Ознакомительная версия.
– Что? Вы изменили время выхода в эфир?
– Нет – прямые эфиры временно запрещены. Только запись. Даже вечерние новости, и те идут в записи.
– Я не согласна... мы против, – Тамара сузила глаза и впилась ногтями в подлокотники кресла, – если...
– Во-первых, этого распоряжения не в силах отменить ни уважаемый Владимир Петрович, ни даже я, хоть убейте нас всех в его кабинете, – перебил неулыбчивый и посмотрел на потолок, давая понять, что в те сферы, откуда так распорядились, лучше не соваться. – Во-вторых, никаких упоминаний о покушении. Если согласны, считайте, что сделка состоялась. Делаем запись, а через полчаса ваш «Резонанс» выходит в эфир.
– Запись так запись, – Бондарев неожиданно для Белкиной сдал позицию. – Ты же сама мне призналась, что после пережитого у тебя нет ни малейшего желания сообщить людям правду – от этого одни неприятности. К тому же истина чуть раньше, чуть позже, но сама выйдет наружу. И славу первооткрывательницы никто у тебя не отнимет.
Тамара затравленно посмотрела на Клима, наконец выдавила из себя:
– Я согласна. Ты прав. Главное, вновь оказаться в телевизоре.
– Держи, – гендиректор протянул прозрачную папку восстановленной в правах телеведущей. – Тут тексты прямых телефонных звонков телезрителей, которые поступят к тебе в студию, и тональность твоих ответов. Подготовься к толковым и непринужденным ответам.
На каждой странице стояла размашистая подпись гендиректора и виза «утверждаю».
– Теперь уже и звонки подставные, – чуть брезгливо скривила Тамара губы.
– А разве раньше на телевидении было по-другому? – искренне удивился Бондарев.
– Можете не верить, но было, – невесело усмехнулся Владимир Петрович. – Свободу слова никто не отменял.
– Чудеса!
Бондарев отвел в сторону неулыбчивого:
– Клим Владимирович, – с упреком тихо произнес тот, – эту сучку я еще понимаю, – покосился на Белкину, – но вас – нет! Что вы творите?
– А меня и не надо понимать. И снимите с нас «наружку». Это ваша самодеятельность.
– К счастью, мне вы не можете приказывать.
Уже в приемной Бондарев спохватился:
– Это его «табель», – и подал неулыбчивому пистолет, как и положено, рукоятью вперед.
– Что с ним теперь будет, уволят? – с искренним женским сочувствием к приходящему в себя охраннику спросила Белкина.
– Для начала проведут служебное расследование, а потом уволят и, надеюсь, накажут. И правильно сделают, – жестко произнес Бондарев. – Потерять оружие, позволить себя оглушить – это тоже самое, – он пощелкал пальцами, подыскивая близкое журналистке сравнение, – как если бы ты во время передачи выругалась матом на собеседника, плюнула в объектив, встала и ушла из кадра.
– Всегда кто-то оказывается сильнее. Это не его вина...
– А чья? Тебя-то никто не пожалел.
– Кроме тебя.
– И тут ты ошибаешься.
К вечеру центр Москвы заволокло дождевыми облаками. Моросил дождь, асфальт дымился и пузырился. Автомобильные потоки рассекали улицы с протяжным шипением, будто кто-то разлил газировку. Неон рекламы расплывался в лужах причудливыми цветными пятнами. Острие Останкинской телебашни терялось в ватном тумане. Теперь, в молочных сумерках, телевизионный комплекс выглядел не столь гигантским, как при дневном свете.
Сидя за рулем неприметного серого «Форда», Клим Бондарев шелестел газетой, то и дело бросая быстрые взгляды на одно из блочных зданий телекомплекса, стоявшее в нейтральном отдалении от вышки. Нужная ему дверь то и дело раскрывалась, выпуская и пропуская людей.
Впрочем, водителя «Форда» занимала не только останкинская дверь. Двадцать минут назад неподалеку от его автомобиля припарковался небольшой крытый фургончик с броской надписью по борту «Доставка пиццы на дом». Двое крепко сбитых мужчин в салоне вряд ли походили на развозчиков пиццы – как мрачными, набыченными физиономиями, так и общим экстерьером. К тому же они почему-то не спешили нести пиццу заказчикам, а о чем-то оживленно беседовали.
Наконец, на ступеньках телекомплекса обозначилась фигура Белкиной. Осмотревшись, телеведущая «Резонанса» направилась к машине Бондарева.
– Привет, Тома. Запаздываешь, – водитель предупредительно приоткрыл пассажирскую дверку.
– Как управилась, – буркнула тележурналистка, усаживаясь в салон. – Ты ведь понимаешь – оказывается, я человек идеологического фронта.
– Смотрю я на эту Останкинскую башню и думаю – что же она мне напоминает? – безмятежным голосом продолжал Клим.
– Неужели гигантский фаллос? – криво улыбнулась Белкина.
– Одно у тебя на уме...
– Гигантскую бутыль?
– Лично мне она напоминает огромный шприц для идеологических инъекций. Кстати, почему ты такая бледная? Передозировка?
– В Москве еще и пообвыкнуться не успела, а ужа голова раскалывается, – поморщилась Тамара, – Ну и воздух тут...
– Двуокись углерода и серы, – Клим завел двигатель. – Я понимаю: тут не Бочкарев Поток и даже не горная речка на границе с Абхазией. А я тебе тогда говорил: наслаждайся моментом, в столице такого не будет. Так что придется подышать этим химическим составом... Хотя бы в меру необходимости.
– Я в Останкино много с кем одним воздухом дышу, – вздохнула телевизионная журналистка многозначительно. – Тоже, так сказать... в меру необходимости.
Вырулив с паркинга, «Форд» плавно влился в насыщенное автомобильное движение проспекта Академика Королева. Фургончик с надписью «Доставка пиццы на дом» плавно тронулся следом.
– Как прошла запись? – вежливо поинтересовался Бондарев.
– Нормально, как обычно. Передачу уже крутят в эфире. На записи сам Владимир Петрович сидел, каждое слово слушал, лично кассету в эфирную аппаратную понес. Противно. – Тамара нервно потерла виски. – У тебя в машине ничего выпить нет?
– Нервничаешь?
– Стресс надо снять.
– Снимешь где-нибудь в другом месте. А вот в машине – не советую, – бросил он, то и дело посматривая в зеркальце заднего вида.
Подозрительный фургончик ехал в соседнем ряду в некотором отдалении, как бы являя экстерриториальную непричастность к серому «Форду». Мужчины в салоне о чем-то оживленно переговаривались. Бондарев даже сумел рассмотреть лица этих людей. За рулем сидел темноволосый субъект в серой хлопковой куртке. Его спутник – высокий, коротко стриженный мужчина – держал на коленях объемный саквояж.
– Кстати, среди коллег ненужных разговоров, расспросов не было?
– Не знаю даже... не заметила. На студии всегда нервная обстановка. Кажется, никто из коллег ничего не заподозрил. Только вот все удивляются – почему я не осталась со съемочной группой в охотхозяйстве.
– Никаких подозрительных звонков? – осведомился водитель.
– Да нет вроде...
– Ну, может быть, ты все-таки заметила что-нибудь... м-м-м... странное?
– А я и не присматривалась. Слушай, Клим, давай-ка быстрей! Так выпить хочется, что аж зубы сводит!
– Алкоголь тебя погубит...
– Возможно. Но как говорил Черчилль, «я беру от бренди больше, чем он от меня». А куда мы едем?
Клим выразительно взглянул в зеркальце заднего вида.
– На такие вопросы я никогда не отвечаю вслух. Давай просто покатаемся по городу. Ну, и поболтаем о разных пустяках... Как старые знакомые. Вот расскажи – у вас в Останкино все снимают стрессы спиртным?
– Некоторые предпочитают кокаин, – хмыкнула Тамара. – Хотя раньше, лет десять назад, предпочитали красивых женщин. Да только перевелись настоящие мужчины!
Бондарев пропустил колкость мимо ушей – несомненно, замечание спутницы касалось их совместной ночевки в гостиничном номере Гандиади.
Свернув на проспект Мира, серый «Форд» нырнул в один из переулков: окольными путями проще добраться до центра. Время шло к вечеру, и шансов попасть в автомобильную пробку было немало. Фургончик с надписью «Доставка пиццы на дом» временно отстал, но на Беговой вновь замаячил в зеркальце заднего вида.
– Останови у магазина, – Белкина кивнула в сторону супермаркета «Седьмой континент» по правую сторону.
– Куда ты под дождь пойдешь? У меня и зонтика-то с собой нет. Дай я тебе лучше шоколадку подарю, – невозмутимо предложил Бондарев и, элегантно обойдя автобус, извлек из кармана плитку в станиолевой упаковке. – Это гораздо полезней, чем спиртное! Шоколад улучшает цвет лица и способствует трезвому взгляду на происходящее.
– Бондарев, ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь! – в сердцах бросила ведущая «Резонанса», однако угощение все-таки взяла.
– Главное – чтобы не до цирроза печени и не до белой горячки!
В районе Грузинского вала Клим почти оторвался от фургона, однако у Белорусского вокзала специально сбавил ход. То ли он не хотел нарушать правила, то ли сознательно щекотал нервы преследователям... Обернувшись, Бондарев вновь рассмотрел фургончик, стоявший за две машины позади.
Ознакомительная версия.
