В его словах ей почудилась та легковесная необязательность, с какой обычно взрослые раздают детям обещания в магазинах игрушек – все купим, но потом, позже, а это значит – никогда.
– Ты присмотри себе здесь что-нибудь, – сказал Прокопов. – А я пока зайду в автосалон. Там «Бентли», давно себе хочу такую. Круто!
Он сейчас был как мальчишка, которому скучно быть в магазине вместе со взрослыми. И он норовил улизнуть.
– Я тебя найду здесь, – пообещал он. – Через полчаса.
Но едва он ушел, ей сделалось слишком неуютно. Будто вместе с ним ушла уверенность. Он положил эту уверенность в карман и унес с собой.
Она зашла еще в один бутик, но тут же обнаружила, как все вдруг изменилось. Уже не было обращенных к ней улыбок, а была холодная вежливость, граничащая с настороженностью. Натренированные взгляды продавцов тотчас обнаруживали какое-то несоответствие. Посетительница бутика была хорошо одета, но что-то ее выдавало. Что-то сигнализировало о том, что она здесь – случайный человек.
Она едва сдержалась, чтобы тут же не развернуться и уйти, заставила себя пройтись по магазину и только после этого покинула его.
Ее разглядывали из-за витринного стекла надменно и презрительно, и она не сразу даже сообразила, что это манекены.
Прокопова она нашла в автосалоне. Он, как зачарованный, бродил среди лакированных красавцев.
– Ты уже? – спросил он невнимательно.
– Да.
Тут он очнулся наконец.
– А покупки где?
– Какие покупки? – не поняла она.
– Ну, ты сказала, что тебе понравилось. Платье там какое-то. Я думал, ты возьмешь. Карточка у тебя с собой? Там двадцать тысяч баксов, на той карте.
* * *
Он заставил ее купить это платье, хотя на самом деле оно ей нисколько не нравилось, и она не стала останавливать Прокопова только потому, что не хотела расстраивать его, хотя тысячи семисот долларов было жаль, конечно.
Когда сели в машину, Прокопов включил радио. Был он по жизни брутальным, ну и вкусы, естественно, соответствующие. Блатняк из динамиков, других песен он не слушал.
Она нахмурилась.
Он запоздало осознал свою ошибку. Выключил радио.
– Ты бы дала мне какие-то диски, – произнес почти виновато. – Какие сама обычно слушаешь. Я бы ставил при тебе, мне не трудно. Ты кого любишь?
– Криса Ри.
– Кого-кого? – напрягся Прокопов.
– Крис Ри, – сказал она. – Певец такой.
– Не наш?
– Из Англии он, кажется.
– Живой?
– В смысле?
– Сейчас – живой? Не умер он еще?
– Кажется, живой.
– Ну хочешь, мы его закажем? У тебя, кстати, день рождения скоро. Приедет – будет петь. Специально для тебя.
– Гастроли будут?
– Зачем гастроли? Частный визит типа. Прилетит, споет твои песни любимые, пока мы будем трескать черную икру…
– Где споет? – растерялась она.
– Да где угодно! Там, где мы будем день рождения справлять. Хоть в ресторане, хоть у нас в квартире здесь, в Москве, хоть на Кипре. А можем прямо в Лондоне, ты говоришь – он англичанин.
– Ты шутишь?
– Еще чего! – пожал плечами Прокопов. – Обычное дело. Платишь деньги – получаешь удовольствие. Мы вот Михе на его день рождения на Кипр вызвали этих… как их… ну такие, в шапочках придурки… их по Эм-ти-ви показывают все время… И пели эти бакланы как миленькие. Так что никаких проблем. Сюрприз тебе устроим типа.
– Хорош сюрприз, – осторожно улыбнулась она. – О котором знаешь заранее. Который с тобой уже обсудили.
– Я бы и не говорил ничего. Просто я не знаю, как себя с тобой вести, – неожиданно признался Прокопов. – Я все время боюсь сказать что-то не так. Боюсь с тобой поссориться. Мы с тобой прожили порознь двадцать лет. А когда я думал, что все наладилось – там, на Кипре, помнишь? – все рухнуло, и я снова тебя потерял.
– Я не помню, – сказала она, глядя на дорогу перед собой.
– Ну вот, опять я брякнул! – процедил Прокопов, в мыслях кляня себя за непредусмотрительность.
– Ничего, – произнесла она спокойно и посмотрела на собеседника. – Давай не будем делать из этого трагедии. Будем привыкать к тому, что я что-то забыла. Как будто это нормально. Будто так и должно быть. А ты будешь мне рассказывать, как там все было. И я постепенно снова вспомню все. Главное – это чтобы мы спокойнее ко всему этому относились. Не делали трагедии.
– Да, конечно! – с готовностью согласился Прокопов, радуясь тому, что на этот раз все обошлось.
И еще на него произвело неизгладимое впечатление то, как логично все сформулировала дочь. Она предлагала мудрое решение проблемы, которая самому Прокопову до этой минуты представлялась неразрешимой.
– Так как там, на Кипре, было? – спросила девушка.
– Как-то у нас с тобой отношения там не заладились, – вздохнул Прокопов. – Я не знал, как к тебе подступиться. Ну, ты должна меня понять. Я знал, что я – твой отец. А ты не знала, ты думала, что Звонарев, ты с ним прожила все двадцать лет, и как тебе все это объяснять? Маши нет, мамы твоей, Звонарева убили, и некому подтвердить. И я запутался. Решил не сам, не сразу. Мальчишку к тебе приставил, Антона, хороший парень, он сейчас здесь держит ресторан…
– Да, я знаю.
– Через него подарки, то да се, – продолжил приободренный Прокопов. – Думал, твое горе пройдет, ты успокоишься, а там и ко мне привыкнешь. А только хуже получилось.
– Почему?
– Ты меня за бандита приняла, – невесело усмехнулся Прокопов. – Решила, что Звонарева я убил.
– Но ведь это не ты, – сказала она и дотронулась до его руки.
Прикосновение было нежным.
– Не я, – сказал Прокопов.
– Просто мне нужно было время.
– Конечно! – с готовностью подтвердил Прокопов.
* * *
В квартире Звонаревых было много фотографий. Альбомы с фотоснимками занимали целую полку в книжном шкафу. Она потратила на их изучение несколько часов в ту первую ночь, когда они с Хеджи прилетели из Турции.
Тогда она испытала немалое потрясение, обнаружив себя на сотнях, тысячах снимков, где она была запечатлена в тех местах, где никогда не бывала, с людьми, которых не видела ни разу в своей жизни. Но более всего ее потрясла запечатленная на снимках история ее взросления, вся ее жизнь, которая протекала в обстоятельствах ей незнакомых и которая совсем не была похожа на ту жизнь, которой она жила на самом деле. Вот родилась она, Таня Тимофеева, в поселке Радофинниково Ленинградской области и прожила там всю свою недлинную пока жизнь в неполные двадцать лет, и всю эту жизнь она в подробностях помнила. Но еще была какая-то другая, параллельная жизнь, где она, Таня Тимофеева, тоже существовала, если судить по этим фотографиям, но вот эту жизнь она не знала и не помнила.
В первом из этих параллельных миров было забытое богом Радофинниково, там леспромхоз, там потомки бывших зэков, река Тосна и райцентр Тосно, до которого от Радофинникова полсотни километров через лес. А во втором, параллельном мире она жила в Москве, у нее были красивые игрушки в детстве, красивые платья, и на машинах ее хороших возили, сплошь иномарки, и в Париже она была, и во многих других городах, о которых вообще-то и представления не имела, и семья у нее была полная, у нее даже был отец, которого ей в ее настоящей жизни в Радофинникове всегда так не хватало.
Она тогда полночи проревела над альбомами – так была потрясена.
* * *
Тетя Галя была, наверное, предупреждена Прокоповым. Рассказал он ей о разговоре с дочерью, об уговоре все обсуждать и не таиться. Потому что, когда девушка спросила у нее про Звонаревых, тетя Галя нисколько не смутилась и повела себя так, будто тема обсуждалась совершенно обыденная, вроде как о погоде они разговаривали.
– Как получилось так, что не Прокопов с вами жил, а Звонарев? – переспросила тетя Галя. – Так было надо.
– Кому?
Тут тетя Галя задумалась.
– Даже не знаю, – призналась она. – Сначала выглядело так, что лучше Маше, маме твоей. Потом вроде как тебе. А в итоге, как в жизни и бывает, получилось, что никому не нужно и никому счастья все эти хитрости цыганские не принесли. Они учились вместе: Прокопов, Маша и Звонарев. И у Саши с Машей была сумасшедшая любовь.
– У Саши – это у Прокопова?
– Да. А Звонарев издалека на Машу облизывался, но ему не светило ничего.
– Почему?
– Почему кого-то любишь, а кого-то нет? – пожала плечами тетя Галя. – Сашу твоя мама любила. И больше никого. А потом Сашка угодил в тюрьму. По глупости!
Тетя Галя покусывала губы, потому что даже много лет спустя эта история не давала ей покоя.
– А Маша, как оказалось, уже была беременна. Представляешь? Комсомолка. Рожает. Без мужа. А муж где? В тюрьме! Кошмар.
– Представляю, – пробормотала она.
– Да ничего ты не представляешь! – сказала с досадой тетя Галя. – Сейчас этого понять нельзя, если ты тогда не жил! Для Маши это было катастрофой. Позор. Крушение всех надежд. Могли из института попереть. И тут нарисовался Звонарев. Ты понимаешь, он, по большому счету, благородно поступил. Подставил крепкое плечо в трудную минуту. И все обстряпал так, что комар носа не подточит. Маша стала его женой, а ребенок… ты… вроде как его. Конечно, многие догадывались. О том, что ты – прокоповская дочь. И сам Прокопов, когда свое отсидел, сразу к Маше примчался. Он был уверен, что ты – его ребенок. Не просто уверен, он знал. А там ему преподнесли сюрприз. Сказали, что никакой он не отец.
