Прожил бы по-другому и я. Если бы не мое дурацкое воспитание. Но мне теперь уже тридцать пять, меня исправит могила.
Я простоял у Лидиного дома час, пока в окнах не погас свет, и понял, что до утра оттуда никто не выйдет.
Можно было поехать в гости к Шороху и забрать свой пистолет, риск — мое ремесло, но в тех случаях, когда речь идет о моей жизни. А не о жизни Володи Сумарокова. Теперь все замыкалось на нем: его свобода становилась свободой моих действий.
Официально от работы в группе Сумарокова меня никто не отстранял, но после его исчезновения, после знакомства с блокнотом Коноплева, вчерашнего разноса в кабинете начальника милиции, попытки обвинить меня в незаконных действиях и сговоре со сбежавшим бандитом я не мог доверять ни Демину, ни Яковенке, ни Турбину, ни Колченогову; мне никто не даст ордера на обыск многочисленных объектов ЗАО «Мак», никто не подпишет постановления о производстве химэкспертизы флакона духов на предмет обнаружения наркотика: уголовного дела нет.
Закрыть его было выгодно всем, в худшем случае — спустить на тормозах, превратить в безнадежный «висяк». Местное начальство знает, что оно живет в портовом пограничном городе, контролируемом хорошо организованной преступной группировкой; знает, благодаря кому и чему город с закрытыми шахтами, загрязненным побережьем, ничем не примечательный, со скудной промышленностью, все-таки держится на плаву. Если выбить «кормчих» — накроется ЗАО «Мак» с его заводами, потеряет работу несколько сотен человек, возрастет преступность, изменится расклад голосов на выборах…
Думаю, что все эти аргументы они приводили в разговоре с Володей Сумароковым, убеждая его «завесить» дело, с которым связано много влиятельных людей и уплывший миллион, не говоря о кокаине, которйщ до этого в регионе не фигурировал, о бежавшем чекисте Коноплеве, у которого по роду предыдущей деятельности наверняка имелось кое-что помимо блокнота, о внушительной — тут Завьялов прав — цифре смертей. Видимо, Володя на это не пошел, его взяли «в обработку», дело уничтожили, и я, по сути, остался для них единственным камнем преткновения.
А мне плевать, я не местный!
Я им сказал свои условия — миллион, и меня тут не было. Они не согласились, стали рассказывать про уши на тарелке. Если бы я боялся, то продавал бы себе на Арбате женские прокладки с «крылышками» для белья. Бросив «гольф» в двух кварталах от гостиницы, я пробежался по ночному городу, влез в открытое окно мужского туалета на первом этаже и, никем не замеченный, поднялся по черной лестнице в свой номер.
Все было так, как я оставил. «Наружка» не сработала, мое отсутствие осталось незамеченным. Быстро собрав вещи в сумку, я запер дверь на ключ и направился к выходу.
На месте коридорной дремал широкоскулый ковбой. Из-за пояса у него торчал мобильный телефон. Я уже свернул на лестницу, когда раздался зуммер — пришлось отпрянуть за угол.
— Спит, как сурок, все тихо, — вполголоса ответил ковбой. — По парадной не проходил, а черная — не мой объект, там на втором… Ладно, проверю… Сейчас посмотрю!..
Он встал и направился по затянутому полумраком коридору к моему номеру. Пришлось вернуться — упустить такой шанс было бы преступлением.
Мягкая ковровая дорожка скрадывала шаги. Охранник подошел к двери с номером «341» и прислушался. До него оставалось два шага, когда под моей ногой скрипнула половица. До сих пор я избегал действий по «жесткому варианту», но он попытался выхватить пушку — это предопределило мой выбор тактики и его судьбу.
Сильный удар ногой мгновенно погасил в нем сознание. Я подхватил его и втащил в номер.
Помимо телефона, у этой жертвы пьяной акушерки я нашел лицензию на револьвер «наган» и сам револьвер, удостоверение младшего инспектора охраны ЧОП «Зодиак» Галиматдинова, смятые купюры, наручники и всякую мелочь, которая меня не интересовала. Снова раздался зуммер.
— Что там у тебя, Атанас?
— Я же сказал — спит, — тихо ответил я.
— Смотри и ты не усни.
— Не усну.
Абонент замолчал. Схватив Галиматдинова за волосы, я подставил колено, запрокинул его голову и влил в рот водки «Представительской» — в качестве компенсации за временные неудобства. Он захлебнулся, закашлялся и вытаращил узкие глаза.
Я прислонил его к кровати.
— Очухался?
Увидав «наган» в моей руке, он кивком подтвердил, что находится в здравом уме и твердой памяти. Я вынул четыре 7,62-мм патрона, положил их в карман, а пятый дал ему хорошенько разглядеть, установил барабан на место и взвел курок.
— Игра простая, Атанас. Я кручу барабан и задаю вопросы. На каждое твое «не знаю» — спускаю курок. Дважды один вопрос задавать не стану — повезет так повезет. Понял?
Очевидно, он еще не окончательно пришел в себя или подумал, что перед ним градинский мусор, — размахнувшись, попытался вспомнить, чему обучал его капо. Я сблокировал удар и спустил курок.
— Повезло!.. Еще приемы знаешь или можно задавать вопросы?
— Я охранник, мне приказали за тобой следить, больше ничего не знаю.
Я спустил курок вторично— предупреждал ведь.
— Кто приказал? — крутнул барабан.
— Начальник караула Маляев.
— Он у вас за главаря?
— Он… раньше Коноплев был.
— Где вы прячете Сумарокова?
— Я не знаю никакого Су…
Курок щелкнул — выстрела опять не последовало.
— Опять повезло. Я слово держу, Атанас: дважды не спрашиваю. Кто организовал похищение следователя?
— Первый раз слышу, первый раз!..
После очередного щелчка на его лбу выступили капли пота.
— Ты случайно не в рубашке родился, не знаешь? Русский фразеологизм был ему, очевидно, незнаком, поэтому на его машинальное «не знаю» я не ответил.
— В ночь с шестого на седьмое августа на складах «Мака» кто забирал «москвич»? — решил я проверить его искренность.
— Бердаш забирал! Коноплев позвонил, приказал распе чатать бокс и выпустить его, а в журнале не отмечать. «Москвич» еще не готовый был, крыло помято.
— А девятого?
— Девятого мы там не дежурили, он нас в «Золотую розу» послал.
— Зачем?
— Заменил, не знаю почему.
— Кто дежурил вместо вас?
— З'арецкий и Духанов на проходной, Гагин и Ширяев — на территории.
— Они же в ночную заступили?
— И днем тоже они.
— Сколько человек меня пасет?
— Трое. — Кто?
— Один наш, Щукин фамилия. Он такой, как я, тоже ничего не знает.
— Кто третий?
— Мент. Только не спрашивай, я его не знаю, правда, машина милицейская внизу стоит… Номер… номер что-то двадцать семь… ноль…
— Это он тебе звонил?
— Он. Каждые полчаса проверяет.
— Ты давно в банду вступил?
— Какая банда, ты что, начальник? Я в банду не вступил — так, мелкие дела.
— Какие? — вертанул я барабан и приставил ствол к его лбу,
— Три раза выполнял, три раза!.. Один раз человека на завод привез, платить отказался — из магазина моды, директор…
— На какой завод?
— На парфюмерный, в подвал. Его там закрыли, назавтра все подписал.
— Били, что ли?
— Зачем били? Розы дали понюхать, он и подписал.
— Какие розы?
— Масло, экстракт. Там чаны с розовым маслом стоят, запах — без противогаза не войдешь. Люди на плантациях розы собирают в сезон — в обморок падают. А там закрытое помещение, если вытяжку отключить — сутки человек проживет, не больше. Только я потом узнал, тогда не знал — просто связали его и привезли туда…
— Кто приказал, Коноплев? — Я снова провернул барабан с единственным патроном.
— Он, да.
— Что еще делал?
— «Москвич» выпустил, тебя теперь стерегу — больше ничего! Охрана объектов, как обычно.
— Кто из милиции работает с вами?
— Не зна…
Я нажал курок.
— Счастливчик ты, Атанас. Вставай! — Помог ему подняться. — Садись, пиши!
— Что писать?
— Все, что мне рассказал! — Я достал из сумки лист бумаги. — Пиши: «Прокурору города Колченогову Афанасию Алексеевичу. Я, Галиматдинов Атанас Тимурович, младший инспектор частного охранного предприятия «Зодиак», добровольно заявляю о противоправных действиях, к которым меня склоняли директор ЧОП Коноплев А.Л., начкар Миляев…» Сколько тебе платили, Атанас?
— Когда как. За директора сто баксов.
— А за меня?
— За тебя двадцатку обещали.
Два часа назад я во столько оценил гостиничную шлюху…
— Пиши!..
По мобильному Галиматдинова набрал домашний номер Вани Ордынского. Трубку долго никто не снимал — шел четвертый час утра.
— Алло, — раздался наконец сонный голос милиционера.
— Майор Вениаминов. Извини, что побеспокоил среди ночи, капитан. Дело срочное.
— Товарищ майор, — проснулся Ордынский, — я вам весь вечер звонил, телефон не отвечает…
