И тут Сойка рефлекторно нажал на спуск. Две пули продырявили голову так и не успевшего подать голос иранца — одна в левый глаз, другая в переносицу. Котик рывком одолел отделяющие его от иранца пять шагов, но подхватить падающее тело не успел.
— Аун чист? — спросил кто-то из-за неплотно прикрытой двери.
— Намедавнам, — ответил другой голос, и дверь снова открылась. Еще один офицер...
В то же мгновение Сойка, ухватив его левой рукой за воротник, правой сунул под нос дуло автомата.
— Таслим шавид! — рявкнул он. Те из Котиков, что не говорили по-фарси, успели до начала операции вызубрить несколько фраз. — Сдавайся!
— Назанид! — прохрипел тот, выпучив глаза. — Назанид!
Сойка сунул его спиной в ту же самую дверь, откуда тот только что вышел. Дверь вела на мостик — просторное, но низкое помещение с лабиринтом трубопроводов и кабелей под потолком. В помещении находились еще двое: один у штурвала, другой у экрана радара. Сойка сделал выразительный жест стволом автомата.
— Дастрахрав боланд конид! — приказал он. Вахтенные повиновались беспрекословно, подняв руки вверх. Появился Николсон и проверил радиорубку и каюту капитана — все пусто.
— Говорит Никль, — доложил он по рации, вернувшись к Сойке. — Мостик наш. Трое пленных.
Сойка, держа пленных на прицеле, отошел к противоположной стене, в то время как Николсон наскоро допрашивал одного из них, старшего, с пышным золотом на фуражке — наверняка капитан. После недолгой беседы Николсон мрачно покосился на Сойку.
— Говорит, на борту их четырнадцать. Утверждает, что они мирное торговое судно в международных водах, что они везут копру, лес и капок с Мадагаскара в Бендер-Аббас. Говорит, что мы пираты.
Нарочито медленно Сойка начал поднимать свой автомат, пока ствол его не уставился прямо в лицо капитану, потом так же медленно опустил его, целясь в живот. Он растянул губы в улыбке: белоснежные зубы зловеще блеснули из-под защитного грима. Театральным жестом напряг палец на спусковом крючке.
— На! На! — вскричал капитан, закатив глаза; на лбу крупными каплями выступил пот. — Назанид! Кахеш миконам! Я все скажу!
Торопливо, сбиваясь с ломаного английского на фарси, капитан признал-таки, что на его судне находятся десять солдат морской пехоты, входящей в Пасдаран, элитную Национальную Гвардию Ирана. Он знал о японском корабле с плутонием, но утверждал, что плутоний на «Ормуз» не перегружали.
— Только солдат! Солдат! — настаивал он, переводя испуганный взгляд с Сойки на Никля и обратно. — Мы посылать солдат на тот судно!
— Чанд аст сарбавз? — допытывался Никль. — Сколько солдат?
— Шенель.
Николсон поперхнулся и оглянулся на Сойку.
— Черт. Он говорит, сорок.
— Что? Они перебросили на «Йюдюки Мару» сорок солдат? — Сойка облизнул разом пересохшие губы.
— Мы предполагали, что они могут доставить террористам подкрепление, — сказал Николсон. — Но сорок... Мать их, да это же целая армия!
— Угу, — отозвался Сойка. — И наши ребята лезут прямо в западню!
* * *
23.18 (20.18 по Гринвичу)
Грузовое судно «Йюдюки Мару».
Они находились на борту японского корабля всего семь минут. Разделившись, они с мягкостью крадущейся кошки перемещались по кораблю. Один за другим им попадались иранские часовые — их снимали бесшумно и беспощадно. До сих пор им не встретился ни один японский террорист, ни один член экипажа «Йюдюки Мару», зато корабль, казалось, кишмя кишел вооруженными до зубов иранскими солдатами. Иранцы в бурой форме встречались везде — отдыхали группами в вестибюлях, дежурили поодиночке в коридорах, стояли огневыми расчетами у двух крупнокалиберных пулеметов, установленных на крыльях мостика.
Затаившись в тени трапа у правого борта, Маккензи с Хиггинсом разглядывали переднюю палубу. Света из окон мостика хватало, чтобы Маккензи насчитал по меньшей мере дюжину вооруженных иранцев.
— Молот Альфа-шесть, — прошептал он в микрофон позывные Мёрдока. — Я Альфа-один. Нахожусь на правом борту, прямо за передней палубой. Вижу двенадцать танго и слышу шаги поблизости. Что, черт подери, здесь происходит?
— Подожди, — в голосе Мёрдока послышалось напряжение. — Ага, — дело в том, что Мёрдок снял очередного часового.
Черт, сколько же их перебралось сюда с «Ормуза»? По меньшей мере половина их должна дрыхнуть на нижних палубах, возможно, в носовых кубриках «Йюдюки Мару». Остальные несут вахту во внутренних помещениях. И нельзя сбрасывать со счета японских террористов. Маккензи прикинул в уме, и у него вышло что-то от сорока до пятидесяти человек... не лучшее соотношение сил.
С другой стороны, у Котиков оставалось преимущество во внезапности, к тому же неприятель уже понес некоторый урон. По опыту Вьетнама Маккензи знал, что пять или десять Котиков могут принять бой с двумя сотнями вражеских солдат и победить благодаря внезапности, великолепной подготовке и превосходству в технике.
И все же он не хотел испытывать судьбу при таком раскладе. Вьетнамская война — совсем другое — там у Котиков имелся оперативный простор, там они могли выбирать время, место и направление удара. Здесь они заперты в узком пространстве корабля и лишены этого преимущества. И еще: во Вьетнаме им не приходилось думать о двух тоннах плутония под ногами.
Он посмотрел наверх, словно пытался пронзить взглядом настил мостика в тридцати футах над головой. Если кому-нибудь удастся добраться до этих пулеметов, он сможет контролировать всю палубу.
— Мак, я шестой. Похоже, мы тут вляпались в осиное гнездо, — голос Мёрдока в наушниках звучал так тихо, что Маку приходилось напрягать слух. Последовала пауза. Маккензи почти слышал, как лейтенант прикидывал шансы за и против. — О'кей, парни. Орешек оказался не по зубам. Мак, бери своих и спускайся в машинное отделение. Остальные — за мной!
— Понял. Выполняем, — Маккензи махнул Хиггинсу и двинулся в сторону кормы.
Легкий шум — шаги по железу — заставил его посмотреть вверх. В восьми футах над его головой по стальному трапу беспечно спускался солдат в каске с АКМ на плече. Он смотрел себе под ноги, но, не сделав и шага, поднял глаза и встретился взглядом с Маккензи.
Техасец был наготове — его «хеклер и кох» приглушенно хлопнул. Пуля безжалостно вонзилась иранцу в челюсть и разворотила голову. Ноги соскользнули со ступеньки, тело откинулось назад, каска громко лязгнула металлом о металл...
* * *
23.19 (20.19 по Гринвичу)
Грузовое судно «Йюдюки Мару».
Тецуо Куребаяси стоял на крышке приборного ящика, пытаясь восстановить душевное равновесие. Оно сильно пошатнулось за то время, что на борту находились иранцы. Звезды на небе все те же, хотя их свет слегка приглушали рваные облака, наползавшие с востока. Все же, думая об операции и новых союзниках «Йикуюни Синанай Тори», он ощущал какое-то беспокойство. Он знал, что решение об участии иранских войск принималось еще год назад, когда операция «Йоаке» только-только начинала обретать конкретные очертания в учебных лагерях на сирийской территории.
Иранцы были настоящими варварами — все до одного. От них воняло потом, грязью и чесноком, их религия делала их до невозможности ограниченными, манеры оставляли желать лучшего. Командир иранцев — полковник в форме Пасдарана по имени Сайед Хамид — происходил из влиятельного рода, но и он не отличался от остальных в лучшую сторону. Эту свинью ни капельки не волновали «Охтори» и их цели. К Куребаяси и его братьям он относился как к наемникам, более того — как к наемным убийцам, которых терпят, пока те не маячат перед глазами.
Нет, он решительно невзлюбил иранцев и совсем не понимал, почему Исаки Такэда, лидер «Охтори», замысливший операцию «Йоаке-Го» и готовивший ее с ними, решил связаться с этими грязнулями. Нашлось бы немало желающих, других наций, готовых уплатить любую цену за груз «Йюдюки Мару».
Куребаяси услышал какой-то звук — металлический лязг. Он удивленно повернулся и посмотрел вперед. На передней палубе — после переоборудования корабля он начал слегка походить на танкер — обыкновенно спали или беседовали маленькими группками иранские солдаты. Почему-то он не увидел ни одного...
Нет, вон... у правого борта, у ведущего на мостик трапа одна тень поддерживала и опускала на палубу другую. Куребаяси не сразу сообразил, что происходит, но, приглядевшись, различил сползающего по трапу иранского солдата, которого держал кто-то в черном.
Коммандос! Это могли быть только они!
— Абунай! — выкрикнул он. — Тревога! — и тут же сообразил, что на каждые двадцать иранцев на борту, дай Бог, чтобы один знал хоть слово по-японски. Он схватил свой АКМ, нацелил его на фигуры в тени надстройки и нажал на спуск.
Тревожная, оглушительная очередь вспорола тишину южной ночи.
13.19 (20.19 по Гринвичу)
