– Танки и штурмовые орудия полным ходом идут на Обоянь. Мы бежим следом. А что танки оставили позади себя или не заметили – ну, да вы уже знаете. Иваны, пропустившие танки, назад отходить не могут, но и в плен особо уже не сдаются.
– Значит, теперь пойдем легче.
– Да, – кивнул Дори. – Но до тех пор, пока иван не подтянет резервы. Тогда вам снова придется туго.
– Почему?
– «Почему?», – передразнил Эрнст Блондина. – Не выставляй себя глупее, чем ты и так уже есть, Цыпленок! Надо топать, а если повезет – ехать, пока русские не подтянули резервов. Где они их держат – я не знаю. Но когда они окажутся здесь, то их начнут колотить танки, а мы займемся пехотой. Приблизительно так будет, Цыпленок?
– Точно так. Кроме того, перед вами еще находится пара дрянных районов обороны, противотанковый ров и железнодорожная линия и…
– Ничего себе? И больше ничего?
– И Обоянь!
– Не могу больше слышать этого дрянного названия!
– Тогда я скажу: излучина Псела, – пошутил Дори.
– Что это еще за ерунда?
– То же самое, Эрнст. Первое – название места, второе – ландшафта. Должно быть, прекрасные места с равнинной речкой Псел. Ну ладно, шутки в сторону, я поехал. Возьму еще с собой двух раненых. Счастливо!
Он завел мотор, два раза повернул ручку газа.
– Пока! Вам привезти чего-нибудь особенного?
– Отпускной билет!
Они рассмеялись, Дори помахал рукой, включил передачу, дал газ и так круто развернул мотоцикл, что колесо коляски оторвалось от земли.
– Видел бы это его друг – техник!
– Ему такое совсем не надо. Дори и так каждый раз нарывается на разнос!
– Две странные птички.
– Они нужны друг другу. Один без другого – только полпорции.
Они потащились к отделению. Эрнст бросил две коробки с пулеметными лентами на землю:
– Для Петера и Пауля от Дори!
Ханс посмотрел на них и сказал:
– Можешь их сразу помочь нести.
Они снаряжали ленты, а Эрнст ругался на Дори и на портящий настроение груз патронов. Все рассмеялись.
Ночь была теплой.
Роты двинулись вперед.
Эрнст и Блондин шагали друг за другом. Слева от них – Камбала, Куно и Петер. Справа – Пауль и Йонг. Во главе – Длинный Ханс. Все они были в шароварах с напуском. Преимущество – пыль не так быстро набивается в сапоги. Единственный консерватор – Ханс. На нем – суконные брюки, по дедовскому обычаю заправленные в голенища со складкой спереди. У него необычайно длинные ноги, а из-за короткой маскировочной куртки они кажутся еще длиннее. Полная противоположность ему – Камбала. У него длинная маскировочная куртка свисает почти до колен, как полупальто. Блондин улыбнулся: «Как длинный сюртук в вермахте, так называемый сюртук «в память о кайзере Вильгельме», также прозванный «курткой от несчастных случаев», «защищающей колени от солнечных ожогов»!» Куно то и дело оборачивался. Опять они спорили. Петер не встревал.
«Неужели он снова идет с перекошенным лицом, серьезный, мрачный, тупо смотрит перед собой и думает о Вальтере? Пауль и Йонг идут в том же ритме, стабильно. Одного роста, одной комплекции, одно целое. Их объединяет их пулемет. Да… А Эрнст и я? Эрнст снова топает как индеец. Единственный с непокрытой головой. Всклокоченные волосы слиплись от пота. О чем думает? О жратве? О Мюнхене? О бокале холодного пшеничного пива? Пить ему всегда хочется. В крайнем случае, он даже пьет чай с лимоном. Скучно идти вот так, но все же лучше, чем бежать на позицию с дотами. К жаре постепенно привыкаешь. Жажда тоже переносима. Если, конечно, не думать сразу о пиве и о тенистом пивном садике».
– Эй, Цыпленок!
– Что?
– Ведь ты же знал Вальтера лучше, чем кто-либо из нас?
– Может быть. Во время рекрутчины и в батальоне охраны я жил с ним в одном помещении. Часто вместе проводили время. Вместе учились на саперных курсах в Шпреенхагене. На съемках фильма в Бабельсберге. Во время кампании по сбору зимней помощи перед дворцом УФА. Вальтер справа – я слева. Посредине – Сара Линдер! Что это ты сейчас вспомнил о Вальтере?
– Не знаю. Видел, как он погиб. Так дома представляют себе геройскую смерть. Во время атаки удар в «тыкву» – и все… К сожалению, Цыпленок, не каждому дано такое счастье. Большинство подыхает в муках!
– А к чему твой вопрос о Вальтере?
– Да, мой Цыпленок, вот в чем дело. Вальтер был для меня типичным представителем подрастающего поколения. Я думаю, как снаружи, так и изнутри. Для него все было определено. Из многодетной семьи – в национально-политическую академию. Чистый, понимаешь, что я подразумеваю? Порядочный во всем. Чтобы не звучало напыщенно, я бы сказал – чистый. Чистый в своих мыслях и идеях. Чистый и ясный в своем поведении и убеждениях. Подрастающее поколение, Цыпленок! Элита – не из реторты, а из смолы! И все же он был здесь? Да, и именно в него, блестящего чистого и порядочного парня попало. Рядом с ним бежало полно всякой малышни, но нет. Попало именно в него. Разве это справедливо?
– Сейчас ты занимаешься тем, в чем упрекаешь меня, когда говоришь «задумался, Цыпленок?». «Задумался, Эрнст?» Ты же знаешь старую поговорку: первыми гибнут лучшие – остается дерьмо.
Эрнст улыбнулся и вытер пот с лица:
– В соответствии с этим я должен остаться, так?
– Чепуха! Это не имелось в виду!
– И все же я умру в постели. Я это знаю.
– А от чего, ясновидящий ты наш?
– От того, что сильно обожрусь и упьюсь пшеничным пивом.
– А я? Про меня ты тоже знаешь?
– Это нетрудно. Умрешь во время спора. Скорее всего, задохнешься, потому что часто будешь втягивать лужи в ноздри.
Они рассмеялись. Наконец, Блондин сказал:
– Странно, Эрнст. Знаешь, что я хотел бы знать? – А когда Эрнст не ответил, продолжил: – Знать, как будет после войны. Представь, война прошла, а мы бы встретились через пять или десять лет после нее.
– Думаю, ты хочешь стать учителем. Тогда все ясно. Ты будешь в гимназии. – Он покачал головой и поправился: – Да, в национально-политической академии, естественно. Будешь женат, с детьми, мальчиком и девочкой, как предписано, будешь ругаться на налоги и на тещу и первого числа каждого месяца будешь получать свою монету.
– А ты женишься на дочери хозяина пивоваренного завода и будешь жить за счет ее собственности.
– Лучше за счет пива.
Блондин стал серьезным:
– Без шуток. Ты думаешь, что мы, наше обстрелянное поколение, вообще сможем жить нормальной гражданской жизнью?
Эрнст задумался и почесал нос.
– Думаю, да. Хотя сейчас я себе этого не могу представить. Сначала нам будет чего-то не хватать. Бравых начальников, снарядов, грязи, искусственного меда и, например: начальники есть везде, и бравые есть в гражданской жизни. В сомнительных случаях устройство привычного разноса возьмет на себя жена.
Он прервался и задумался. Возникли проблемы, потому что он перешел с диалекта на хохдойч:
– Эта свинская война в нас что-то сломала. Где-то у нас контачит. Хотя перегоревшие предохранители можно заменить, поврежденные проводники остаются. И это есть, а может быть, и будет нашей болезнью. Сувенир, Цыпленок! Эти помехи дальше мы будем тащить за собой всю жизнь. Лучший пример дает Первая мировая война. Когда они тогда пришли с нее домой, у них был тот же дефект. Не умеют ничего, кроме как стрелять и убивать. Что им делать? Идти во фрайкор. В этом они знали толк – стрелять и убивать. В рейхе было немногим лучше – солдаты с обеих сторон. С одной – вечные ландскнехты, с другой – те, которым игры в войну и солдатиков до смерти надоели. Объединения верных родине и не имеющих родины.
– Коммунисты?
– Не все. Большинство – социалисты. В конечном итоге все пришло к тому же, а именно – к взаимному проламыванию черепов. Больше всего повезло, может быть, тем, кого приняли в рейхсвер. Они были тем, что сейчас называется «запасные части в глубоком тылу». Кроме того, они были внепартийные, то есть государство в государстве. По моему мнению, верные кайзеру тугодумы.
– Да и время не особенно хорошее.
– Ты еще говоришь! Война проиграна, работы нет, жрать нечего, инфляция – что еще оставалось делать, кроме как ругаться и драться? В основном было две партии – верная кайзеру, мечтавшая о довоенном времени, и другая, которая хотела нового, лучшего будущего. Консервативная и революционная. Ты видишь между ними компромисс?
– Нет, но он был. Меня интересует наше будущее. В восемнадцать-двадцать лет внутренне мы уже никуда не годимся. Выйдем ли мы когда-нибудь из серых тряпок?
– Ты – совершенно определенно – нет, – улыбнулся мюнхенец. – Учителем придешь в национальную политическую академию. Там всегда будешь носить форму. Школьный советник Цыпленок в коричневом, и повязка со свастикой на рукаве. По совместительству – офицер резерва Лейбштандарта. Должна быть традиция! Может, станешь даже директором школы. В Обояни, например!
