Ксан вкратце рассказал. Атташе посочувствовал и изрек несколько глубокомысленных фраз, которые должны были морально поддержать коллегу: «Бывает. Бог с ним, с этим придурком. Главное, не бери в голову». Затем стал вспоминать похожие истории из боевой биографии временного поверенного.
— Когда выборы были, Баш-Баш чуть не обделался. Ты тогда еще не приехал. У нас же в посольстве избирательный участок, и его кошмары одолевали — а ну как студенты из Исламского университета выбирать президента придут? А заодно миссию разгромят и всех нас в заложники. Он их даже из списков вымарать пытался. Посла, как сейчас, не было, Баш- Баш за главного. А когда не вышло, избирательная комиссия воспротивилась — в ней председателем Володька Тушин был, кремень-парень — то Джамиль Джамильевич потребовал, чтобы студенты голосовали отдельно. Выстроили будку из досок, снаружи, у входа в консульский отдел, там ребята и голосовали. Обиделись, конечно. А внутри посольства, за стеной, трое комендантов с «калашниковыми» прятались. Временный поверенный распорядился. Тьфу! Временный потерянный.
Общежитие Международного исламского
университета мало чем отличалось от любого другого студенческого общежития. Правда, здесь проживали одни мужчины, у девушек имелись свои корпуса, и смешение полов не допускалось. Студенты болтали, курили, играли в настольный теннис, весело смелись. Кто-то возвращался из библиотеки, груженый стопкой книг, другие уже давно лихорадочно листали страницы, готовились к семинарам.
Во внутреннем дворике сушилось белье, в коридор выходили двери многочисленных боксов. У каждой — по несколько пар обуви. По мусульманским обычаям в помещение следует входить разутым. Каждая комната рассчитана на двоих. Здесь очень тесно. Из мебели — две кровати, два крохотных письменных стола, один шкаф для одежды. Оставшегося пространства едва хватало, чтобы жильцы могли разойтись — что называется, впритирку. Бросалось в глаза отсутствие телевизоров и компьютеров.
В одном из боксов на кровати сидели Чотча и Исмаил. У окна храпел наголо бритый афганец. По местным правилам представители одной страны должны были обитать в различных боксах. Русского селили с суданцем, узбека с афганцем, египтянина с китайцем и т.д. Исмаил делил комнату с афганцем, а Чотча — с турком.
Карачаевцы были озадачены и взволнованы. Исмаил нервно перебирал четки.
— Я думаю. — начал Чотча.
— Чего думать! Говорил же — на себя надо рассчитывать! Вот тебе и картиночка — все как короли, а мы. Ладно. — Исмаил шумно вздохнул. — Сколько там у тебя?
Чотча пересчитал содержимое кошелька.
— Шестьсот восемьдесят пять.
— Не густо. У меня тысяча. Итого: не хватает. Пары штук, как минимум.
Чотча наморщил лоб.
— А Хамзат! Этот куда запропастился?
Дагестанца Хамзата, третьего из российских студентов, обучавшихся в Исламском университете, приятели обнаружили в прачечной. Крутились барабаны машин, по бетонным желобам стекала грязная вода. Коренастый парень лет двадцати примостился на лавочке рядом с пластиковым тазиком (в нем он принес грязную одежду) и терпеливо ждал, когда завершится стирка. Юноша симпатичный, но чересчур робкий, застенчивый, немногословный. Разговор с карачаевцами ему был неприятен: он волновался, да так, что пошел пятнами.
— Да не скупись! — настаивал Исмаил. — На такое дело не жалко.
— Нет у меня ничего. Нету. Отстаньте от меня, — пытался отвязаться от карачаевцев Хамзат.
Исмаил в ярости замахнулся. Занесенную для удара руку успел перехватить Чотча, оттеснить приятеля.
— Хамзат, дорогой. Я знаю: ты нас не очень любишь. Но это ничего. — Чотча напрягся, соображая, как бы получше вразумить сокурсника. — Мы же из одной страны. Откажемся от России, нас в грош ставить не будут. Презирать будут, понимаешь? Мы должны держаться вместе. Пусть видят, что у нас своя страна и свой флаг.
Хамзат отвернулся.
— Нет у меня денег.
Ему стало настолько стыдно и неудобно, что он решил: терять нечего. Пропади все пропадом. Все равно карачаевцы терпеть его не могут, с ними никогда не сдружиться.
— Да, да! Плевал я на эту Россию! — продолжил он в запале. — Я не хочу туда возвращаться! Мы там что — люди? Мы — черножопые, нас давят как клопов, отстреливают.
Дагестанца остановила пощечина, которую ему отвесил Исмаил. Чотча добавил тумака. Хамзата отбросило к стенке. Он лежал в тесном закутке между подоконником и стиральной машиной, размазывал по физиономии кровь и слезы.
В посольстве Рашид Асланович Галлиулин пенял своему подчиненному:
— Зачем было идти к этой шмакодявке? Ты все-таки не у него работаешь.
— Дело касается всего посольства, — объяснял Ксан, — а он поверенный в делах. Я обязан был...
— Вот и нарвался. Твой вопрос решить не проблема. Возьми из подотчетных. как бы на агентурное мероприятие. А сейчас я тебе кое-что интересное почитаю. Вот. — Галлиулин порылся в газетных вырезках. — Послушай, мне понравилось: «В Карачи запрещены два популярных таблоида за публикацию фотографий обнаженных женщин. Редакторы арестованы.». Каково, а? Ханжи. Голые бабы им не по вкусу! По вкусу, знаю. А это тоже любопытно: в Рахноре какой-то псих объявил себя Иисусом Христом. В Исламской-то Республике! Ну, учудил.
Ксан из вежливости проявил интерес. Ему было отлично известно: Галлиулин рассказывает о всяких курьезах, когда у него есть серьезное поручение.
— И где сейчас Сын Божий?
—Где ж ему быть, — Галлиулину надоело разыгрывать из себя весельчака, — в каталажке. Высшую меру Иисусу дали. На днях будут «вешать за шею, пока не умрет».
Ксан развел руками.
—И вот еще. Нам кое-что прислали из Центра. — Ра- шид Асланович ослабил узел галстука, налил в стакан воды, выпил. — Вот, посмотри. — Он протянул Ксану телеграмму. — Готового решения у меня пока нет.
БМВ Ксана двигался по одной из скоростных магистралей, протянувшихся вокруг Исламабада. Слева — конусообразные горы, справа, за чахлыми перелесками — жилые кварталы. В какой-то момент ландшафт резко меняется: горы отступают, вдоль дороги тянется обширное равнинное пространство. Здесь строятся новые районы. Ксан свернул с моторвэя на прилегающее шоссе, через пару минут показался кампус Международного исламского университета.
Запарковав автомашину, разведчик зашагал в сторону общежития. Он отлично здесь ориентировался, было видно, что в университете не впервые. Остановившись у бокса Ис- маила, скинул туфли и вошел внутрь. Карачаевцы встретили его восторженно, чуть не плакали от радости.
—Спокойно, ребята, спокойно, — повторял Ксан. Впрочем, при этом не скрывал, что теплый прием не оставил его равнодушным.
— Мы думали, вы уже не придете, забыли нас, — выпалил Исмаил.
— Это он так думал, он! — Чотча указал пальцем на приятеля. — А я знал, верил.
Ксан сел на краешек постели Исмаила, покосился на бритого афганца (который так и не проснулся, несмотря на шумную встречу друзей) и принюхался.
—Ничего с ним не поделаешь, — извиняющимся тоном сказал Исмаил. — Не моется и все. Уже и кричал на него, не помогает. Со всем соглашается, кивает. Уу! — Двумя пальцами взял заскорузлые грязные носки, висевшие на лампе у изголовья, выбросил в окно. — Куплю ему новые.
— Покупай! — благосклонно разрешил Ксан. — Носки покупай, флаг покупай, все, что нужно для праздника. Посольство платит.
—Урра! — возликовали карачевцы. — Спасибо вам. Это просто здорово. А мы тут переживали, у всех почти все готово.
— Ничего. Успеете. Еще больше недели. — Ксан поднялся. — Ну, мне пора. Кстати, где Хамзат?
— Кто его знает. — Исмаил отвел глаза.
— Стряслось что-то?
— Ну.. Не хочет он быть российским! Понимаете?
Попрощавшись с карачаевцами, Ксан быстро зашагал по коридору общежития. Взбежал на третий этаж, вглядываясь в номера боксов. Постучал в дверь комнаты Хамзата. Никто не открывал. Толкнул дверь — заперта. Поколебавшись и убедившись, что вокруг никого нет, достал отмычку.
В комнате все было как обычно. Занавеска задернута, книги, блокноты аккуратно сложены на письменном столе. Сосед Хамзата, казах Шамиль, уехал к себе на родину. А хозяин, наверное, отлучился. Мало ли куда. За сигаретами, за молоком в магазин.
Неожиданно Ксан едва не упал. Здесь, как и в большинстве пакистанских домов, пол — каменный, отполированный до блеска. Обычно на него кладут ковры, однако денег у студентов немного, и в плане покупок есть другие приоритеты: книги, одежда. Все равно: пол не может быть таким скользким. Вот если проливаешь воду, сок, тогда — каток. Ксан посмотрел вниз. Так и есть. Какая-то жидкость. Темная, чуть вязкая. Наклонился, потрогал пальцем. Кровь.
Он нагнулся и принялся вытаскивать из-под кровати бесчувственное тело Хамзата. Парень перерезал себе вены.
