Щербинин озабоченно полез в сейф, отпер маленькое «секретное» отделение, сдвинул нетабельный изящный «вальтерок» с опечатанных сургучом пакетов, извлек на свет божий номер третий, вскрыл, прочел и за голову схватился. Мать перемать! Специальный оперативно-боевой план «Стальной коридор»! Тут немудрено и без всякого инспектора голову сломать! Правда, несколько лет назад его отрабатывали, тогда все хорошо прошло, личный состав поощрения получил, и его самого не обошли — медалью наградили… Но это был учебный вариант! А теперь, похоже, придется в Кабуле «коридор» уже по-настоящему разворачивать! А Кабул уже не тот, и мир изменился, да ладно мир — и страна изменилась: был непобедимый тяжелый крейсер под названием СССР, а сейчас получил торпеду в борт, накренился, потерял ход, брызнули в разные стороны катерки и спасательные шлюпки, и неизвестно, чем все это закончится. Тут уже не медалями пахнет, а вот этим самым «вальтером» у виска…
Он нажал клавишу селектора, соединяясь с замом по боевой работе:
— Петро, боевая тревога, дуй ко мне!
А тот тоже не врубается: какая такая боевая тревога без всяких предупреждений? Аж заикаться стал:
— В чем дело, командир?! Кто-то в полк приехал?
Щербинин набрал полную грудь воздуха, заорал в трубку так, что зам его и без проводной связи бы услышал, хоть и сидел через два этажа:
— Подполковник Самоедов, бое-ва-я тревога-а-а! Вопросы задавать будешь, если живыми останемся и личный состав сбережем!
И закрутилось все в полку!
Боевая тревога! Завыла сирена, вестовые помчались по домам офицеров, которые жили вне части, дежурные по подразделениям бросились срывать пломбы и открывать оружейные комнаты, солдаты разбирали оружие, парашюты и выскакивали из казарм, шоферы неслись к гаражным боксам, заводить боевую технику, механики и летчики неслись на летное поле.
— Все, без дураков, мужики, — орал в ангарах капитан Самгин. — Боевая! Запускай и на выход!..
Аэродром оживал, отходя от многомесячной спячки. Техники расчехляли двигатели, срывали все заглушки с красными ленточками. Проржавевшие за зиму лестницы устанавливались под кабины МиГов, летчики, облаченные в высотные противоперегрузочные костюмы, выскакивали из машин, подвозивших их прямо к трапам истребителей, и ловко вскарабкивались в тесные кабины.
— Я восьмой, к взлету готов!
— Десятый к взлету готов!
— Девятый готов!
Длинные керосиновозы, захлебываясь ревом, в клубах едкого дыма уже подъезжали к гигантским транспортникам, а на плоскостях прыгали от нетерпения заправщики в синих комбинезонах. Быстрей, быстрей, давай шланги!
Боевая тревога! Сотни людей, вовлеченных в это действо, отрабатывали все, что положено, сполна, рвали жилы, мышцы, выкладывались, не жалея сил, потому что понимали: вот сейчас, может быть, и начинается то самое, ради чего они столько учились, тренировались, к чему постоянно готовились. Начинается боевая работа! Потому и нет ни одного равнодушного, ни одного расслабленного, ни одного скептика — есть только офицеры и солдаты. И у каждого в крови — адреналин играет. Потому что боевая тревога!
На взлетку плюхнулся юркий «Як-40» с представителями Минобороны, пробежал по бетонным плитам, отрулил в сторону, Щербинин встретил прибывших и тут же получил свежую информацию:
— Пока ничего точно не известно, — сообщил начальник оперативного отдела штаба ВДВ полковник Бобров — высокий, широкоплечий, с резкими чертами лица. — Проводите учения ограниченным составом, я докладываю результаты по команде, и так до самого верха.
Бобров указал пальцем вверх, прямо в чистое голубое небо.
— А там уже будут решать. Ты же знаешь, положение сложное — республики тянут одеяло на себя, делят армейское имущество, личный состав. А как у вас обстановка?
Щербинин пожимает плечами:
— Как на пороховой бочке. В Карабахе воюют, то там, то здесь вспыхивает… Фитиль потихоньку тлеет, а мы сидим и чего-то ждем…
Пока в огромные темные чрева Илов загружаются живая сила и техника, полковник Щербинин с представителем МО инструктирует командиров взводов, батальонов и рот:
— Проводим учения по апробированной схеме. Задача: десантирование с высоты шестьсот метров, захват аэродрома, обеспечение круговой обороны и беспрепятственной посадки бортов с основными силами… Задействованы три борта!
Три самолета «Ил-76» прогревают двигатели, механики проверяют приборы и оборудование. Командиры экипажей Золотов, Копытин, Мельник со вторыми пилотами и штурманами проходят инструктаж у штурмана полка майора Шульги:
— Снижаетесь с максимальным градиентом, имитируя посадку, на самом деле выбрасываете десант и уходите. Ориентируетесь на приводную радиостанцию.
Присутствующий особист капитан Клевцов добавляет:
— Записи в рабочих тетрадях делайте карандашом. Помните о режиме секретности.
Экипажи расходятся.
— Знаешь, Вася, что такое «посадка с максимальным градиентом»? — спрашивает Мельник у капитана Тромбачева — своего второго пилота. — Это, брат, и есть знаменитый «афганский заход»! Слыхал?
Они заняли места в кабине.
— Слыхал, Сергей Петрович, — Второй пилот пристегнулся ремнем. Он молод, и многие хитрости пилотирования, которые не преподавали в летном училище, ему неизвестны.
— Только толком не знаю. Расскажите!
Мельник улыбается.
— Это, брат, целая наука! С какого расстояния мы обычно начинаем посадочную глиссаду?
— С десяти — двенадцати километров, — четко отвечает Тромбачев.
Мельник кивает:
— Вот-вот… А там кругом горы, это во-первых, а во-вторых, на плавной линии снижения тебя уже ждут со «Стингерами»! И на этих десяти километрах обязательно собьют!
— Как же вы садились? — завороженно спросил Вася.
— Очень просто. Заходим на посадку с километра-полутора. Плавной посадочной глиссады нет — падаем с высоты, над самым аэродромом. Выпускаем закрылки, подкрылки, шасси и с максимальной крутизной идем вниз по спирали, с вертикальной скоростью снижения до тридцати метров в секунду. И при этом отстреливаем тепловые ракеты!
— Так можно в штопор сорваться…
— Можно, — усмехается командир. — Но не нужно! Нужно от ракет уйти и сесть нормально!
— А сейчас зачем так? — спрашивает капитан. — Афган давно закончился!
Мельник усмехается:
— Значит, надо! Просто так в армии ничего не делается. Да и вообще нигде… а тренировки — великое дело! В Анголе мне ракета попала в двигатель, на борту двести человек, но мы десять раз отрабатывали полет на трех движках, вот я и долетел, и сел нормально.
Вася вздыхает:
— Да, командир должен все уметь.
— Не только командир, а любой пилот, — говорит Мельник. — Вот ты хотя и сидишь справа [21], а должен уметь все, что я умею. Чтобы при необходимости заменить меня в любую минуту!
— Зачем это?
— Сейчас некогда, как-нибудь напомнишь — расскажу…
Стальные птицы медленно ползут по рулежным дорожкам и, замерев на несколько секунд на краю взлетно-посадочной полосы, бешено рычат двигателями, а потом срываются с места и устремляются вперед с постоянным ускорением. И вот первая машина отрывается от земли, набирает высоту и растворяется в небе, а по бетонке мчится вторая, третья…
…Ближе к полуночи командир полка и представители штаба дивизии проводят разбор полетов.
— Ну, так, вроде бы все штатно, — говорит в заключение полковник Бобров. — Так и доложу. Однако, товарищи, прошу не расслабляться. Поверьте мне, это только увертюра. А если наверху решат, то тогда придется и целую оперу разыгрывать!
Щербинин вздохнул:
— Будет приказ — и оперу споем, и балет станцуем!
Офицеров перевели на казарменное положение, летчики ночевали в общаге, хотя после напряженного дня возбужденная нервная система не у всех поддавалась сну.
— Так что за историю вы хотели рассказать, Сергей Петрович? — спрашивает командира второй пилот Тромбачев.
