Он видел, как машина въехала во двор и остановилась. Некоторое время Воркун продолжал наблюдать за «Ауди» из своего укрытия. Из машины вышли два парня в черных ветровках и джинсах, бритые почти наголо. Они, сплевывая под ноги, ходили по двору, постукивали кроссовками по колесам машины и сверкали солнцезащитными очками.
«Вроде все спокойно», – подумал Воркун и вышел из-за кузова. Воришки заметили его не сразу, потому как вообще не смотрели в угол двора.
– Ворота закрой! – крикнул Воркун издалека и подумал: «Никто не увидит, что я закрываю ворота».
Только когда машина оказалась отрезанной от внешнего мира бетонным забором и закрытыми наглухо воротами, Воркун почувствовал, как отлегло от сердца.
Неряшливо раскидывая в стороны свои длинные и тяжелые ноги, он приблизился к машине, сохраняя на лице выражение безразличия и усталости. Это он считал военной хитростью – демонстрировать разочарование в товаре, чтобы потом было легче сбить цену.
– Ну? – неопределенно спросил он. – Что это?
Парень с узким лбом и впалыми щеками, что делало его лицо свирепым и глупым, опустил задницу на капот и сунул в рот сигарету.
– Не видишь, что это? – усмехнулся он и стал показывать: – Вот колеса. Вот кузов. Бампер. Ветровое стекло… Ну как? Узнаешь?
Воркун молча ходил вокруг «Ауди». Он перевидал на своем веку много автомобилей, но такую роскошную спортивную модель видел впервые. С трудом сохраняя на лице недовольное выражение, он медленно обошел вокруг машины, рассматривая вытянутые фары с ксеноновыми лампами, изящные колесные диски, обтянутые кожей сиденья салона. Он сразу заметил лежащий на заднем диване тонкий черный кейс с золоченым вензелем «&» под ручкой, но взгляд его тотчас заскользил дальше, на крышу, замки дверей и багажника. Машина была в отличном состоянии.
«Хотя бы на три надо договориться», – подумал Воркун, отыскивая, к чему бы придраться, но воришки словно читали его мысли.
– Работы было много, – сказал один из них – ушастый, с прыщавым лбом и подбородком. – Пришлось петлей поднимать запоры и линейкой удерживать концевики под капотом, чтобы не завыла… Ты обрати внимание на панель! Шестиступенчатая коробка, постоянный привод на все колеса! А с места старт берет – позвоночник спинку кресла продавливает!
«Цену взвинчивают!» – с неприязнью подумал Воркун, садясь за руль и с трудом проталкивая свои длинные ноги к педалям. Он коснулся ладонью руля, почувствовал запах дорогого одеколона и потянулся к рычагу, управляющему положением сиденья. «Хозяин был невысокого роста», – подумал он, подгоняя сиденье под себя. Затем сделал вид, что поправляет зеркало заднего вида, и опустил его в нижнее положение. Теперь он мог видеть кейс. «Неужели они не заметили такой привлекательной штучки? – с сомнением подумал Воркун. – Впрочем, черный кейс на черном диване…»
– Время идет, шеф! – поторопил узколобый. – Давай сначала рассчитаемся, а потом будешь рычажки трогать.
– Трех хватит? – почти без надежды спросил Воркун и почувствовал, как от собственной наглости сам же ухмыльнулся.
– Ты что, прикидываешься калекой? – обиженно спросил прыщавый. – По две с половиной на брата.
«Может, там ничего нет? – думал Воркун. – Кейсы с ценными вещами обычно в машинах не оставляют».
– Ну так как, шеф? – напомнил узколобый. – Платить будешь или что?
Воркун вышел из машины и встал между ней и воришками так, чтобы они не смогли увидеть кейс. «Пять тысяч баксов! – с ужасом подумал он. – Половина аванса! Были бы у меня какие-нибудь рваные или потертые купюры, да, как назло, нет такой ни одной!»
Он думал, что можно сделать, чтобы не платить, но в голову ничего умного не приходило.
– Ладно, – сказал он. – Подождите минуту. Сейчас вынесу.
* * *
Гере в затылок светила киловаттная лампа. Зимой, когда в мастерской было сыро и холодно, он любил работать под ее живительными лучами. Но теперь она дублировала солнце, которого этим летом было в избытке.
Он принялся собирать ключи и отвертки. Это была его обязанность – содержать инструментальный стол в порядке. Макс задержал взгляд на «Ауди», стоящей в дальнем углу мастерской.
– Поезжай домой, – сказал он, вытирая замасленные руки тряпкой. – Уже двенадцатый час.
– Это мы столько провозились? – Гера пожалел о растраченном времени, словно у него были еще какие-то дела, и стал раскладывать ключи на большом железном столе, края которого были щербатыми от пробок пивных бутылок. – Летом вроде бы дни длиннее, а мы едва успеваем.
– Летом машины бьются чаще, – решил Макс. – Солнце, теплые пруды, вино рекой, девушки, адреналин, высокие скорости… Понял, сынок? Осенью будет легче. Да брось ты эти железяки!
– Лично мне осенью будет труднее, – ответил Гера. – Начнутся семинары и зачеты.
Макс посмотрел на него своими ржавыми глазами.
– Зачеты? – недоверчиво переспросил он. – Ты, никак, еще учишься, Эйнштейн?
– Да, – признался Гера, и на его скулах проступили красные пятна. – На факультете журналистики. Уже купил себе диктофон и фотоаппарат.
– Журналистики? – иронично протянул Макс, кидая тряпку на стеллаж, заваленный инструментами. – Разве этому неблагодарному ремеслу еще нужно учиться? Да это же состояние души! Профессия лжецов и лицемеров! И что, таких умных, как ты, туда принимают?
– Не груби, – беззлобно посоветовал Гера, вытаскивая из сумки «Полароид». – На платное обучение принимают всех подряд.
– У тебя слишком большие бицепсы для журналиста, – проговорил Макс. – Настоящий репортер – это слабое и худое существо неопределенного пола и сексуальной ориентации.
– Болтун, – ответил Гера. – У репортера должны быть бицепсы, чтобы прорываться через кордоны телохранителей к своему герою.
– Деньги некуда девать?
– Некуда, – ответил Гера, глядя на Макса через видоискатель фотоаппарата. – Не всю ведь жизнь жиклеры чистить… Улыбочка! Внимание!.. Снято!
Из аппарата медленно выползал черный глянцевый квадрат. Гера держал его за уголок и с сочувствием смотрел на Макса. Этот дурацкий фотоаппарат в глазах Макса символизировал предательство коллеги, подлую измену автомобилям. Макс не нашел и, кажется, не собирался искать альтернативы авторемонту. Гера подозревал, что Макс очень неплохо зарабатывал, но ничуть не завидовал ему, потому как считал свою жизнь в двадцать пять удавшейся, богатой на события и полной надежд.
– Ну-ну! Пиши свои статейки, почитаем их в тиши туалета, – невесело усмехнулся Макс и посмотрел на старые часы с выломанной кукушкой, висящие на стене. – Все, дуй отсюда, репортер! Подъезжай завтра к девяти!
– А ты? – спросил Гера.
– Я еще побуду здесь немного, – ответил Макс, опять наморщив лоб. – Давай, топай! Привет кошке!
Гере не хотелось уходить. Короткая июньская ночь уже покатилась по звездному небу. «Пока я доеду до своего сарая, – думал он, бережно опуская фотоаппарат в сумку, – пока приму душ и лягу спать, начнет светать. Так зачем уезжать?»
– Ты хочешь заняться «Ауди»? – спросил он, всегда предпочитая спрашивать о том, что было неясно, даже если его вопросы могли показаться собеседнику некорректными.
Макс посмотрел на Геру глазами, уставшими от дыма сигарет. Ему ничего не оставалось, как молча терпеть настырность Геры. Тот был завидно молод, энергичен, много работал и мало уставал. Эти достоинства легко покрывали недостатки.
– Да, – сказал Макс, с трудом сдерживая раздражение. – Я хочу заняться этой машиной. Что еще?
Когда хозяин, Гоча Воркун, взял Геру на работу, Макс в первый же день посоветовал ему заниматься только своим делом и поменьше любопытствовать. Гера добросовестно выполнял совет. Воркун приезжал в мастерскую каждое утро, а потом исчезал. Он поставлял машины для ремонта и объяснял, что и в какой срок надо сделать. «Ауди» появилась в цехе сегодня в обед. Она смотрелась как новенькая, и Гера не представлял, что Макс собирается с ней делать. Вылизывать колеса языком?
Гера вскинул сжатый кулак вверх:
– До завтра!
Макс молча кивнул. Провожая коллегу взглядом, он вытирал грязные руки о тряпку, смоченную в бензине. «Странный парень, – думал о нем Гера, выходя из цеха. – Никогда не работает в перчатках. И не лень ему потом по полчаса в душе отмываться?»
* * *
Воркун спал, высоко запрокинув голову и широко раскрыв рот. Его жена – большая, тихая и неповоротливая женщина, неслышно приблизилась к нему и опустила мягкую ладонь на грудь мужа.
Он проснулся с коротким криком – как всегда, если жена будила его посреди ночи, – и сел в кровати. Еще ничего не соображая, он опустил ноги и стал натягивать брюки.
– Нет, нет, – шептала жена. – Тебя к телефону.
Он всегда очень медленно возвращался из сна в реальность, но этот недостаток, как ему казалось, компенсировался неистребимой армейской привычкой быстро вскакивать с постели, одеваться и куда-то бежать. Если бежать никуда не надо было, Воркун снова садился на кровать и начинал чесать ноги. Это помогало ему быстрее вспомнить все свои дела.
