– Так уж и не прошибает! Вот ты рассказал мне, а я расстроился, разволновался. Может, у меня тоже что-нибудь такое.
– Да ну, у тебя такое! Ты же бегаешь каждое утро, холодный душ, зарядка, как будто больше и заняться нечем.
– Пока нечем, Андрюша. Но себя надо держать в форме. Знаешь, автомат ведь всегда должен быть смазан, а парашют всегда должен быть хорошо сложен, чтобы в случае чего дернул – и купол раскрылся. Вот так, браток.
– Ясно, Комбат.
За разговором Андрей Подберезский выпил чашку чая и съел два бутерброда.
– Ну вот, и слава богу, хоть перекусил.
А то совсем зеленый, глаза бегают. Ты не бойся, все это пройдет. Я тебе говорю, я в тебя верю. Любую болезнь пересилишь, молодой, здоровый.
– Если бы так! – уже немного окрепшим голосом с какой-то внутренней уверенностью проговорил Андрей Подберезский. – Ладно, комбат, поеду. У меня еще дела.
– Ну вот и езжай, занимайся делами.
А Бурлаку позвони. Погости у него недельку, брось все дела, отдохни. Они не убегут, здоровье ведь дороже, его, как и хорошую погоду, не купишь.
– Да, друзей и погоду не купишь.
– Настоящих друзей не купишь, – подняв указательный палец, сказал Комбат.
Андрей Подберезский уходил от своего бывшего командира уже совсем в другом настроении. Он понял, жизнь не настолько хреновая, как она ему казалась до визита к Борису Рублеву. В принципе, даже теперь в ней есть просветы, и черные полосы всегда чередуются со светлыми.
"Может, у меня тоже наступит просвет.
Не может же черная полоса оказаться такой бесконечно длинной! Обязательно должен появиться свет в конце тоннеля. Молодец Комбат, никогда не теряет присутствие духа! Вот за это мы его все и любили. Как бы тяжело не было, что бы ни случалось, а Комбат никогда не теряет присутствие духа, всегда найдет нужные слова, чтобы поддержать, подбодрить.
Хотя, если разобраться, что он мне такого сказал? – рассуждал Андрей Подберезский, садясь в машину. – Вроде бы ничего такого. Ну посмеялся, подколол пару раз, но мне от этих его подколок стало немного легче. И я уже чувствую, не все потеряно. Вернется, вернется ко мне здоровье, и будет мой член такой же крепкий, как и прежде. И будут стонать бабы, будут закатывать глаза. В общем, все у меня станет хорошо. Действительно, может он прав?
Взять и поехать к Грише Бурлаку. Плюнуть на эту долбанную Москву, на водку. А с Гришей будет хорошо. Ведь тогда он меня уговаривал, говорил, бросай, мол, свою Москву, поехали со мной. В тайгу пойдем, на реку. Вся рыба будет нашей и все бабы тоже станут нашими. А я его, дурак, не послушал. Да и как я его мог послушать, ведь у меня же дел было выше крыши.
И там надо было разобраться, и деньги получить, и кредиты вернуть… В общем, вертелся, как уж, и довертелся, – грустно подумал Андрей Подберезский. – Довертелся до того, что теперь член болтается как шланг. А Комбат молодец! Действительно, классный мужик, не то что все остальные. Хоть и не сказал ничего такого, не дал рецептов, но вот сама его уверенность в том, что у меня все изменится к лучшему и придает мне силы. Да, да, все будет хорошо".
Андрей запустил двигатель и медленно вырулил от подъезда на дорогу. Настроение у него было совсем иное, чем то, с которым он подъезжал к дому. Не было уже той озлобленности на весь мир, которая туманила глаза, не давая различать предметы и видеть цвета такими, какими их создал бог. В общем он вернулся к самому себе.
А Комбат позавтракал, тщательно вымыл посуду, все разложил, расставил по полочками и удовлетворенно закурил. Он расхаживал по квартире, и его мысли то и дело возвращались к боевому другу, к Андрею Подберезскому, к его, на первый взгляд, банальной проблеме.
– Да ну, хренотень какая-то! – бурчал Комбат.
"Быть того не может, чтобы это не прошло.
Обязательно пройдет! Может, я зря не заставил его на все плюнуть, махнуть рукой и укатить из столицы. А лучше улететь ему к Бурлакову или еще куда-нибудь. Но ничего, может, он меня и послушает. Ведь Андрей всегда так, ходит, бурчит, а потом делает так, как я ему скажу. И всегда получается нормально.
А что если и у меня такая же беда, как и у Подберезского? Я же пил и пью водку.
Но вроде бы у меня пока все в порядке. Да, спаивают народ всякой гадостью. Раньше купишь в магазине бутылку, и знаешь – качественная, государством сделана, а теперь… И акцизы на месте, и пробка, и этикетка, а могут на подпольном заводе из такой дряни ее сделать, что хер не только повиснет, но и отвалится".
Едва Комбат успел подумать об этом, как сомнения начали грызть его душу, и гнусные мысли стали шевелиться в голове. Комбат сухо сплюнул, и зло хмыкнул:
«А что если проверить, как моя машинка работает или нет?»
Он даже не стал звонить Светлане Иваницкой, а быстро натянул на свои широкие плечи кожанку, сунул в карман ключи, документы и заспешил на улицу – туда, где стоял его автомобиль.
«Вот сейчас возьму и приеду к ней. Интересно, что она скажет? Неужели обидится? Да ведь она не глупая, должна понять, что меня это волнует, да и ее волновать должно не меньше моего».
Комбат рулил по московским улицам, которые поблескивали лужами. Улицы были вымыты, чисты и вообще летний город выглядел нарядными. Сновали толпы туристов в пестрых майках, спешили и улыбались женщины.
И когда Борис Рублев затормозил на перекрестке, одна из женщин, застрявшая в машине рядом с Комбатом, приветливо и лукаво ему подмигнула. Комбат ответил такой нее улыбкой, немного хитроватой, но вполне доброжелательной.
Девушка, сидевшая за рулем «ситроена», тряхнула белокурыми волосами и, сделав Борису Рублеву ручкой, рванула на желтый свет.
«Лихачка», – подумал Комбат, а затем медленно и уверенно вдавил педаль газа, но не бросился за ней вдогонку, а только перестроился с одной полосы на другую.
Ему надо было добраться в район Татарской, где жила Светлана Иваницкая, с которой он познакомился благодаря тому, что самолет Гриши Бурлакова задержали в аэропорту вылета. Он въехал через арку в маленький уютный дворик с большими деревьями, детской площадкой и смешными деревянными фигурами, изображавшими медведей, сов и котов.
Припарковав машину, Рублев заспешил наверх. Ключа от квартиры Светланы у него не было. Она предлагала как-то взять запасной комплект, но тогда Рублев отказался.
А сейчас даже пожалел. Ведь можно было тихо открыть дверь, войти в квартиру и сказать: «Привет, Светлана, а вот и я! Не ждала?» Светлана на это его приветствие распахнула бы широко глаза и радостно улыбнулась.
Но ключей в кармане кожанки не имелось, и Комбату пришлось звонить. Он трижды вдавил кнопку и стал перед глазком так, чтобы его могла увидеть хозяйка. За дверью слышалась музыка, а когда дверь открылась, музыка зазвучала в несколько раз громче.
– Ба, какие люди! – удивленно развела руками Светлана и, подойдя к Комбату, прикоснулась ладонью к его плечу. – Глазам своим не верю, сам Борис Рублев пожаловал! Неужели в лесу медведь сдох?
– Да жив, жив медведь, – немного смущенно пробормотал Комбат и протянул руку, чтобы обнять Светлану. Но та ловко нырнула под руку и увернулась от объятий.
– Проходи, проходи. Я тут очень занята, подожди немного.
– Сколько немного?
– Ну, минут двадцать – тридцать. Завари себе чай, ты знаешь где и что стоит. Я должна закончить срочную работу.
Комбат стянул с плеч куртку, которая была ему чуть-чуть мала, повесил ее и направился в кухню. Квартира у Светланы была большая.
Когда-то они жили в ней всей семьей – Светлана, ее брат, мать, отец и бабушка. А сейчас в этой квартире жила она одна, и три больших комнаты с тремя кладовками Комбату показались огромными, похожими на лабиринты старинной крепости. Окна в толстенных стенах с широченными подоконниками сверху были закруглены, мебель в квартире стояла старая.
И действительно, квартира Светланы напоминала больше музейный интерьер начала века, нежели современную квартиру.
Борис Рублев, войдя на кухню, огляделся.
В умывальнике стояло полно грязной посуды, несколько грязных чашек разместились на столе. А он, как всякий военный, не терпел грязи, хотя и переносил ее довольно спокойно.
– Ну ладно, – пробормотал он, быстро закатывая рукава, – Надо поработать. :
Комбат наполнил чайник водой, поставил на плиту и принялся за уборку. Естественно, он делал все по-мужски и вскоре все тарелки, чашки и стаканы, вилки, ложки и ножи сверкали и были расставлены по местам. Чайник закипел, и дело оставалось за малым. Четыре ложки заварки с большой горкой, крутой кипяток – и можно быть свободным. Через десять минут чай готов к употреблению.
Рублев удовлетворенно хмыкнул, еще раз огляделся по сторонам и привел в порядок все стулья – поставил их «по струнке». Кухня преобразилась. Сразу было видно, что по всему прошлась уверенная мужская рука.
Из большой комнаты, где расположилась Светлана со своими бумагами и наушниками, а также с маленьким портативным компьютером, слышались звуки музыки.
