Во дворе ждала машина. Но сел он в нее не сразу. Пару минут разговаривал с водителем, обсуждая, видимо, происшедшее. И трижды бросал взгляд на мои окна. Похоже, уговаривал второго попытать счастье и тоже подняться. Не уговорил. Наклонился — мне показалось, что я сверху слышу стон, — и взял пригоршню талого колючего снега, приложил к носу. Очевидно, водитель посоветовал прыщавому вторую пригоршню засунуть в штаны. Видно было, как парень психанул, сел на заднее сиденье и зло хлопнул дверцей. Уехали.
Теперь мне предстояло хорошенько продумать дальнейшее свое поведение. Иллюзий не было — в покое меня не оставят. Хорошо, что я был вооружен. Пистолет с глушителем — оружие серьезное, и, защищая свою жизнь, я не постесняюсь его применить. Вся сложность ситуации заключалась в другом — им нет смысла просто подстрелить меня. Слишком я мелкая сошка, чтобы устраивать элементарный отстрел. Им надо найти деньги. Только после этого я могу считать себя обреченным. И моя задача, следовательно, спрятать деньги так, чтобы до них никто не добрался.
При этом я вполне представлял себе, что для рэкетиров покажется вполне естественным искать деньги как раз через меня. Поймать, куда-то отвезти и пытать. Раскаленный утюг ставят на брюхо или на гениталии связанному человеку, и он рассказывает все, что нужно, с превеликим удовольствием. Не знаю, испытаю ли я от подобных методов удовольствие, но могу смело ручаться, что постараюсь не дать им возможности себя захватить. Постоять за себя я сумею. Тем более что сейчас уже вооружен.
Хотелось бы с кем-то посоветоваться. Как раз перед работой мне предстояло идти на тренировку. Сначала решил было поговорить с тренером — что он подскажет? Но потом подумал, вспомнил, как я сам, до того считающий себя относительно равнодушным к деньгам, собирал баксы с зеленого сукна дрожащими руками, и понял, что нельзя надеяться на посторонних, нельзя никому доверять настолько, чтобы оставить на хранение большую сумму. Был бы близкий друг — другое дело. Но все мои близкие друзья разъехались кто куда после института. Оставшиеся же — просто товарищи. А с последней подружкой мы не так давно расстались по настоянию ее папочки, посчитавшего, что охранник казино пара, мало подходящая для будущего инженера-конструктора. Самое обидное, что она с мнением родителя вполне была согласна. Но — вольному воля…
В задумчивости я прогуливался по комнате и снова подошел к окну. Выглянул. Во дворе опять стояла та самая машина, на которой прыщавый десять минут назад уехал. Значит, не угомонились ребятки? Значит, стоит ждать следующего визита? Прибыли со свежими силами. Сейчас кто-то снова попытается открыть дверь?
Я приготовил пистолет и встал, как и в первый раз, за косяком, ожидая звуков из коридора. Пусть идут — решил. Если вопрос встанет так — то я не побоюсь и выстрелить, хотя таким образом сразу засвечу себя перед ментами. Но если я не выстрелю, то выстрелят в меня.
Выбора мне не оставили.
Тем хуже для них. При такой постановке вопроса я постараюсь не стать овцой для заклания. Характер не позволяет мне быть овцой…
* * *
Я бестолково простоял за дверью почти полчаса. Ничего не произошло. Никто не терзал мой звонок, никто не старался подобрать ключ к замку в моей двери. А я все ждал. И даже рука устала держать пистолет на весу, уперев глушитель в щель, через которую я приготовился стрелять первым. А стрелять я решил именно первым. Эти парни, что преследуют меня, наверняка привыкли, что их боятся. Моя задача простая — пусть они боятся меня. Беспредельщиков и им подобных можно бить единственно их же оружием. Начну первый — очень жестко, — и другим уже будет неповадно соваться. Оставят в покое или не оставят — не знаю, но наглеть я им не позволю.
Злость, по мере того как мне надоедало стоять, начала сменяться усталостью. Я вышел из укрытия, засунул пистолет за пояс и стал собираться на тренировку. Деньги засунул в ту же большую сумку, что и кимоно с полотенцем. Единственный вопрос, который слегка волновал меня, — как выйти из дома на глазах у преследователей? Показывать им место, куда я на протяжении многих лет хожу трижды в неделю? Это ни к чему. Может быть, это место еще пригодится.
Я снова выглянул в окно. «Москвич» стоял там же, словно не уезжал никуда, словно не отвозил травмированного визитера моей квартиры. Я присмотрелся внимательнее. К сожалению, в машинах я разбираюсь гораздо хуже, чем в картах. Карту, если увидел раз, я уже не спутаю с другой. И тем не менее мне показалось, что это тот самый «Москвич», что ночью встречал нас с Бариновым у кольцевой дороги. Тот самый «Москвич», что должен уже приехать пару часов назад в Магнитку. Вернуться он явно не должен успеть. Тем не менее, похоже, успел. Значит, Баринов имеет отношение ко всей этой истории?
Этому я готов был поверить. Вячеслав Анатольевич как раз тот человек, который будет давать советы тебе, как и где спрятаться от преследователей, а преследователям — как тебя лучше найти. Не найдут — будет он перед тобой хорошим человеком. Найдут, другие его по головке погладят.
Значит, мне лучше не показываться сейчас на глаза людям в «Москвиче». Одно дело, если бы они пришли ко мне домой. Тогда просто не было бы иного выхода. И совсем другое — напасть на них на улице. Нет — пусть живут. Хотя я еще обдумаю вариант взаимоотношений, когда буду уходить.
Я оделся, сунул в сумку туристический топорик и подошел к двери. Дверной «глазок» никого на лестничной площадке не показывал. Обзор у «глазка» хороший — сто восемьдесят градусов. Но можно спрятаться у мусоропровода. И потому я еще некоторое время прислушивался к каждому звуку. И сам удивился. В обычной обстановке не обращаешь внимания на шум, в котором живешь постоянно. А тогда, когда что-то специально следует услышать, понимаешь вдруг, что соседи живут от тебя до неприличия близко. Где-то бабушка на внука ругается. Где-то посуда гремит, где-то стрекочет швейная машинка. Словно все происходит в твоей квартире.
Я забросил сумку на плечо, приготовил пистолет и быстро открыл дверь. Сделал шаг вперед и направил ствол в сторону мусоропровода. Никого. Два шага по лестнице. Никого. Только тогда вернулся и закрыл дверь. Но, закрывая, подумал о том, вернусь ли я сюда вообще. Стало немного тоскливо.
Вызывать лифт я не стал. Кроссовки мягко ступают по ступеням, и шуму я подниму меньше, нежели спускаясь на лифте. К тому же, когда дверь лифта открывается, ты сразу оказываешься в замкнутом пространстве без возможности маневра — прекрасная мишень для человека, дожидающегося внизу.
На лестнице мне никто не встретился. Я удачно миновал все этажи, включая первый, и спустился в подвал. Туда вела деревянная дверь, обитая жестью. Такой она была еще во времена моего детства — для пацанов подвалы всегда были излюбленным местом для игр. Навесной замок на двери. Для него я и припас топорик. Хватило двух движений, чтобы оторвать скобу. Дальше можно было путешествовать по «лабиринту» подвальных помещений в полутьме. Из узких щелей-окошек, забранных грубыми решетками, проникал свет. Одно из этих окошек мне и было нужно. Я подобрался к нему, выглянул.
«Москвич» стоял на прежнем месте. Но из подвального окошка не было видно людей — слишком низко. Жаль. Я с удовольствием посмотрел бы на них. Но и так сумею нагнать на парней страху. Я поднял пистолет, опустил предохранитель и дважды выстрелил в боковое стекло. С таким расчетом, чтобы пуля пробила и само стекло, и потолок.
К сожалению, эффектного звука я не услышал. Пули не разбили стекло, только оставили две дырки. Потолок, очевидно, продырявить удалось, но тоже без громкого звука. На какое-то мгновение я увидел водителя. Мне показалось, что это был тот же парень, которому Баринов отдавал ночью свой «дипломат» — низкорослый. Но машина тут же сорвалась с места и быстро скрылась из поля зрения.
Значит, это все-таки люди Рамазана.
Я отдавал себе отчет, что противостоять ему в одиночку я не смогу. Это только в кино супергерои в одиночестве воюют с серьезными уголовными авторитетами, пачками укладывают на больничные кровати или на «каталки» в морге их людей и в итоге побеждают. Я — совсем не супергерой. Я соответствующей подготовки и навыков не имею. Я могу только попугать иногда, как сейчас. Иногда дать кому-то несколько заслуженных пинков, как недавно. Но и это хорошо. По крайней мере это дает мне возможность хотя бы иногда почувствовать себя одиноким. Сейчас одиночество мне просто необходимо.
Машина укатила.
Вот теперь, наверное, можно и выходить. Но — соблюдая осторожность. Кто может точно сказать, что у дверей подъезда меня не дожидается некто, готовый стрелять более эффективно, чем только что стрелял я. И потому, спрятав пистолет, я прошел через весь подвал, вскрыл дверь в крайний подъезд и вышел там, где меня никто ждать не мог. После полумрака подвала пришлось зажмуриться от отражающего свет грязного снега. И только после этого осмотреться. Никого.
