышли из трюма: принесли еду и воду. Но не задаром. Любой пассажир, кто хотел перекусить или выпить воды, должен был за это заплатить отдельно. Платили неохотно, и, соответственно, мало кому матросы давали консервы и обычные пластиковые бутылки с водой.
– Наверно, у них нет денег, – вздохнул Егоров.
– Может, и так, – согласился Кислицын. – Нам тоже не мешает перекусить.
У спецназовцев были с собой консервы с галетами и вода – обычная походная пища. Они принялись завтракать и вскоре обратили внимание, что их соседи – двое темнокожих молодых мужчин, а также араб и женщина в парандже – внимательно смотрят в их сторону. Для чего они смотрят, было понятно без всяких слов. Вероятно, эти люди были голодны, и они невольно тянулись к запаху еды, как это делает всякий голодный человек. Конечно, они ничего не говорили, а просто то и дело косились в сторону Кислицына, Ивушкина и Егорова. Впрочем, мужчина-араб что-то вполголоса сказал своей женщине, та отвернулась, и мужчина обнял ее одной рукой. Что же касается двух темнокожих парней, то они смотрели на жующих спецназовцев почти неотрывно.
Одно и то же решение созрело сразу и у Кислицына, и у Ивушкина, и у Егорова. Они одновременно полезли в свои рюкзаки и извлекли оттуда по несколько банок консервов и по две упаковки галет. Еду разделили на две равные части. Одну половину Ивушкин молча протянул темнокожим парням, а вторую половину Егоров так же молча пододвинул к мужчине и женщине.
Никто – ни темнокожие парни, ни арабы – не ожидали ничего подобного. Женщина-арабка даже вздрогнула от такого жеста со стороны Егорова.
– Это вам, – сказал Егоров по-французски. – Возьмите…
Должно быть, арабы не знали французского языка, но они прекрасно поняли, что сказал им Егоров. Да и как тут было не понять? Им предлагали еду и воду. Впрочем, поняли они это не совсем правильно. Араб сделал такой жест, будто он отстранился от предлагаемой еды, и сказал по-арабски:
– Благодарим. Но нам не надо…
– Это бесплатно, – также по-арабски ответил ему Кислицын. – Прошу, возьмите. Дорога предстоит длинная…
Какое-то время араб молча смотрел то на Егорова, то на Кислицына, то на Ивушкина. Кажется, он ожидал подвоха и, судя по всему, был готов защищать и самого себя, и свою женщину. Примерно так же вели себя и темнокожие парни: они тоже не верили, что им просто так, задаром, предлагают еду и воду какие-то незнакомые люди.
– Возьмите, – повторил Кислицын. – Мы, путники, должны помогать друг другу.
– Чем я вам могу помочь? – спросил араб недоверчиво.
– Пока ничем, – ответил Кислицын. – Но дорога долгая, да и мы не знаем, что нас ожидает в конце пути. Возьмите еду. С вами женщина, вам труднее, чем нам.
Араб все так же недоверчиво протянул руку к еде и воде. Глядя на араба, то же самое сделали и темнокожие парни.
– Вот так-то лучше, – сказал Егоров. – Так правильно.
Сам того от себя не ожидая, он произнес эти слова по-русски.
* * *
До самого вечера ничего особенного не случилось. Корабль плыл и плыл, покачиваясь на волнах, на небе не было ни облачка, солнце палило немилосердно, и казалось, что этому изматывающему путешествию не будет конца. Поневоле начинало даже казаться, что и смысла в этом плавании также никакого нет, как нет смысла ни в бесконечном море, ни в безоблачном небе, ни в беспощадном солнце.
Еще дважды на палубу выходили матросы и предлагали купить у них еду
