— Господи, как я рада тебя здесь видеть, — сказала она ему в рубашку приглушенным голосом.
— Как ты? — спросил он, когда она отодвинулась. Гретчен Сконер, пожав плечами, стянула с носа дешевые солнцезащитные очки и взглянула на него покрасневшими глазами.
— Так себе. На самом деле скорее плохо. А ты?
— Да все так же.
— Выглядишь ты уж точно так же. Все косишь под альбиноса, смотрю.
— Ты тоже не слишком переменилась.
Она фыркнула, но ее улыбка стала шире:
— За двадцать-то лет? Да ладно тебе.
Фальк не слишком-то и льстил. Гретчен все еще легко было бы узнать по тому снимку с четверкой подростков, что промелькнул в слайд-шоу во время службы.
Талия, которую обвивала на фотографии рука Люка, стала не такой хрупкой, и волосы ей теперь, наверное, приходилось красить. Но высокие скулы и синие глаза принадлежали все той же Гретчен. Брюки и блузка формального покроя были на тон светлее, чем надо бы для поминок, и ей в этом костюме явно было неловко. Фальк мельком подумал, одолжила ли она эти вещи или просто редко их носила.
Гретчен разглядывала его не менее пристально, и, когда их глаза встретились, она рассмеялась. И мигом помолодела.
— Пошли, — она взяла его под локоть. Прохладное прикосновение ладони. — Поминки в общинном центре. Вместе мы справимся.
Они направились вперед по дорожке, и Гретчен окликнула на ходу мальчишку, который тыкал во что-то палкой. Тот поднял взгляд и неохотно оторвался от своего занятия. Гретчен протянула ему руку, но ребенок потряс головой и побежал вперед, размахивая палкой, будто мечом.
— Мой сын, Лэчи, — сказала Гретчен, глянув искоса на Фалька.
— Да. Ну конечно. — Фальку потребовалось мгновение, чтобы вспомнить: девушка, которую он знал, теперь была матерью. — Слышал, что у тебя родился ребенок.
— От кого слышал? От Люка?
— Должно быть, от него. Но уже довольно давно. Что довольно очевидно. Сколько ему сейчас?
— Всего пять, но половину времени он уже заводила.
Они молча смотрели, как Лэчи тычет своим мечом в невидимых врагов. У мальчика были широко расставленные глаза и вьющиеся волосы неопределенного темного цвета, но особого сходства с Гретчен в его довольно резких чертах Фальку разобрать не удалось. Он постарался вспомнить, упоминал ли Люк что-нибудь об отношениях Гретчен или о том, кто был отцом мальчика. Вроде бы нет. Ему хотелось думать, что уж это-то он бы запомнил. Фальк глянул на левую руку Гретчен. Кольца не было, но в нынешние времена это еще ничего не означало.
— Ну и как тебе семейная жизнь? — спросил он наконец, надеясь хоть что-то выяснить.
— Да нормально. С Лэчи иногда хватает хлопот, конечно, — тихо ответила Гретчен. — И мы с ним только вдвоем. Но он хороший парнишка. И мы справляемся. Пока, по крайней мере.
— Твои родители до сих пор на ферме?
Она потрясла головой.
— Господи, нет! Они решили уйти на покой, продали все еще восемь лет назад. Переехали в Сидней, купили крошечную квартирку за три квартала от сестры с детишками. — Она пожала плечами. — Говорят, им нравится. Городская жизнь. Папа на пилатес записался.
Фальк не смог удержаться от улыбки при мысли о суровом мистере Сконере. Как он пытается сосредоточиться на внутреннем «я», проделывая при этом дыхательные упражнения.
— И у тебя никогда не было соблазна последовать за ними.
Она сухо рассмеялась, обвела рукой дорожку под сенью иссохших деревьев:
— И бросить все это? Нет. Я слишком долго здесь жила, это уже в крови. Ну, ты знаешь, как это бывает. — Прикусив язык, она быстро глянула на него. — Или, может, не знаешь. Прости.
Фальк только отмахнулся.
— И чем же ты теперь занимаешься?
— Фермерствую, конечно. Ну, по крайней мере, пытаюсь. Пару лет назад купила местечко у Келлерманов. Овцы.
— Правда? — Это произвело на него впечатление. Ферма, о которой она говорила, считалась лакомым куском. По крайней мере, так обстояли дела в его юности.
— А ты? — спросила она. — Слышала, в полицию пошел?
— Ну да. Так и есть. На федеральную службу. И я все еще там.
Некоторое время они продолжали идти молча. С деревьев над их головами доносилось исступленное птичье чириканье. В точности как он помнил. Группки людей в черном казались кляксами на фоне пыльной дороги.
— Как тут вообще идут дела? — спросил он.
— Ужасно. — Это прозвучало, будто окончательный вердикт. Пауза. Гретчен постучала по губам нервным движением бывшего курильщика. — Уж казалось бы, хуже некуда. Все трясутся из-за денег и из-за засухи. Потом произошло вот это с Люком и его семьей, и это так плохо, Аарон. Так плохо. Это в воздухе висит. Все мы тут ходим, как зомби. Никто не знает, что делать, что говорить. Следим друг за другом. Пытаемся сообразить, кто сломается следующим.
— Господи.
— Да. Ты себе даже не представляешь.
— Вы с Люком все еще близко общались?
Гретчен помедлила с ответом. Сжала губы.
— Нет. Много лет уже. Не так, как когда мы были все вчетвером.
Фальк вернулся мыслями к фотографии. Люк, Гретчен, он сам. И Элли Дикон, с ее длинными черными волосами. Как же они дружили. Тесно, как бывает только в те годы, когда веришь, что друзья даны тебе судьбой и ничто никогда вас не разлучит.
— Но вы-то с ним оставались на связи? — спросила Гретчен.
— То да, то нет. — Это, по крайней мере, было правдой. — Встречались время от времени за пивом, когда он бывал в Мельбурне, ну, в этом роде. Времени свободного становилось все меньше, понимаешь? У него семья, у меня — работа.
— Да все в порядке, тебе не нужно оправдываться. Мы все тут чувствуем себя виноватыми.
Общинный центр был полон народу. На крыльце Фальк замешкался, и Гретчен потянула его за руку.
— Ладно тебе, все будет в порядке. Большинство тут тебя даже не вспомнит.
— Тех, кто вспомнит, будет достаточно. Особенно после той фотографии в церкви.
Гретчен сочувственно поморщилась.
— Да, понимаю. Я тоже была в шоке. Но, слушай, людям тут и так есть о чем побеспокоиться, кроме тебя. Просто не высовывайся. Выйдем через заднюю дверь.
Не дожидаясь ответа, она подхватила Фалька за рукав одной рукой, сына — другой и повела внутрь, с легкостью лавируя в толпе. В помещении стояла страшная духота. Кондиционер центра старался изо всех сил, но эта битва была проиграна заранее. Все больше народу искало пристанище в тени, под крышей. Люди с серьезным видом переходили от группки к группке, держа на весу пластиковые стаканчики и тарелки с шоколадным риппл-кейком [1].
Гретчен пробиралась через толпу, прокладывая им дорогу к французским дверям, через которые настигнутая клаустрофобией толпа выплескивалась на видавшие виды детскую площадку. У изгороди им удалось найти клочок тени, а Лэчи побежал попытать удачи на раскаленной горке.
— Тебе не нужно стоять рядом со мной, если это может опорочить твое честное имя, — сказал Фальк, поглубже надвинув шляпу на лоб, чтобы прикрыть лицо.
— Ой, да ладно тебе. Тем более, у меня это и у самой прекрасно получается.
Фальк обвел площадку взглядом, заметив пожилую пару, которая, как ему показалось, могла быть когда-то друзьями отца. Они беседовали с молодым офицером полиции, который, облаченный в полную форму и сапоги, потел под обжигающими лучами солнца. Они с Фальком обменялись вежливым кивком, и его потный лоб блеснул на солнце.
— Эй, — сказал Фальк. — Уж не он ли заменил Барбериса?
Гретчен проследила за его взглядом.
— Ага. Ты слышал о Барберисе?
— Конечно. Очень грустно. Помнишь, как он нас до смерти запугивал историями про детей, которые баловались с уборочной техникой?
— Да уж. Этот его сердечный приступ мог случиться еще двадцать лет назад.
— И все же. Какая жалость, — искренне сказал Фальк. — Так кто этот новый парень?
— Сержант Рако, и если тебе показалось, что он не в своей тарелке, — это потому, что так оно и есть.
