Босой пожал плечами.
– Про прямые и кривые заказы я никогда не слыхал. По одному вопросу общество к Антону обратилось. Если он от себя чего добавил, так это он в своём праве, он же, небось, и денег отстегнул.
– Конечно, как же без денег, – сказал Фома.
– А значит, по правилам, заказ действует и должен быть выполнен. Я так понимаю, – сказал Босой.
Может быть, если бы отношения за столом сложились по-другому, может быть, если бы Борис и Вадик остались живыми и здоровыми, тогда, может быть, Босой сделал бы и другой вывод. Но сейчас он был явно недоволен москвичами и не старался это скрыть.
Уже в самолёте, когда Фома и Лебедь сидели рядом в бизнес-классе и пили виски, сглаживая неприятные ощущения от пребывания в Тиходонске, Фома сказал:
– Раз заказ подтверждён, его надо исполнять. Только ты этому, своему, уже не поручай – надежды на него нет. Надо другого спеца искать.
– Можно подумать, у меня этих спецов целый вагон, – недовольно буркнул Лебедь.
– Понимаю тебя. Но тут не я виноват. Ты взялся, твой человек тебя подвел. Кому решать вопрос?
– Да ясно, что мне! – кивнул Лебедь.
Фома сочувственно вздохнул.
– Кстати, слышал я, что никто из этих ребят коньяк дареный не пьёт. Говорят, даже выливают. Видать, боятся, что отравленный.
– Похоже на то, – сказал Лебедь. – Хотя зачем такие сложности? Если надо будет концы в воду спрятать, так пуля в затылок куда надежней!
– И я так думаю. Вот ты своему, этому… Боцману, отдай коньяк, скажи, я просил за мое здоровье выпить. Вот и убедимся: правильно они поступают или нет… Что-то мне кажется, не зря они опасаются.
– Хорошо, – сказал Лебедь. – Я всё сделаю. А пока давай еще виски накатим? Да пожрать попросим, а то я как и не обедал вовсе.
– Возражений не имею, – сказал Фома.
Мэтр Абрикосов
В далеком 1989 году Арсений Изотович Абрикосов сгорел на фальшаке. Бывает. До этого он вполне успешно подделывал старые новгородские иконы, русских живописцев середины XIX века, кое-что из советского авангарда. Был молод, зарабатывал много, гулял широко. Была бригада (тогда их называли «шайками»): сам Абрикосов, эксперт (втирал клиентам, обеспечивал «легенду» и документы) и реставратор (специалист по кракелюрам [10]).
Спалились все втроем. Статья 147 УК РСФСР: мошенничество по предварительному сговору группой лиц. Времена были суровые: ни условных мер, ни домашнего ареста, ни браслета позиционирования на ноге…. Абрикос отсидел два года в армавирской «четверке» – писал портреты руководства колонии и их обширной родни, охранников, криминальных авторитетов, рисовал на заказ «живые картинки» порнографического содержания, эскизы для татуировок – купола, кинжалы, чертей, рыцарей, голых баб на метлах…
Одна из лучших абрикосовских работ этого периода – портрет вора в законе Пушистого 120 на 80 см, писанный настоящими масляными красками на настоящем беленом холсте. Пушистый изображен в образе русского витязя с копьем в одной руке и громадной кривой саблей в другой, попирающего ногами многоглавого дракона. На каждой драконовской голове крупными буквами обозначены разные человеческие недостатки, слабости и просто нехорошие слова: стукачи, триппер, менты, прокуроры, пидоры, бл…, суки, валеты пиковые и т. д. При написании картины Абрикос строго следовал инструкциям заказчика, вплоть до самых мельчайших деталей вроде двух томных девиц в бикини на заднем плане и пролетающего в небе Су-35. В результате получился шедевр мирового уровня. Заказчик остался доволен, и проблем на зоне у Абрикоса не было. Более того: когда он освобождался по УДО, Пушистый отправил на волю несколько маляв, где рекомендовал самобытного художника своим знакомым.
Знакомые Пушистого мало от него отличались, в чем не было ничего удивительного.
«…Витязь – это круто, чудило!»
«…А в короне смогешь?»
«…А в доспехах, типа крестоносца?»
…Был даже один Бэтман. Платили щедро. Абрикос снова оказался при деньгах. Он купил загородный домик в Янтарном поселке и двухуровневую квартиру-мастерскую на проспекте Первого Мая.
Потом про него сделали фоторепортаж в толстом глянцевом журнале, и к талантливому художнику потянулась городская знать: известные врачи, руководство города и области. И депутаты. И бизнесмены.
Абрикосов открыл свою галерею, выставлялся на областных и региональных выставках, о нем писали газеты, телевидение посвящало ему часовые передачи. Его работы отличал особый торжественный стиль. Смесь новгородской иконописной школы, советского героического пафоса и так называемого «покерного лубка» – манера прорисовки персонажей на игральных картах.
Иногда он писал просто «красиво» и «дико качественно» (его собственное выражение). Это походило на тщательно отретушированный фотоснимок. Годилось для дамских портретов (на заказ) и обнаженки (на продажу).
Продавался Абрикос успешно. Местная элита считала его гением. Правда, старик Нобельзон, известный тиходонский коллекционер и специалист по немецкому экспрессионизму, при упоминании о художнике Абрикосове просто зеленел. И покрывался гусиной кожей. Он называл его – «манерный ублюдок».
…Губернатор Войцеховский в своем рабочем кабинете на фоне портрета президента.
…Генерал Глазурин в костюме от Диор в красном интерьере.
…Ресторатор Изосимов на палубе дизельной яхты «Арбат».
…Неоконченный портрет покойного Гарика Речпортовского за рулем «Линкольн Континенталь»…
Антон Миротворец заказал себя в облике задумчивого Атоса, салютующего шпагой, а потом потребовал повторить Рембрандтовский портрет с Саскией, посадив на колени красавицу Миледи…
Но, в отличие от других клиентов мэтра Абрикосова, Антон любил не столько живопись, и даже не себя в живописи, а далеко не штучные, серийно печатаемые миллионами штук бумажки, на которые можно было купить что угодно. Антон любил деньги, и справедливости ради надо заметить, что если это недостаток, то свойственен он далеко не одному Антону Миротворцу.
Он знал Абрикосова как серьезного специалиста, и поэтому предложил ему интересный и незамысловатый проект. Не иконы, не картины – никаких промежуточных вариантов. Сразу – деньги, банкноты. Даже методику собственную подготовил. Тонкая душа уже признанного художника была грубо травмирована, но, чтобы избежать и травм телесных, Абрикосов не отверг это предложение, как говорится, «с порога», а вроде бы проявил определенный интерес.
Проект обсуждался, детализировался. Шелкография? Грубо. Струйный принтер с отключенными скрытыми метками? Фу, очень грубо. Офсет? Дорого (но можно подумать). Ручная работа (вы ведь все-таки художник)? Нерентабельно. За время, которое уйдет на изготовление стодолларовой купюры, он успеет намалевать две-три «обнаженки», которые уйдут по две сотни каждая…
Постепенно выяснилось, что главная проблема даже не в этом. Не в способе изготовления. Главная проблема – в «денежной» бумаге особого состава. В особой «денежной» краске, чья формула является государственной тайной. А также в металлографических полосах и полимерных нитях. Это если речь идет о действительно качественной подделке. Ведь никто не собирается лепить «дагестанские» доллары?
Проект пока что так и не пошел. Шли вялые переговоры о списанном офсетном станке на фабрике цветной печати, шла неспешная пристрелка к какому-то ангару на Левобережье, где можно было бы разместить печатную базу…
И больше ничего. Тем более, что мэтр Абрикосов еще помнил времена, когда за фальшивомонетничество расстреливали. Да, да, именно так, в прямом смысле слова: заводили в подвал и стреляли в затылок. Бр-р-р-р! И хотя сейчас, вроде бы, расстреливать, подражая европейским ценностям, перестали (хотя кто возьмется на собственной шкуре проверять совпадение гуманной буквы закона с его практическим воплощением), сама идея подделки денежных знаков была дискредитирована. Короче, от этого плана отказались. В наше время на портретах расхитителей государственного добра можно было заработать почти столько же, сколько они этого самого добра расхитили, причем без всякого риска.
