– Ну а почему ты решил, что девушка из-за него расстроена? – не успокаивался Станислав.
– Да из-за него и есть. Ревнивый он, как черт. Главное сам ее сюда работать пристроил, а теперь ревнует к каждому задрипанному актеру.
Постепенно Михалыч совсем освоился. Первоначальный испуг исчез, и он беседовал с Крячко, как со старым знакомым.
– А может, она повод давала? – Стас сделал глоток чая. – Все бабы одинаковые. Прикидываются честными, а сами...
– Нет, Лизка не такая! – с уверенностью ответил сторож. – Она даже последнее время по ночам работать стала, когда в театре никого нет. Ну, что б этот обормот не подозревал ее ни в чем.
– И вчера ночью работала? – с сочувствием спросил полковник.
– А как же! Ровно в одиннадцать пришла, как штык. Уж неделю так, – Михалыч снова взял конфету.
– А ушла во сколько? – подал голос Гуров.
– А вот этого не скажу, – сторож засмущался. – Вздремнул я малость. Как уходила, не видел.
По его лицу было видно, что он мысленно пытался восстановить события прошлой ночи. Мышцы на лице были напряжены, Михалыч даже перестал жевать конфеты, которые до этого ел без перерыва.
– Но в двенадцать часов она еще была. Я как раз обход делал, а она в режуправлении полы мыла. Я видел.
– Ну а теперь рассказывайте все с самого начала о всех событиях вчерашнего дня, – вкрадчивым тоном произнес Гуров.
В это время он посмотрел на Крячко. Напарник тут же сообразил, что нужно сделать. Они очень давно работали вместе, и Стасу было достаточно беглого взгляда товарища, чтобы понять, чего Гуров хочет. Он должен проверить, на месте ли уборщица. Крячко встал, потянулся и лениво вышел из комнаты.
– Я поздно проснулся... – неторопливо начал сторож.
– Нет, с того момента, как вы пришли в театр, – прервал сыщик Михалыча. – И ничего не пропуская. Это может быть важным. Кого видели, с кем общались. Все до момента, как вы обнаружили труп директора.
– Ну, да... А то чего это я? – сторож засуетился.
За время непринужденной беседы с полковником события, связанные с убийством директора, в сознании Михалыча как-то отошли на второй план. В комнату вернулся Крячко. Он посмотрел на Гурова и слегка улыбнулся. Гуров понял, что зря беспокоился. Уборщица была на вахте. Стас снова сел в кресло.
– Я на службу должен заступать в восемь вечера, но прихожу всегда раньше на полчаса, – с гордостью, как о подвиге, произнес Михалыч. – Ну, так же и вчера. Сменил я, значит, Тамарку. Бестолковая баба, и дочь в нее пошла. Обе бестолковые и толстые. У меня дача с ними по соседству. Так в прошлом году они...
– Не отвлекайтесь. Говорите по существу, – прервал Гуров сторожа, который не в меру стал словоохотлив.
– А я чего. Я ничего. Я по существу. Вы сами сказали: не пропуская... Важным может оказаться, – обиженно произнес сторож.
– Ладно, Михалыч, не затягивай. У нас времени и так в обрез. Ты рассказывай подробно, но о главном. Не уходи в воспоминания, – с улыбкой проинструктировал Крячко старика.
– Хорошо! – во время всего последующего рассказа Михалыч обращался к полковнику, демонстративно игнорируя Гурова. – Значит, пришел я в половине восьмого. Тамарка тут же убежала, даже восьми не дождалась. С дочерью ей надо было встретиться, корове...
– Михалыч! – Крячко показал на наручные часы, напоминая сторожу о нехватке времени.
– Ну вот, спектакль уже начался, – словно опомнившись, заговорил старик в два раза быстрее. – У нас спектакли в семь начинаются. До конца спектакля на вахту из актеров только Степанов заходил. У него дочка заболела. Домой звонил. Потом Ксюшка, молодая костюмерша, за булкой выбегала в двадцать минут девятого. Вернулась с батоном через двенадцать минут.
– Откуда такая точность? – с усмешкой поинтересовался Гуров.
– Откуда-откуда, – выказав свое пренебрежение сыщику, старик продолжил, обращаясь к Крячко: – У меня ж перед глазами на стенке напротив электронные часы висят. Ну, поневоле, когда людей мало проходит, смотришь, кто во сколько пришел, во сколько ушел. Сейчас уже в привычку вошло. Я здесь пятый год работаю. Пятый год на них смотрю. Если сломаются, мне, наверное, без них неуютно будет. Прикипаю я к вещам. Эти часы для меня, как человек. Как будто живыми стали. Родными что ли, – после лирического отступления, сторож глубоко вздохнул и через мгновение как ни в чем не бывало бодро продолжил: – Ну вот, а в девять часов восемнадцать минут директор со спонсором появились. Быстро мимо меня прошли, в машину директорскую сели и уехали. Я в окошечко видел. Оба веселые, может, даже не вполне трезвые. Спонсор Юрий Юрьевичу шепотом, наверное, какой-то анекдот рассказывал, потому что директор заливался от смеха, как маленький. А вообще-то, он человек серьезный. Такого поведения себе никогда ни с кем не позволял. Я прям удивился. Чего он, думаю, так распустил себя? Он себя обычно со спонсорами в строгости держит.
– А часто ты, Михалыч, его со спонсорами видел? – недоверчиво спросил Крячко.
– Да приходилось! – заносчиво ответил старик. – Бывало, и ночью он с ними в театр приезжал. Оно понятно, дел у директора много, за день всего не переделаешь, вот он ночь и захватывал.
– А как выглядел вчерашний спонсор? – Гурову начинали надоедать рассуждения сторожа.
– Как все! В костюме! – грубо отреагировал на его вопрос сторож и дружелюбно обратился к Стасу: – Не похож он был на тех, с кем директор по ночам приезжал. Те спонсоры всегда как с картинки были. Моложавые, высокие, спортивные... Спонсоры, одним словом. А этот, какой-то шнырь плюгавый, даже ниже Юрия Юрьевича. И голос у него противный, бабий какой-то, писклявый. Он хоть и шепотом говорил, но у меня, несмотря на возраст, слух как у музыканта. Вижу, не стану врать, погано, а вот слышу все, вплоть до ультразвука.
– Как же ты не услышал, как директор ночью вернулся? – с сочувствием произнес Крячко. И высказал предположение: – А мог он через парадный вход пройти?
– Мог, наверное. Только он, когда ночью приезжал, всегда через служебный вход в театр заходил... Как получилось, сам не пойму. У меня уже лет восемь бессонница, поэтому и сторожить пошел. Жена, покойница, говорила: «Иди в сторожа, все равно не спишь, как лунатик по дому из угла в угол всю ночь шастаешь. Иди, тебе за это еще и зарплату начислять будут». Вот я и пошел... Никогда я на работе не то чтобы не спал, не дремал даже, а здесь... Я Лизу после двенадцатичасового обхода позвал чай пить. Она мне вот этот импортный в пакетах принесла. Сам я обычный «Майский» в чайничке завариваю, а она дорогой принесла. Побаловала старика. Хорошая она, добрая, мужика бы ей путного. – Михалыч посмотрел на Крячко с таким видом, словно сватал Лизу ему в жены. – Ну, выпили по чашечке, она поплакалась мне о дураке своем и пошла убирать. А я через минут десять буквально свалился. Да так крепко заснул, что ничего не слышал: ни как Лиза уходила, ни как директор вернулся.
Крячко машинально отодвинул от себя чашку с недопитым чаем.
– Прямо наваждение какое-то. Проснулся я, посмотрел на часы, а на них пять тридцать восемь. Я, конечно, удивился сильно, что заснул, да еще так надолго. Ну, и пошел обход делать. Во-первых, положено, а во-вторых, за Лизкой все проверить нужно. Рассеянная она. Ну, дошел до приемной, а там дверь настежь. Я, конечно, поматерил Лизку про себя... Захожу, а там!.. Дверь в директорский кабинет тоже открыта была. В общем, увидел я Юрия Юрьевича во всей красе. Испугался. Все, думаю, пропал я. Буду свой век в тюрьме доживать. Ну а потом на вахту побежал, вам звонить. Вы уж меня не сажайте. Я ж чего, понимаю, что виноват. Не засни я, может, убийца чего и побоялся бы... Не сажайте. Умереть хочется по-человечески, в своей постели, не в казенной. – Глаза старика наполнились слезами, и он с мольбой смотрел на Крячко.
– Ты, отец, ступай, позови Лизу. И не переживай. Поймаем мы преступника, все в порядке будет. – Крячко почувствовал жалость к сторожу, но внешне вида не показал.
– Да, и не уходите далеко. – Гуров остановил сторожа в дверях и для самого себя неожиданно мягко добавил: – Поможете осмотреть нам здание, после того как мы допросим уборщицу.
– Сентиментальными мы, Лева, становимся с возрастом, – вздохнув, сказал Крячко, когда они с Гуровым остались одни, и с иронией уточнил: – Мешать это будет нашей работе.
– Можно? – войдя, спросила Лиза.
За то время, пока сыщики беседовали со сторожем, она успела прийти в себя и теперь выглядела гораздо лучше. Припухлость с лица исчезла, и оно было уже не таким бледным. Лиза успела накрасить губы и слегка подвести глаза. Вела она себя более уверенно и даже как будто демонстрировала это.
– Даже нужно, – ответил Крячко и вытянул руку в направлении дивана, указывая место, где ей сесть, хотя других вариантов, в общем-то, и не было.
– Как ваше имя-отчество? Кем вы работаете в театре? – задал он вопрос Лизе, когда та села.
– Елизавета Евгеньевна Пеленева. Уборщица.
