— А ну, Петрович, не оплошай, не подведи! Шевелись шустрее! — подбадривал Михалыч друга. Тот смотрел на Розу крутыми от удивления глазами и пятился спиной к стене. Ему казалось, что вошедшая в азарт женщина собьет его с ног одной сиськой, а если вторую не придержит, и вовсе устроит сотрясенье мозгов. Баба оказалась на голову длиннее Петровича, и это обстоятельство серьезно пугало человека. Он не умел танцевать как Роза, а потому мелко и неуверенно перебирал ногами, смотрел, как ему вернуться в кресло. Но тут встала Дарья и вытащила за собою Михайловича. Тот засучил ногами, застучал пятками, хлопал себя по ляжкам и заднице, крутился бесом вокруг женщин, ухал, присвистывал, танцевал вприсядку и не давал Петровичу попасть задницей в кресло:
— Давай, Васек! Вспомни молодость, ведь были когда-то и мы рысаками! — попытался изобразить цыганочку, но не удержался на ногах и упал, ударился коленом. А тут, как на грех, брюки по шву лопнули. Ну, совсем конфуз.
— Ладно, кролики! Бывает! Лопнули штаны, их зашить можно. Плохо, когда душа в куски рвется, это не заштопать. Давай свои портки, посиди немного в кресле и радуйся, что яйцы не оторвались, никто их не отдавил и сам ты весь в целости! — ушла Роза из комнаты хохоча, унося с собою порванные брюки.
Вскоре все забыли о незначительном конфузе. Соседи смеялись, шутили, словно все годы жили бок о бок неразлучными друзьями.
— Слушай, Васек, а я и не знала, что Тонька — твоя внучка и переехала к тебе из деревни. Здесь, на нашей улице, все бабы судачат, что ты привел молодую бабу и даже сумел заделать ей ребенка на старости лет. Короче, так и брешут, что ты распутник, ведь твою жену никто не знал и не видел. А твоя сестра ни с кем никогда не общалась. Так вот и поверили тому, что в голову пришло кому-то, — призналась Степановна.
— Да я женатым никогда не был, хотя жил записанный с бабой несколько годов! То, верно. Ни я на ей оженился, она меня взамуж взяла, забыв испросить согласья. Но проку не вышло. И нынче иногда навещаю их, подмогаю харчами. Но то из жали. В душе пусто к обоим. Нет ничего, не стали оне родными, — вздохнул Петрович.
— Обидно, что не склеилось и у тебя, — опустила голову Дарья.
— Да все от того, что заели всех вас условности. Вот и живете, каждый в своей норе ровно мыши, соседей, самих себя боитесь и не верите, кругом с оглядкой, разве так можно? То ли дело у нас! Приехала я в Тель-Авив, сразу среди людей оказалась. Никого не знала, но ближе родных они стали. Ни на минуту не оставляли одну. Забыла я, что такое зависть, злоба, насмешки и пересуды. Люди жили с открытой душой, не боялись друг друга, как одна семья. Потому я очень быстро адаптировалась там й никогда не пожалела о своем переезде. Средь тех людей снова человеком стала, научилась себя уважать.
— Это там! Наверное, в Израиле другие люди живут. А вот я дня два назад увидел нашего прораба со стройки. Так он знаешь, чего мне ляпнул? Мол, Михалыч, ты хорошо выглядишь, хоть уже три месяца без получки сидишь, а морда кирпича просит, весь гладкий и блестящий, ровно кот. Даже поправился. Иль тебе пенсию прибавили на мильен? Коль так хорошо тебе дома, побудь еще на отдыхе, родимый. Ведь старому много не надо. На кусок хлеба пенсии хватит, а самогон сам выгонишь. Нехай молодые подзаработают, им нужнее…
— Ну, что на это скажешь? А ведь я тому прорабу сколько подсказывал, учил на практике, ведь он, сопляк, ни в чем не разбирался, когда после института пришел к нам. Ну, теперь я ненужным стал, — пожаловался Михалыч.
— Андрюш, не ты единственный. Вот я, экономист по образованию, институт закончила, а работаю кладовщицей на складе! Скажи, стоило мне столько лет учиться? А все потому, что по своей специальности устроиться не могу. Слишком много экономистов расплодилось. Чтоб прилично устроиться, надо взятку давать. Сумму требуют немалую. У меня столько не наскребется. Натурой платить стара стала, — горько усмехалась женщина.
— А мне, когда переехала, на выбор предложили пять мест. И зарплату такую, что я родным ушам не поверила. Никто меня на работе не подсиживал, не унижал и относились с уваженьем, — вставила Роза. И продолжила:
— Как-то у меня в квартире потек кран, еще поначалу. Ну я сама полезла его чинить, как здесь, думала, что мастеров не дождусь. А тут соседка пришла и увидела. Позвонила в службу. Оттуда мигом приехали, починили кран, да еще извинялись за доставленные неудобства. Я изумилась, а соседка сказала, чтоб больше не лезла не в свои дела, мол, у нас все четко, каждый делает свое…
— А вот ты со своей получки сможешь купить машину? — спросил Михайлович Розу.
— Смотря какую! Мне не всякая понравится. Машина должна быть как хороший хахаль. Мощной, скоростной, комфортной, а главное — всегда наготове, без сбоев. Ну и чтоб выглядела прилично, из престижных. Я такую через полгода взяла. Теперь уже четвертую поменяла. Ну, у нас и дороги классные и бензин отменный…
— Ты ж всегда боялась машин! Как же решилась научиться водить? — вспомнила Дарья.
— Водителем быть гораздо лучше, чем пешеходом! Все и всюду успеваешь… Там все женщины умеют водить машины и все имеют свой транспорт. Иное непонятно. Вот и говорю тебе — поедем ко мне. Хоть станешь жить по-человечески! — глянула Роза на подругу. Та вспыхнула:
— Я уже говорила тебе, что не могу! Мне уже полтинник, куда в таком возрасте привыкать к чужбине? У тебя там все свои. Да и давно туда переехала. Беда тебя вытолкала. А меня какая вошь точит? Свой дом, работа есть, я там целый четвертак отпахала. Скоро: на пенсию. Чего не хватает? Здесь меня все знают, да и я каждую собаку издалека узнаю. Что я забыла в Израиле? Кто меня там ждет?
— Ну, а я? — смутилась Роза.
— Да к чему лишняя морока? У тебя там свои друзья. Зачем мне мешать и отрывать твое время? Я привыкла!
жить сама, своим укладом. Никому ничем не хочу быть обязанной. Я тут родилась. Живу, как могу. Знаешь, у каждой птахи свое гнездо. Его не поменяешь, хорошо иль плохо я приросла к тому, что имею.
— А зря отказываешься. Боишься перемен. Хотя надо решиться!
— Роза! На што неволишь душу? Вон мы с Михалычем с беспортошных знаемся! С самых што ни на есть зеленых пацанов. И, тож, не все гладко, сладко шло. Чаще до горла доставала житуха. А вот покинуть свой угол никогда в башку не взбрело. Как ни тяжко доводится, тут оно все родное, вся жизнь здесь прошла, — сказал Петрович.
— Да разве то жизнь? Одно прозябание, — сморщилась женщина и похвалилась:
— Вот я здесь меньше недели, а меня уже засыпали звонками, спрашивают, как я тут, когда вернусь домой? А вот Дарья уедет, кто ею поинтересуется, чья душа заболит, кому она здесь нужна?
— А хотя бы и нам! Теперь ее одну не оставим. Уж какие мы ни на есть корявые, все же соседи, значит, почти родня, от своих не отречемся, верно, Петрович?
Василий кивнул. И минутную паузу тишины взорвал телефонный звонок. Хозяйка поспешно сняла трубку, повернулась спиной к гостям:
— Да, конечно я, кто ж еще? Ну, здравствуй! Вот как? Спасибо что вспомнила! Что? Говоришь, что не забывали, а почему не звонили? Или у вас что-то случилось? Все в порядке? А чего звонишь? Захотела о себе напомнить? Так вот знай, я всех забыла кроме тебя. Когда станешь матерью, поймешь меня. Я не отчитываю. Уж так, по теме призналась. И не ругаю. К чему впустую упрекать? Хочешь навестить? Пожалуйста, двери всегда открыты. Буду рада увидеть тебя, это правда! Хорошо! Значит, в следующий выходной? Договорились. Нет, я не забуду. Жду! — положила трубку и, повернувшись к гостям, сказала улыбаясь:
— Дочка звонила!
Гости промолчали. Хотя у каждого в голове крутился один и тот же вопрос:
— Что ж так поздно опомнилась?
— Да нет же! Она хорошая! Просто разные мы с нею, не всегда понимаем друг друга.
— Старо, как мир! Все мы вот так же оправдываем своих детей. А зачем и перед кем? Кому нужно оправданье, если не считаем их виновными? Вон я своих навестила! Внуки во все глаза на меня уставились, на шаг не отошли. На руки, на колени просятся. Жмутся ко мне, как когда-то дети… А когда вырастут, вряд ли узнают. И я тоже по-своему пойму их. Вот только на душе останется тяжесть, но ее никто не увидит, не узнает о ней, потому что об этих бедах никто не скажет, неприличной считается тема. Все считают, что такие ситуации есть в каждой семье, их выправляет только время. Хорошо, если родителям везет до него дожить…
