Потерпеть поражение в бою… Когда вокруг тебя смерть, когда ты не можешь остановить неприятеля. Это бесконечное однообразное унижение. Невозможность что-то поменять, разъедающее, опустошающее бессилие. «Лучше бы пуля прилетела мне в голову, – думал Татаринов, – меня только что поимели, лишили чести, показали, насколько я беспомощен. Опозорили. Уничтожили».
– Командир, – рядом с ним в кабине сидел Голицын. – Куда дальше, решай.
Татаринов очнулся и увидел, что они уже въехали в город.
«Типичный мавританский стиль», – вспомнил описание Джибути Татаринов. Ему откровенно захотелось выстрелить в автора строки. Мелькающие мимо домики не виноваты. Просто хочется.
Особенность службы в армии заключается в том, что вы должны терпеть порой как физические, так и моральные унижения. Иногда от напряжения собственная психика дает сбой.
По рации на Татаринова начал орать президент.
– Не ссы, – зло ответил ему капитан второго ранга и отключился.
Командир сквозь лобовое стекло уставился в бесконечность.
На самом деле он снова обретал уверенность в себе.
– Там еще бежит за нами кто-нибудь?
– Да, бегут – подтвердил Поручик.
Водитель грузовика специально не газовал. В зеркало заднего вида было видно, что за ними действительно несколько человек продолжают бежать.
– А в кузове все забито? – справился Татаринов, больше рассуждая, чем проясняя ситуацию. Он и так все знал.
– Да, все забито, – ответил Голицын.
– Те, кто не отстал, самая выносливая, самая преданная делу часть роты. Сколько там народу? Ну-ка, стой.
Грузовик остановился. Татаринов вылез из кабины и, стрельнув у Маркони сигарету, закурил. Долго ждать бегунов-ополченцев не пришлось. Рожи у них были невеселые. На мгновение Татаринову показалось, что сыны саванны бежали за машиной не для того, чтобы продолжать сражаться, а чтобы убить самого Татаринова.
Тут капитан второго ранга должен был согласиться с ними. Он на их месте так и поступил бы, наверное.
Когда подбежали ополченцы, командир дал им время отдышаться, а сам попросил воды у Голицына, своя фляга была пуста.
Построил людей прямо на улице. И своих, и местных.
Народ глядел на происходящее из окон с опаской. Все слышали шум боя и теперь видели остатки сопротивления, остатки тех, кто был за президента. Обыватели понимали, что в случае потери источника продовольствия они будут вынуждены пойти к президентскому дворцу, чтобы выгнать Нияза и встать на сторону тех, у кого сейчас еда. Вот такая она простая и предсказуемая человеческая натура. И не важно, что страна не будет развиваться. Будет существовать только один-единственный порт, который работает на благо других стран как перевалочный пункт, а также военная база, чтобы местные не помышляли более ничего такого.
Подозвав Серова, Татаринов попросил его помочь с переводом.
– Мы проиграли сражение, но не войну! – Тут неожиданно Татаринов поймал себя на мысли, что ему уже плевать на международные расклады и даже на себя, и если сейчас последует приказ отступить, он все равно останется тут до конца. Неподдающееся логическому объяснению чувство было в нем с самого рождения. Это больше чем упрямство, это стремление доказать самому себе, что ты нужен, что ты не зря живешь на этой земле. – Я призываю вас к дальнейшему сопротивлению. Я призываю вас к тому, чтобы вы помогли мне остановить противника.
Чтобы поддержать командира, Голицын встал с ним рядом, сжал кулак и, подняв его вверх, как несколько часов назад, заорал, как здоровая дикая обезьяна. На этот раз воины уже не реагировали так бурно на его действия, однако в них оставалась капля, капля упрямства, та самая капля, которая отличает мужчину от мальчика, и многие из них издали нечто похожее в ответ.
– Дело не сделано, – продолжал кавторанга. – Мы сможем!
Совсем молодой парнишка с перебинтованными перебитыми руками не стал оставаться в машине, а выпрыгнул из кузова на землю и, пошатываясь, встал в строй.
Вначале это вызвало удивление местных, но потом решительные крики разнеслись по ближайшим улицам, как набат.
Татаринов с благодарностью посмотрел на солдата, этот поступок был необходим сейчас больше, чем какие-либо слова. Чувство несломленного духа нужно было и ему самому.
– Нам нужно где-то дождаться темноты, – сообщил командир негромко стоящему рядом Голицыну.
– Предлагаю вернуться в полуразрушенное здание рядом с местом попадания крылатой ракеты. Опять же, запах Родины.
– Шутишь, старший лейтенант, – зло ответил Татаринов.
– Там неплохое место, чтобы держать оборону. Открытое пространство метров на сто, в три стороны, с тыла пара переулков, но лучше все равно ничего не найдешь.
– Согласен…
Понимая, что ему потребуется еще люди, он спросил через Серова у местных, где они могут пополнить свои ряды.
– После такого поражения никто не пойдет воевать вместе с русскими, тем более что оппозицию возглавляет Андрэ Саваш, а он пленных не берет.
– В общем, так, товарищи аборигены…
– Так и переводить? – уточнил капитан Серов.
– Отфильтруй, мозги-то есть… – И продолжил: – На нашем корабле мы привезли не только муку, но еще и много чистой пресной воды. Каждый, кто возьмет в руки оружие, получит тонну питьевой воды!
Данное известие обрадовало, ополченцы одобрительно закивали.
* * *
Беглецы разбили свой лагерь в разрушенном трехэтажном здании гуманитарной миссии.
Когда, усталые и злые, они ввалились внутрь, две женщины встретили русских криками и жестами, которые не поддаются описанию. Однако, когда появились местные мужчины, бабий бунт сам собой улегся.
Настало время для того, чтобы зализать раны и заново собраться с мыслями.
* * *
Когда под вечер в Нью-Йорк пришла информация о том, что взвод морских пехотинцев полностью уничтожен в Джибути, представителю России Новикову в дверь постучал Жерар-Луи Винье. Ну, это если называть вещи своими именами, а на дипломатическом языке: «Представитель Франции попросил о встрече».
Русские с французами снова встретились за длинным столом в комнате для переговоров.
Новиков не стал брать с собой секретаршу, что сильно расстроило Винье.
«Больше никаких сисек», – подумал Новиков.
Он примерно понимал, что сейчас будет. Перебив русских солдат, французы пришли выказать свои искренние соболезнования. На такое никто не способен, наверное, ни американцы, ни японцы, и уж тем более немцы, которые ценят воинский труд и воинские традиции.
Как оказалось, Сергей Петрович ошибался. Французская кривоносая жаба пригласила его для того, чтобы они вместе, вместе, сука, пошли в ресторан и отметили завершение напряженности, которая возникла между их странами, по, как выразился француз, «случайному недоразумению».
Новиков не служил в армии, он был всего один месяц на сборах, получил погоны … Но охотиться любил, а поэтому он легко представил в воображении, как наводит двустволку на башку этого придурка и спускает оба куртка одновременно. Картечь в два нуля очень даже подошла бы.
Новиков понимал, что отказаться он не может, так как все-таки есть глобальные интересы. Будь проклята дипломатия! Он обязан терпеть, его весь вечер будут возить мордой по тарелке с каким-нибудь бульоном или пюре за двести долларов, а он в это время может только улыбаться и говорить на их языке.
Информации было крайне мало, но маленькая надежда на то, что хотя бы несколько человек уцелело, оставалась. Чтобы чувствовать себя хоть немного уверенно, он должен был получить из Москвы более точную информацию. Что и как. Чем закончилось. Торопиться не имело смысла.
– Предлагаю встретиться через три дня, как раз вечер пятницы. Закажем столик в хорошем ресторане, оставляю это на ваш выбор, мы придем с Еленой вдвоем.
Новиков поспешил раскланяться, ему показалось, что французский дипломат обрадовался…
* * *
Не успели солдаты разместиться по этажам, как примерно через пятнадцать минут пришел один из местных и сказал, что им нельзя здесь оставаться. Чтобы сохранить свое местоположение в тайне, необходимо людей передислоцировать с одного места на другое, причем сделать это незаметно для глаз сторонников оппозиции, которые наверняка также были в этом городе. Возможно все. И постоянная слежка, и штурм со стороны французов, в результате которого их разобьют окончательно.
– Фатима, – подсказал Диденко.
Сидящий на офисном стуле Голицын подтвердил, что это вполне нормальная идея.
– А что, приветливая баба, четырех мужиков от говна отмыла, так, может, и тридцать примет.
Чтобы отвести возможную слежку, грузовик, который оставался в их распоряжении, морпехи отправили по одному маршруту, а сами по переулкам дошли до двух микроавтобусов и набившись в них, как сельди, направились к гостеприимной Фатиме.
Видимо, снова ее муж работал в порту, а ее дочь торговала телом или на улицах города, или, если ее не отпустил Пожаров, продолжала подмахивать и отъедаться непосредственно на сухогрузе.
