Ротман был намного старше и поэтому дальновиднее молодого Рябиновского. Еще тогда, странствуя по бескрайним просторам новорожденного СССР, он везде оставлял по геологу, зная, что через много-много лет с этих пустынных на первый взгляд земель его внуки и правнуки будут кормиться за счет разросшихся кланов разнообразных Рябиновских, которые, в свою очередь, будут паразитировать на потомках зэков, посланных товарищем Сталиным долбить киркой валуны и таскать руду на своих плечах к гужевым подводам.
Сам Константин Константинович Рябиновский на вид был худощавым, лысеющим мужчиной в нарочито дешевом костюме и немодных очках. Он всегда был доброжелателен, интеллигентен и необидчив. Это для тех, кто его плохо знал. Те же, кто владел информацией, ведали, что Ко-Ко (как его любя называли близкие) принадлежал к разряду людей, о которых говорят: «Мягко стелет, жестко спать». Мало кто догадывался о той роли, которую скромный доктор наук играет в области, настолько глубоко в тени под покровом страшной тайны творил клан свои дела.
Для отвлечения внимания от грязных дел клана намеренно выставлялись напоказ марионетки-бандиты, прирученные кланом и крепко зацепленные крючком для верности за слабые места. Взращиванием этих «ручных» уголовников занимался прокурор области некто Власов — троюродный брат Рябиновского. В его шаловливых руках находились нити агентурной сети, члены которой высматривали на местах среди маргиналов людей, склонных к противоправным поступкам и лидерству в преступной группировке. Какое-то время маргиналу с задатками лидера давали свободно бесчинствовать, спуская в унитаз заявления пострадавших от его произвола граждан, а когда авторитет набирал определенный вес в уголовной среде, его хап за жабры — и в следственный изолятор. И желательно по «подлючной» статье, типа изнасилование или кража белья с веревок.
Далее способов надевания ошейника существовало множество. Первый, и самый распространенный, заключался в том, что следователь, тайно работающий на клан, при очередном допросе живописал потенциальному зэку ужасы какой-нибудь вологодской зоны, рассказывал, как нехорошо там обращаются с теми, кто насилует малолеток. Если прессуемый авторитет в результате наезда распускал сопли, то ему быстренько «пристраивали седло», садились верхом, объясняли правила игры, его роль в этом спектакле, а затем пинком из камеры выдворяли на волю. А уже за воротами «крытой» новоявленный «блатарь» тут же растопыривал пальцы и начинал, как блатной, ботать по фене:
—Да я, в натуре, на кичмане парился! Менты, волки позорные, мне статью шили, да я, в натуре, от аркана отмазался!
И все его боялись, потому что клан Рябиновского, поддерживая на должном уровне блатную славу слепленного ими из дерьма уголовника, то и дело тискал через своих «рыцарей пера и чернил» в газетенку про него статейку. Типа, мол, какой же он крутой мафиози — даже закон против него бессилен! А сами знай за веревочки дергали, чтобы новоявленный «браток» делал то, что было нужно клану. В этом хитром ходе со статейкой про «мафиози» была двойная польза — и ручной мафиозник приобретал нужную «славу» отморозка по всей области, и «клановый» журналюга, которого Рябиновские держали на строгом ошейнике, становился в глазах народа этаким неустрашимым борцом с мафией за справедливость. А стало быть, у народа к статьям такого «неподкупного» журналиста складывались вера, почет и уважение. Все это очень кстати приходилось на выборах, где журналист призывал голосовать за ставленников клана. А народ верил своему кумиру и голосовал. Вот какая тонкая и умная игра. А вы говорите — шахматы!
Иногда попадались, правда, такие преступные элементы, которые при прессовке не «ломались», веру воровскую не предавали, а посылали куда подальше слюнявого следователя и не позволяли на себя «седло пристроить». Но таких далеко и надолго клан засылал в зону, откуда они выходили через много лет больные туберкулезом и хилые. Кроме того, их еще и отправляли на самые дальние зоны, чтобы при возвращении пустить слушок, что, мол, чувак-то конченый. Парашу драил. Зона была далеко, проверять было долго, и братва верила на слово тому, что говорили про своих подельников марионеточные бандиты, подпитываемые «баблом» не из общака, как положено, а из банка клана. Так настоящий, проверенный зоной «туберкулезник» оказывался не у дел, а бал правили подставные чушки.
Клан, безукоризненно поддерживая крутость и авторитет «своих» ручных «паханов», подсаживал их на джипы, надевал на бычью шею золотые цепи в три пуда, дабы усилить их авторитет в глазах остальных маргиналов и всего рабочего народа. Другие способы вербовки и отбраковки в этот «кукольный театр» сходны с первым, поэтому описывать их подробно смысла не имеет.
Самым почетным уголовником области на время нашего повествования являлся некий Фофан, который якобы «держал шишку» среди братвы. Он носил на своем жирном пузе золотой крест величиной с тот, что был установлен на главном соборе города, ездил на бронированном «БМВ» в окружении смурных охранников, устраивал разборки, забивал стрелки, то есть вел намеренно показушную бандитскую жизнь. Он многократно отсматривал киноэпопею «Крестный отец», чтобы в поведении своем соответствовать знаменитым гангстерам Америки. Фофан даже не ведал, от кого он получает «малявы», по которым ведет свои дела, а столкнувшись с Рябиновским однажды на каком-то приеме, сильно пихнул задохлика могучим плечом, не подозревая, что это и есть его тайный босс. Но пока оставим Фофана вершить свои бандитские дела, потому что подробнее с этим носорогом мы познакомимся далее в нашем повествовании.
Въедливый читатель закономерно задаст вопрос: «А почему этот Рябиновский играет в какие-то нелепые прятки? У нас демократия, все нации и сословия равны! Если он так могуч и умен, то почему бы ему самому не стать на место того же Боброва и в открытую управлять Фофаном?»
А-а, дорогой мой въедливый читатель, в этом-то и заключается мудрость клана. А вдруг в России опять власть переменится? Тогда придут люди в сером и спросят: «А кто это всю область разворовал, а? Ну-ка посмотрим мы по документам! Так, был у руля губернатор Бобров, потакал воровству и разгильдяйству, значит, он и виноват в том, что столько-то украдено, столько-то загублено!»
А Рябиновский чист, как струя младенца. Его подписи нет нигде, ни на каких документах, вся его могучая недвижимость на подставных людях числится. И не ухватить Рябиновского за вымя! Или, например, вдруг надумают сделать какую-нибудь независимую дружину против уголовников и начнут направо и налево бандитов месить? Укажет ли тогда Фофан на дохлого доктора наук? Нет, не укажет. Потому что он и не ведает совершенно своими глупыми мозгами, что руководит им не какой-нибудь паханюга в синих наколках со стальными зубами, а простой доктор наук из местной академии с ласковым прозвищем Ко-Ко.
Рябиновского отношения губернатора Боброва и фабриканта Андрея Никитина, естественно, тревожили, но не пугали. Он с рождения был созданием хитроумным и хорошо знал тот факт, что два человека, жизненная энергия одного из которых направлена на разрушение и воровство, а другого — на созидание и заботу о людях, ему подчиненных, не смогут долго быть вместе. Должен произойти момент разрыва, который Рябиновским с милой улыбкой на лице мягко подготавливался. И Бобров с Никитиным, слепо ведомые сатанинским талантом Рябиновского, и впрямь разрушались в пух и прах.
Однажды на очередной некруглый «юбилей» губернатора (ему исполнялось пятьдесят шесть лет) было, как обычно, приглашено множество народа изо всех регионов области и даже из самой Москвы. В этот день у центрального городского Дворца явились в длинный ряд служебные «Волги», новенькие ведомственные и личные иномарки гостей праздника. Вышколенные по такому случаю работники Дворца явились пред глазами гостей, как никогда, отутюженными и трезвыми. Одного лишь монтировщика сцены дядю Ваню специально в этот день не вызывали на работу, дабы он не испортил праздник, поскольку ни при каких обстоятельствах не мог обойтись без того, чтобы ежедневно к вечеру не напиваться в стельку. Большой торжественный концерт подготовили коллективы самодеятельности Дворца, а на «десерт» должна была выступить столичная знаменитость, специально приглашенная, дабы потешить самолюбие Боброва.
Концерт долго не начинался, в зале и за кулисами уже нервничали. Те из гостей, кто пришел вовремя, томились в душном зале, а в это время Бобров, не торопясь, попивал коньячок в кабинете директора ДК с особами, к нему приближенными. Минут через сорок после объявленного срока начала концерта губернатор наконец вошел в зал и был встречен бурными овациями с вставанием всех зрителей со своих мест. Принимая знаки обожания как должное, Бобров прошел на первый ряд, уселся в кресло и махнул рукой, стартуя начало.
