Ознакомительная версия.
– И что бы изменилось, Люся? Романтизм люди полагают слабостью.
– Наверное, ты прав. А все-таки подумай. Я смогу переправить тебя на континент. Так, что ни одна собака...
– Нет. Я останусь.
– Почему?
– Мне не нравится, когда убивают людей.
– Всегда убивают. Ты можешь это изменить?
– Люся, я не собираюсь спасать мир. А вот не допустить здесь новых убийств...
– Понятно. Что ты хочешь знать, Дронов? Только учти: заведение у нас специфическое, клиенты – того паче, так что никакой л и ч н о й информации о них я тебе не дам. И даже не потому, что мне за это сразу башку срубят... Хотя и поэтому тоже. У нас здесь хоть и не храм, а...
– ...мастерская.
– Мастерская. Ты знаешь, я порой думаю... Если мастера отпустят нити, на которых по их воле пляшут толпы на мостовых, маршируют солдаты, вихляются в клубах призрачного дыма телекумиры – человеки рухнут наземь обездвиженными тряпичными куклами.
– Мне, конечно, интересны твои философические обобщения, но...
– Спрашивай.
– Ты хорошо знаешь барона Данглара?
– Достаточно.
– Он здесь живет семь лет?
– Семь с половиной.
– Он не женат?
– Нет.
– И тебя не посещает...
– Дронов, чтобы тебе было яснее ясного: у Данглара постоянная... экономка. Заочница. Из моих.
– Как долго?
– Они меняются. Обычно каждая живет месяца три-четыре.
– Почему меняются?
– Одни любят постоянство, другие...
– Люська, ты неискренна.
– Сообрази сам, Дронов: когда мужик боится привязанностей?
– Когда его бросили.
– Вот именно.
– От Данглара ушла жена?
– Угу.
– К кому-то?
– В небытие.
– Умерла?
– Передозировка наркотиков. Намеренная. Мне кажется... Да, Дронов, когда я говорю «мне кажется» – это мои вольные домыслы, а не факты.
– Понял.
– Мне кажется, Данглар принял ее смерть как... предательство.
– Сталинский комплекс?
– Ну не настолько Данглар эгоцентричен. И монументален.
– Она оставила записку?
– Нет. Просто его, красавца и храбреца, променяли сначала на наркотический сон, потом – на небытие... Какой мужчина это простит?
Странные дела случаются с мужчинами... Барон Фридрих фон Вернер, барон Данглар... Совпадение? Бывает.
– Почему Данглар постоянно упражняется в стрельбе?
– Дронов, стрельба – это мужские игрушки. Ты-то сам что думаешь?
Я пожал плечами:
– Точный выстрел – единственное действие, способное принести мгновенный результат.
– И на кого он хочет это действие направить? – спросила Люся.
– Сам бы желал знать. Возможно, просто для самоутверждения. Хотя... стрелок он редкий.
– Почему ты спрашиваешь о Дангларе, Олег?
– Данглар показался мне... не вполне адекватным.
– Дебильное словечко! А кто в этом мире «адекватен», Дронов? И – чему?
– Внешне Данглар – застегнутый на все пуговицы служака. Чтящий закон. А на самом деле – мятущийся «вольный стрелок». Которому претит тот мир, который он вынужден охранять. Но с другой стороны, и без мира этого он не может! Данглар тоскует от установленного им самим порядка, но и любое его нарушение рассматривает как посягательство на свою собственность! И притом тайно радуется этому: ну наконец хоть что-то произошло, – ведь только так он может удовлетворить давидов комплекс!
– Давидов комплекс? Откуда это?
– Сам придумал. Только что. Данглар учится всю жизнь «метко метать камни» – и в прямом, и в переносном смысле. В надежде встретить своего Голиафа. А его все нет и нет. Для того чтобы стать героем и победить Голиафа, бывает, что нужно его с о з д а т ь.
– Мудрено, Дронов, мудрено. Но в целом – логично. Впрочем, все правители во всех странах только и заняты тем, что «создают голиафов»: страх – единственное оправдание власти одних над другими. Слушай, может, тебе в психоаналитики податься? Они бешеные деньги загребают.
– Не хватит ни образования, ни таланта. Да и сбрендить боюсь.
– А в родном отечестве?
– Ты давно его покинула. Там всего Фрейда вместе с Юнгом, Берном и Фроммом заменяет добрая сорокоградусная подруга. И – беседа с хорошим человеком. Лучше случайным.
– Ты прав. Так ты думаешь на Данглара?
– Думаю? Что именно?
– Не крути, Дронов, я же не дура! «Что именно?» Вчера – Алина Арбаева спрыгнула с крыши, сегодня – Сен-Клер-младший ранним утречком воды наглотался под завязку! Я же не размышляю о том, что это ты бросил бедную девушку через парапет!
– Ладно, извини. Что такое «чако»?
– «Чако»? Не знаю. А что это?
– Наркотик. Или типа того. Никогда не слышала? Ни от девочек, ни от клиентов?
– О клиентах ни полслова. А у девочек моих строго: никаких наркотиков! Категорически! У меня – приличное заведение. Родители клиентов должны быть спокойны за своих чад. И девочки мои потому абсолютно здоровы. И от наркотиков, и от профессиональных хворей. Для всех без исключения клиентов и сотрудников – экспресс-анализ на все. На том и стоим. Да и... Секс сам по себе – лучший стимулятор. Для жизни.
– А для смерти? Что является стимулятором смерти? Неудовлетворенное честолюбие? Гордыня? Или – нежелание подчиниться ей?
– Что еще ты хочешь узнать, Дронов? Ты сегодня настолько разумен, что я устала тебя понимать.
– У тебя был трудный день?
– Днем я, как правило, отдыхаю. У нас ночи горячие.
– Так про «чако» ты ничего не слышала?
– Нет.
Я вынул составленный на основании данных Паутины список самоубийц, положил перед Кузнецовой-Карлсон.
– Что это? – спросила она.
– Список.
– Это я вижу.
– Посмотри, пожалуйста, кто из этих людей бывал у тебя?
Людмилка пробежала мельком фамилии, поджала губы:
– У меня скверная память на имена.
– Все были?
– Я ответила.
– Слушай, Кузнецова, им что здесь, медом намазано? Для таких шикарных девочек и мальчиков все услуги и без того – везде. Почему?
– Что – почему?
– Почему они все слетались к тебе, как мухи?..
– Тебе честно или откровенно, Дронов?
– Подробно.
– Знаешь, чем мое заведение отличается от домов терпимости?
– Думаю, ничем.
– Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Просто... для каждого клиента у нас составляется индивидуальная программа. Я тебе как-то рассказывала. Один хочет быть Королем, другой – Висельником, третий – Великим Инквизитором, четвертый – Мальчиком для битья, пятая – Принцессой на горошине или Портовой шлюхой, шестой – Поэтом!
«Странно, она всех называла выдуманными именами – Оле, Хитрюга, Сказочник, Страшила, Балерина, Королева, Шут, Кортес, Гринго... И – постоянно хохотала, а ее карие глаза так и лучились радостью. Ее состояние можно было бы назвать... эйфорией, но это была эйфория наяву! Словно она в этой поездке обрела все: веру, надежду, любовь, волю, счастье... А я... Я сидела и мучительно ей завидовала. Я чувствовала себя девчонкой, которую наказали, в то время как Соню взяли в самую настоящую сказку, на великолепный бал...» – вспомнил я рассказ Даши Бартеневой. Напел тихонько:
– «Это удивительный был аттракцион...»
– О чем ты, Дронов?
– Да так, подумалось... А кто здесь – Сказочником?
– Кем?
– Сказочником.
– Не понимаю, о чем ты.
– А кем хотел быть Данглар?
– Префектом. И – стал им. А вот кем хочешь быть – или казаться ты, Дрон, я не знаю. Но, боюсь, дорога твоя ничем добрым не кончится.
– Это если думать о плохом.
– А ты о чем думаешь?
– О солнце.
– О солнце? Что можно думать о солнце?
– Только хорошее.
– Только хорошее... – грустно повторила Людмила.
– Правда, если настроение гуляет, можно и на нем разглядеть пятна.
– Хорошее... Ты знаешь, Дронов, я от людей видела мало хорошего. Все – как близнецы единоутробные. «Каждый – свое, каждый – себе, и каждый плюет на каждого...»
– Стихи?
– Проза. Житейская бестолочь.
– Ты тоже научилась?
– Плевать?
– Да.
– Честно? Тоже.
– А почему сидишь здесь со мной?
– Дронов, ты – как солнышко. Или как воскресенье. С тобой можно отдыхать душой.
– Может, я придурок?
– Для кого-то – наверное. Но не для меня. Ты умный, очень непростой, порою печальный, но все это... Вот пытаюсь я сформулировать и – не могу. Таких, как ты, не хватает всем.
– Столько узнаешь о себе за один вечер...
– Это чистая правда.
– Возгоржусь.
– Не-а. Ты сам не замечаешь свою искренность. Потому что ты такой. А мир вокруг – театр. Кукольный. И живых здесь немного.
– Но мы – живые.
– Пока.
– А потом?
– Как Бог даст. Выпью-ка я водки. Будешь, Олег?
– Нет.
– Как знаешь. – Людмилка налила себе по-русски, на три четверти стакана, выпила мелкими глотками, словно лекарство, поморщилась, раскусила дольку лимона, присыпанную сахарной пудрой, напела вполголоса: – «Вдоль дороги лес густой с бабами-ягами... А в конце дороги той...» Во что ты пытаешься вломиться, Дронов? Даже для меня, глупой девушки, ясно: меньше знаешь – легче спишь. И – дольше живешь.
– Меня уже вломили. Так что выбирать не приходится. Кстати, о Сен-Клере...
Ознакомительная версия.
