Ознакомительная версия.
– Попробуй, – предложил Зигмант. – Найди товар и забери его. Потом получишь несколько лет за то, что искалечил Корякина, за мое незаконное задержание, избиение гостя, приехавшего к нам. Целый букет нарушений, подполковник. Сейчас сюда приедет мой адвокат.
– Никто здесь не появится! – возразил Пилипенко.
– Приедет, – убежденно произнес Зигмант. – Подожди немного. Минут тридцать, не больше. А потом будешь писать объяснение.
– За тридцать минут я выбью из него признание. – Подполковник показал на меня.
– А если он действительно не знает имени связного? – спросил Зигмант. – Может, наш гость проверяет только Лесоруба и не должен соваться больше ни во что? Такой вариант ты полностью исключаешь?
– Посмотрим, – сказал Пилипенко и снова подошел ко мне.
Похоже, он действительно намеревался бить меня до тех пор, пока я не назову ему имени курьера. Тогда Пилипенко заберет наш чемодан. Подполковник поднял резиновую дубинку.
«Наверное, он будет бить меня по голове, – прикинул я. – Если этот тип даже Корякина почти довел до смерти, то со мной у него не будет проблем. Он не прекратит колотить меня, пока я не умру. Пусть я назову ему имя связного, но он все равно продолжит меня бить. Такой у нас закон жанра.
Видимо, Зигмант прав. Его больше мучить не будут, а вот мне придется жарко. Кажется, подполковник начал понимать, что Зигманта лучше не трогать, зато со мной можно не церемониться. У меня нет своего адвоката, родных и близких, знакомых в этом городе. Пилипенко вполне способен забить меня до смерти.
Что мне делать? Сдать ему имя нашего связного, чтобы он забрал этот чемодан с грузом? Тогда моя смерть тоже ничего не решит. Этот долг повесят на мою семью, на сына и жену, оставшихся в Душанбе, на родных братьев и сестру. Все мои родственники не смогут вернуть такие деньги и за тысячу лет.
Как только я назову имя нашего курьера, все закончится. Даже не так важно, что со мной сделают. Все узнают, что именно я сдал наш багаж сотрудникам полиции.
Если Пилипенко окажется идейным и отнесет чемодан своему руководству, то, возможно, получит полковника, немного посидит в спокойном месте и со временем даже станет генералом. Если не отнесет, то вполне может отсюда уехать и сбыть товар в другом месте. На полученные миллионы он устроится где-нибудь в Греции или на Кипре. После недавних финансовых потрясений недвижимость там сильно подешевела».
Пилипенко подошел ко мне совсем близко. Дубинку со стола он взять не забыл, и это было самым неприятным. Я все еще молчал в ожидании ударов, видел, как морщился Зигмант. Ему тоже неприятно было присутствовать при подобной экзекуции.
Подполковник ничего не спрашивал. Все свои вопросы он уже задал. Пилипенко поднял руку с резиновой дубинкой над моей головой, и тут все мы услышали стук в дверь. В такой сложный момент он показался мне просто громом небесным.
Пилипенко убрал дубинку за спину и громко разрешил неизвестному человеку войти в кабинет.
Утром Репетилов проснулся очень рано, как и всегда. На часах было около семи. Он осторожно выскользнул из кровати, прошел в ванную, стараясь не шуметь, побрился, умылся, почистил зубы. Когда Борис вернулся в комнату, Евгения еще спала. Он быстро оделся, мягко ступая, вышел из номера и закрыл дверь. Репетилов позавтракал внизу, уже собирался подняться, когда увидел Пермитина.
Тот подозвал его к себе и спросил:
– Ты почему не пришел вчера к нам на ужин? Неужто обиделся? Это ты зря! Я не нарочно вспомнил про твой разбившийся самолет. Просто хотел тебе объяснить, что не нужно никогда говорить о моральной ответственности. Ты теперь руководитель огромной отрасли, в которой работают много тысяч людей, и всегда несешь моральную ответственность за все самолеты, пароходы, автобусы и поезда. За все, что двигается в самой большой стране мира, – назидательно сказал Пермитин. – Идем, давай-ка посидим вместе.
Репетилов не рискнул ему отказывать. Они сели за столик.
– Вчера мне вице-премьер даже замечание сделал, – продолжал министр. – Говорит, почему ваш первый заместитель не хочет с нами сидеть? Или у него насчет наших ужинов тоже есть свое мнение, не совпадающее с нашим? – Тут первым улыбнулся сам министр, а за ним и Борис Семенович. – Еще вчера мне жаловался президент компании «Аэромир». Он правильно говорит, что для них это большая трагедия и серьезные финансовые потери. Плюс еще мы напишем, что они несут моральную ответственность. Тогда их просто можно сразу разгонять. Он меня очень просил, чтобы этого пункта в выводах нашей комиссии не было.
Репетилов молчал.
– Я, конечно, обещал ему поговорить с тобой. – Пермитин заказал два кофе, даже не спрашивая своего заместителя, что именно тот будет пить. – Ты ведь понимаешь, что сейчас не время делать такие заявления. У нас и так есть определенные проблемы с этим самолетом, а если еще начнем ссориться с руководителями авиакомпаний, то они вообще откажутся брать новые машины. Мы должны в приоритетном порядке продвигать отечественные самолеты на российском рынке. Иначе кто нам поверит? Представляешь, наши собственные компании не будут покупать самые последние модели, разработанные и выпущенные в России! Ты, наверное, слышал, что «Армавиа» решила отказаться от дальнейшей эксплуатации «Суперджета». Ну а если и все остальные поступят так же? Представляешь, что будет? Мы ведь так и не сумели нормально раскрутить ни «Ту-204», ни «Ту-334». Все надежды возлагали на новый самолет компании «Сухой». Они ведь очень хорошо проявляют себя в доведении техники для нашей армии. А вот с гражданскими самолетами у нас пока сохраняются проблемы. Это раньше мы выпускали сотни «туполевых» и «ильюшиных». Сам знаешь, что сейчас такого нет и, видимо, не скоро будет. А ты со своей моральной ответственностью лезешь, – закончил министр.
Борис Семенович молчал. Он понимал, что Пермитин тоже прав. Министр отвечает за всю отрасль и обязан мыслить стратегически. Да и сам он тоже, поскольку является его первым заместителем. Тем более что именно Пермитин пригласил Бориса Семеновича в министерство, сделал своим заместителем, а потом повысил в должности.
– Я все понимаю, – примирительно сказал он. – Не стану возражать, если вы не захотите включать пункт о моральной ответственности руководства компании «Аэромир» в решение государственной комиссии. Я возражать не буду, Вадим Алексеевич.
– Вот и хорошо. – Министр удовлетворенно кивнул. – Я знал, что мы с тобой сможем договориться. Да и насчет самих самолетов тоже нужно подумать. В конце концов отказ системы кондиционирования – это еще не самый большой недостаток. Из-за этого самолеты не падают.
– Он упал потому, что командир несколько раз менял маршрут, отключал автопилот, – напомнил Репетилов. – Не работала система предупреждения о сближении с землей. А все из-за того, что в салоне стало плохо пожилой женщине. Значит, сбой в системе кондиционирования имеет прямое отношение к данной аварии.
– Пусть об этом Сафиуллина беспокоится. – Тут министр нахмурился. – Интересно, где мой Костя Крючков? Он любит поспать по утрам, но сейчас уже восемь. Пора бы ему появиться.
– Наверное, скоро спустится, – равнодушно сказал Репетилов, и тут в ресторан вошел генерал Шемяков, руководитель местной полиции.
Он подошел к ним, поздоровался.
Пермитин пригласил его за столик и заметил:
– Рано встаете, генерал.
– У нас работа такая, – доложил Шемяков.
У него были крупные черты, выразительные, немного выпуклые глаза, круглое лицо, широкие плечи спортсмена. Генеральское звание он получил совсем недавно, когда стал начальником главного управления по Пермскому краю. До этого Шемяков больше восьми лет служил там заместителем. Знающие люди говорили, что губернатор лоббировал назначение Шемякова. Ему не хотелось, чтобы на такую важную должность присылали варяга. Три года назад Шемяков возглавил всю полицию края.
– Я хотел переговорить с Борисом Семеновичем, – пояснил генерал. – Конечно, с вашего разрешения.
– Если это секретный разговор, то я могу уйти, – шутливо предложил Пермитин.
– Ни в коем случае, – возразил генерал. – Ничего секретного. Борис Семенович встречался с этой девочкой, которая выжила, и попросил меня уточнить некоторые моменты. Вчера мы слушали запись переговоров в кабине летчиков, а потом все проверяли.
– Очень хорошо. Что-нибудь нашли? – спросил Пермитин.
– Нашли. Мы проверили по билетам. Пассажирка, которой стало плохо, – Анаит Парсанян. Ей было семьдесят восемь лет. Она летела вместе со своим племянником, Михаилом Вороновым. Мы уже проверили, это сын ее сестры. С ними был его друг Сергей Яворский. Оба темноволосые. У Воронова мать армянка, у Яворского – еврейка. Видимо, Воронов сообщил стюардессе, что его тете стало плохо, когда начались перебои с системой кондиционирования. У Парсанян было больное сердце. Потом к ним, очевидно, подошел Яворский. Мы проверили и выяснили, что он врач по профессии.
Ознакомительная версия.
