думаешь, Лёня убил его? Может, Артист в разгул подался. С него станется.
– Убил. Я чувствую, – командир не сказал, что в санчасти находится Коля, в силе и смелости которого он нисколько не сомневался.
– Чего ты заладил: убил да убил, – начальник лагеря вдруг стал раздражённым. – Такое даже представить невозможно. И я, дурак, у тебя на поводу иду. Что Лёня, бандит какой? Не пори чушь! И Клаве я верю. Мы с ней здесь пять лет. Надёжная баба. В загул Артист подался, и не морочь мне голову.
– Чувствую я, что Артиста убили. На спор могу даже пойти!
– И потом, возможно просто случайное совпадение. Ты что, вообще этого не допускаешь? Я ведь Лёню лично на работу принимал. Он в училище собирался устраиваться. Я тогда ещё, помню, спросил, чего из города – он в Благое работал – к нам в глушь приехал. Вот тогда-то он мне про отца и сказал, что, дескать, недавно его похоронил. Я поверил. Думал, горе у парня, решил обстановку сменить. А почему нет? Вполне возможно. Я ведь сам, когда отца похоронил, поверишь, жить не хотел. Мы с отцом не разлей вода были. Ну да ладно, не о том речь. Одним словом, это я его сюда переманил, а так бы он в училище работал, где об Артисте слыхом не слыхивали. Значит, они не знакомы. Документы его у меня.
– Чувствую я, нутром чувствую, что Лёнька его убил, – командир настаивал на своём.
– Фу ты, заладил! Мозгами пошевели. Не мог он сам на такое пойти, не верю. Физически он слабее Артиста в сто раз. И вообще, какого чёрта Артист к нему попёр? Я ведь его предупреждал, чтобы соблюдал конспирацию. Болван. ….. Ну а если представить невообразимое, и Лёнька его действительно убил, я с него семь шкур спущу. Живым закопаю, – лицо начальника лагеря стало багровым от злости. – Артист у нас на весь золота был. Где я теперь такого отыщу? Сука!.. Убью! Даже не знаю, как мы без Артиста.
Начальник лагеря распалялся всё больше и больше, а это означало, что достанется всем. Командир, опасаясь, что тот узнает о Коле с Сергеем, тут же пошел на попятную.
– Николай Фёдорович, может, действительно Артист в разгул пошёл. Помните, он в прошлую зиму, почти два месяца пропадал? Телефон так же отключён был.
– Я тоже так думаю, – начальник лагеря сразу же поддержал командира, радуясь, что и тот так считает, а, значит, ничего страшного.
Потеря Артиста для лагеря была катастрофой. Все пять лет, которые существовал лагерь, они не знали проблем с людьми, потому что Артист бесперебойно снабжал их подростками. Этот невысокий, худой парень был сиротой. На своей шкуре испытав все тяготы неустроенной жизни, он научился превосходно разбираться в психологии подростков. И теперь, шныряя в округе в поисках ребят, он близко не подходил к компаниям подростков. Ему было известно, что вожак такой группы всегда бывает очень хорошо осведомлён об обстановке в стране, правилах жизни в социуме, и членам его группы было весьма опасно сообщать заведомо ложную информацию.
Артист всегда выискивал одиночек, которые уже своей обособленностью сообщали ему о наличии у них серьёзных проблем, в решении которых он и вызывался помочь. Хитрый, как лиса, он умело использовал человеческую природу, входил в доверие и, как результат, человек оказывался в лагере. Артиста совершенно не интересовала дальнейшая судьба подростка: то ли от того, что ему было не знакомо слово «сострадание», то ли потому, что он был игрок по природе. Каждое задание он воспринимал как партию в шахматы. Он продумывал план действий, направление поиска. Всегда делал пробный выход, чтобы выяснить подводные камни, расставленные ловушки, затем только выстраивал собственную комбинацию выигрыша. Вот почему исчезновение Артиста начальник лагеря воспринял как трагедию. Потеря такого работника действительно ставила под угрозу существование лагеря вообще. Но надежда умирает последней, и потому начальник тешил себя мыслью, что всё ещё образуется.
– С ним такое бывало и не раз. Телефон отключит и гуляет. Придёт – по шеям надаю. Сколько раз ему говорил: телефон ни при каких обстоятельствах не отключай. Опять отключил! Знает, что мы без него как без рук…. Подождём. Может, объявится. Бывало, на месяц пропадал. Ты адрес его подруги не знаешь?
– Нет. Артист скрытным был.
– Горячку пороть не будем. Не мог Лёня убить. Не трогай его пока. Куда он денется? Все его документы у меня. Каких–то три, четыре недели осталось. Надо партию сдать, потом разберёмся. Понял? – начальник лагеря строго посмотрел на командира.
– Всё, иди. Да …ещё раз напоминаю: товар портить нельзя. Мы аванс уже взяли. С теми ребятами шутки плохи. Смотри у меня!
Командир молча вышел из кабинета. А выйдя на улицу, грязно выругался.
«Товар не порти!» – он старался голосом походить на командира. – Попробовал бы сам из этого дерьма солдата приличного сделать! Суки, все учить лезут! А этот докторишка у меня ещё поплачет. Ещё не родился человек, который меня вокруг пальца обвёл. Я тебя, гниду, насквозь вижу. Это ты убил, а Коля тебе помог. Ну, ничего, я до тебя доберусь. Дай время. Пацанов сдадим – ты мне за всё ответишь.
А Лёня, между тем, как только за командиром закрылась дверь, схватив брюки, прошёл к раковине и, положив в неё брюки, поджёг их. Он с удовольствием смотрел на огонь и, не замечая дыма, радовался как мальчишка, ощущая себя разведчиком, которому едва удалось избежать провала. Когда же он вошёл в свою комнату, то увидел перевёрнутый матрас. Его сердце тотчас ушло в пятки. Он с ужасом осознал, что телефон Артиста командир взял с собой и уже наверняка направляется к начальнику.
– То, что у тебя было под матрасом, … у меня, – Лёня вздрогнул от страха – так тихо подошла медсестра Клава.
Увидев бледное лицо врача, она, чуть улыбаясь, доброжелательно добавила.
– Сохранней будет, – женщина повернулась и вышла из комнаты.
Лёня до того был удивлён сказанным медсестрой, что у него подкосились ноги, и он едва не упал. Опустившись на кровать, он минут двадцать приходил в себя от услышанного. В голове крутилась одна единственная мысль: медсестра всё знает, что делать? Не придумалось ничего стоящего, и ему ничего не оставалось делать, как, положившись на судьбу, жить дальше.
Лишь вечером Лёня сообщил Коле о приходе командира.
– Я ему сказал, что ты не раньше, чем через две недели сможешь вернуться в строй.
– Ого, так долго! Леонид Александрович, я пару дней полежу и уйду.
– Ты
