— Душа моя… — как бы пытаясь запомнить, повторил Попов, а потом опять к Евменову — с вопросом: — А она что? Нина — что?
Тут Евмен как-то разом весь свой гусарский апломб и растратил.
— А что она, — он, вздохнув, провел ладонью по щеке. — Врезала мне. И хамом обозвала. Вот и все лечение.
— Ну, — поднял Аникин свой котелок, — посему выпьем — за верные методы лечения!
— Будем здоровы! — откликнулись все вразнобой и сомкнули котелки. — Будем…
— Кстати о здоровье, — серьезным тоном спросил старшина. — Как там наши?
— Не шибко весело… — нахмурился Евмен. — Особенно с Зайченко худо. Воспаление у него, по ходу. И пальцы на руках отморозил.
Все замолчали. Тягостную паузу обычно первым прерывал Зайченко. Андрей почему-то подумал об этом среди наступившей тишины.
— Ладно… — откашлявшись, выдохнул он. — Главное, жив остался. Девок и без пальцев щупать будет. Есть там еще что налить?
— Есть, командир. Дед Гаврил нас хорошенько сегодня снабдил. Мы ему про разведчиков рассказали.
— Вот и выпьем за наших разведчиков. За то, что сходили к фашисту и живыми вернулись. Давайте, парни, за удачу.
Евменов совсем посмурнел.
— Да какая там удача, товарищ командир… Эх, мать ее. Я во всем виноват, я старшим был назначен. Мы ведь фрица с собой тащили. Почти довезли его до берега. И в последний момент упустили. Вот досада. Камнем на дно ушел наш «язык».
— Видать, тяжелый язык-то попался? — сострил кто-то.
Но Евменов шутки не понял.
— Да ты подумай: по такой холодине, в шинели… — совершенно серьезно принялся разъяснять он и, помолчав и выдохнув, одним глотком выпил содержимое котелка. — Да еще со связанными руками… Вот тебе и готовый топор на дно, — переведя дух, закончил разведчик.
— Эх, черт подери! Какая там удача… Зайченко, дурья башка. Все из-за него получилось так нескладно. Добрались уже до берега. А он возьми, да не выдержи. Немцы вышли на нас. Мы затаились. Я с Байрамовым поодаль, за стволом поваленным оказался. А Зайченко впереди нас. Это он вызвался плот наш найти. Спустился к самой воде. «Я узнаю, — говорит, — то самое место, где мы плот оставили». Ну, и попер туда, это значит, плот отыскивать. А тут эти немцы. Они поначалу мимо себе шли. Решили не трогать их — пусть топают. Нам же шума подымать нельзя было. К реке уже выбрались. Да и двое их, ножами — опасно, как бы суматохи не вышло. Так вот… Прошли они вроде, а один вдруг останавливается, второму что-то быстро так лопочет и руки кверху подымает: «Грязные, мол, пойду помою». И спускаться стал, быстро так И прямо на Зайченко. Его бы ножом. Да, где там… Мы даже дернуться не успели. А Зайченко… Они нос к носу столкнулись. Немец остолбенел от неожиданности. И Зайченко… Тоже, видать, чуть в штаны не наложил. Эх, лучше бы он, в натуре, об…ся. У него от страха другой рефлекс сработал. Он возьми и выстрели. В упор ба-бахнул, прямо немцу в башку. То есть в лицо. Снес его напрочь. Тот, как стоял, с черепушкой вскрытой и плюхнулся прямиком в реку Ну, мы сразу ко второму, хватаем его и деру. Плота никакого там не было. Высоко мы вышли, надо было ниже, вдоль русла, спускаться. А Зайченко… Его мозгами фашистскими при выстреле забрызгало, и сам не свой сделался. Все хотел второго немца кокнуть на месте. Да… ясное дело, шум подняли, жди хвоста. Мы с немчурой этим пробежку затеяли. Пришлось ему руки связать, а тут Зайченко плот обнаружил. А дальше… Дальше, в общем, вы знаете…
Евменов замолк, а потом вдруг встрепенулся.
— Эй, кто там, на розливе? Чего наливаете наперстками какими-то. А ну, плесни полную котелочную…
Аникин кивнул разливающему, и тот послушно наполнил прозрачной, рубиново-красной струей котелок Евменова до самых краев.
— Ну, будем… — просто сказал разведчик и, выдохнув, принялся пить. Он пил долго, медленно поднимая котелок все выше и выше, так, что становилось видно, как ходит вверх-вниз ходуном большой выпуклый кадыку него по шее. Наконец, опустошенная солдатская емкость зависла кверху дном, чуть не упираясь в положенные в три наката бревна.
Все, кто находился в блиндаже из отделения, отпив свои граммы, замерев, ожидали, когда допьет Евменов. Он медленно отнял и опустил на колени посуду. На бритом, дубленом его лице, под носом, осталась чернильно-красная полоска.
— А-а… — пьяно и облегченно выдохнул солдат.
— Вот, у Евмена и усы выросли… — произнес Попов.
Тот, услышав свое прозвище, невидяще мутным взглядом нашел сказавшего. Зрачки его, буравившие двумя черными углями, не сулили ничего хорошего.
— В смысле — винные, — виновато оглядываясь и одновременно ища защиты, проговорил Попов.
— Попов, угомонись. Тебе на часы еще заступать, — строго сказал старшина. Оглянувшись на разведчика, Аникин покачал головой: — Тебе бы выспаться, Евмен. Сложные сутки выдались.
— Выспаться, выспаться… — вдруг произнес Евменов каким-то другим голосом. Он сделался глуше и напряженнее. Будто через горло его пропускали электрический ток.
— Выспаться… хорошо бы. Да только сон не идет… Ребят из штрафной загубили… у всех на глазах. Капусту мясную из них сделали и в борще днестровском сварили. И я, когда плот вчера подо мной развалился… Я вдруг почувствовал такой страх. Я в Николаеве у смерти в пасти сидел и такого страха не чуял. А здесь, когда тонуть стал… Вдруг ребята из штрафной мне причудились. Каково им было на дно идти? Чертова эта разведка… А мы так хорошо начали. Нам фартило, командир. Поначалу нам очень фартило. Я должен был понять. Если вначале так фартит, когда-нибудь это должно было плохо кончиться. А тут этот Зайченко… Ну, да ладно.
— Вы выполняли приказ, Евмен, — без всяких эмоций произнес Аникин. — А на войне случается всякое… Вы вернулись, и это главное. А Зайченко… С его способностями он должен быть рад, что он башку оторвал немцу, а не наоборот…
— Да, ты прав, командир… — говоря это, Евменов слегка покачивался. Но говорил он внятно и четко. Только голос его становился все глуше, как будто озлобленнее.
— А ведь нам поначалу очень везло… Это была хорошая идея, командир. Твоя идея, старшина: переправиться в ночь, спуститься вниз по течению, за Турунчук, и сплавляться оттуда, как будто какой-нибудь мертвый топляк. Мы сделали все как по писаному. У нас получилось выдать себя за топляк. Мы проплыли под носом у немцев, и они ничего не заподозрили… Они даже не поняли, что наша разведка зашла им в тыл. То есть мы… По нашей, размеченной, карте мы отошли от берега вглубь и маршем поднялись в тыл Пуркарам. Там все было, как рассказывал дед Гаврил… Мы прошли через поле, потом через лес, вдоль опушки.
Мы шли осторожно, искали ту самую избушку лесничего, о которой говорил дед. Да, там была избушка. В ней было битком набито немцев. И как они там все уместились? Мы сидели в темноте, наблюдали за ними и жестами удивлялись, сколько немчуры в эту избушку налезло. И вокруг, по периметру, их было много.
Дозоры — под каждым кустом. А мы прошли между ними. Просочились, как ртутные шарики. Они переговаривались между собой, дозорные.
Их не было видно, но хорошо было слышно имена, которые они выкрикивали. «Ганс?!» — окликнет товарища и потом что-то на своем фашистском продолжает лопотать. А тот ему в ответ: «Шульц!» и бу-бу-бу. Тоже, наверное, про баб… Все смеялись, там, в темноте… Их было много. Нам показалось, что этот лес и опушка кишели немцами. Мы даже заволновались, и Зайченко… он стал паниковать. Он хотел что-то сказать, но я сжал его горло… Может, я удерживал его слишком сильно. Но больше он уже ничего не хотел мне говорить.
Немцев, дозорных… их не было видно, но было хорошо слышно. Это помогло нам пройти мимо них. Нас не было видно. И не было слышно. Мы старались идти бесшумно и прошли через эту опушку. Я смогу показать на карте, командир… я все запомнил, где они стояли. И мы вышли в поле, и там встретили немца. Там были окопы. Вторая линия обороны. Второй эшелон. Он вышел до ветру. Может быть, его стоило взять с собой. Как «языка». Взять его, и сразу возвращаться назад. Но с немцем мы бы не прошли обратно. Там было слишком много постов. Их было полно в лесу. Их голоса. А этот немец. Он стоял у самого края поля. На поле выходил край той самой опушки и дальше торчал из земли засохший бурьян. Это поле давно никто не обрабатывал.
Мы выползли прямо на этого немца. Я еще подумал, что это родник. Журчало в темноте. А потом смотрим — немец… Мы наскочили на него совсем неожиданно. Я принял решение с ходу. Мы даже не успели остановиться. Он стоял к нам спиной. Он даже не услышал, как мы появились у него за спиной. Я вытащил нож, трофейный, немецкий, из нержавеющей стали. Я долго точил его перед самой разведкой. Это здорово успокаивает. Мой нож…
Евменов неуловимым движением двинул рукой. И вот уже в руке его сверкнуло блестящее лезвие с кровостоком.
