Ознакомительная версия.
Интересно… Тридцать лет прошло с тех пор, как русские убрались из Афганистана. Кто-то из американцев сказал им такое же? Наверное, сказал. Как же быстро жизнь передергивает карты…
– …воспринимайте это как помощь. Мы просто помогаем вам доделать работу. В конце концов, какая разница, кто именно остановит беспредел – мы, вы. Нам все равно жить рядом…
Подольски подавил раздражение.
– Вернемся к нашему разговору. Вы оставили условную метку. Нарисовали линию на столбе.
– Правда? Вообще-то я больше люблю писать нецензурные слова на стенах…
…
– Но если вы здесь, то, наверное, так оно и есть. Итак – мы можем дружить?
– Возможно. Но дружба предполагает совместный интерес, – уклончиво ответил Подольски.
– В таком случае – обозначьте ваш.
Русский умело уклонялся, как фехтовальщик в долгом поединке. Экономил информацию.
– Прежде всего нам надо знать, дошло ли наше последнее сообщение. Случилась трагедия, оборвав цепочку.
Русский кивнул:
– Дошло. Мы успели встретиться.
Имен никто не называл. Но сказать, что американец получил информацию, пока нельзя, пока что было поровну.
– В таком случае вам известно…
– Ничего мне не известно! – перебил русский. – Что вообще происходит? Меня тоже пытались убить, вы это знаете?
Подольски об этом не предупредили.
– Нет. Как?
– Дважды. Оба раза подложили бомбу в мою машину. Первый раз еще тогда – у меня есть хорошая привычка осматривать машину, перед тем как ехать, иначе бы я уже разговаривал с ангелами на небесах, а не с вами. Второй раз – совсем недавно, взорвали мою машину, но меня в ней не было. Ваша работа, а?
– Нет.
– Вы уверены? Мой друг говорил мне, что у вас не все ладно. Что есть люди, которые решили встать на темную сторону Силы. Вы уверены в том, что говорите?
– Убирать своих… Бред, никто на такое не пойдет. Если вы тот, за кого себя выдаете, то вы должны знать нашу специфику. Гуантанамо существует, потому что ни у кого на последнем этаже не хватает яиц отдать приказ и покончить со всем с этим. Многие из тех, которых мы оттуда выпустили, занимаются тем же самым. Только сильно поумнели с тех пор. О чем вы говорите?
Я киваю. Это может быть правдой, а может и не быть. Действительно, на последнем этаже здания в Лэнгли ни у кого не хватает смелости отдать приказ просто убрать всех этих пойманных джихадистов и закопать в безымянной могиле. Америка может запросто наносить удары предаторами, убивая случайно подвернувшихся детей и восстанавливая против себя целые страны. Но ни у кого не хватит смелости отдать приказ просто хладнокровно расстрелять схваченного человека, что бы он ни сделал. С другой стороны, Джейк предупреждал, что те, кто играет на другой стороне поля, имеют в игре немалый денежный интерес. А за деньги запросто сделаешь то, что не сделаешь по приказу.
– Правды мы все равно не узнаем, – заявляет русский, – по крайней мере, сейчас. Прошлый раз вы меня попросили собрать информацию. Вот она.
Информацию, которую просил Джейк, я насобирал наскоро, за пару дней. Американцам потребуется не меньше суток, чтобы понять, как я их провел, и это полный левак. Но к этому времени у них голова будет забита совсем другим…
– Здесь все?
– Не совсем. То, что просил Джейк, наскоро не соберешь. И еще…
– Да?
– У меня есть кое-что, о чем Джейк не просил. Но это его обязательно заинтересовало бы.
Американец подозрительно посмотрел на меня:
– Что именно?
– На меня вышел человек с целью обмена. Обмена информацией. И я так полагаю, что он из МОССАДа.
Неверие в глазах постепенно сменяется заинтересованностью.
– Откуда вы знаете, что он из МОССАДа?
– Знаю, потому что это мой старый друг. Он бывший русский, эмигрировал в Израиль. Фактически, он мне сам признался. Суть сделки в чем: доступ к нашей агентуре здесь в обмен на списки ваших доверенных лиц. Ваших – то есть ЦРУ. В Москве.
Заинтересованность сменяется настороженностью и недоверием.
– Это несерьезно. Скорее всего, это провокация в вашу сторону. Вы записали разговор?
– Возможности не было. Я был… Скажем так, не совсем свободен. Но есть кое-что другое. Первое – я знаю, что ваше посольство, точнее служба безопасности вашего посольства, постоянно отслеживает ситуацию вокруг, используя скрытые камеры наблюдения – это делается на случай оставления заминированной машины или возможной концентрации боевиков для нападения. Так вот, меня похитил МОССАД прямо от американского посольства, совсем рядом от входа, – я называю дату и приметы машины. – У вас в компьютере должен быть включен первичный автоматический анализ изображения. Если то, что произошло, не модель подозрительного поведения – то я не знаю, что это. И тем не менее ничего предпринято не было. Я вам советую поискать в компьютерах за этот день и посмотреть запись. А если ее нет – выявить, кто и когда ее удалил. Похитить человека прямо от американского посольства – это уже слишком.
Американец кивает:
– Неправдоподобно, но проверю.
– Сегодня я у вас ничего не прошу. Но для дальнейшего нашего сотрудничества вы тоже должны со мной чем-то делиться, это дорога с двухсторонним движением. Меня интересуют любые террористические группировки и любые угрозы в этом регионе. Ваши действия и ваши интересы меня не интересуют, мне нужна информация, чтобы действовать. Против наших общих врагов, а не против вас. Все ясно?
Американец кивает.
– Так вас все-таки подвезти куда-то?
– Не надо. Пройдусь.
– Напрасно. Возьмите такси. Здесь все еще небезопасно. Удачи…
Выхожу из недостроенного здания, приветливо машу рабочим, показываю большой палец. Дохожу до машины, присаживаюсь на корточки и внимательно изучаю то, что вижу. Может быть, у меня паранойя – но посмотрим, какая будет у вас после трех покушений на убийство. Под днищем ничего нет, почти даже грязи. Машина совсем новая.
Сажусь в машину, ставлю в мобильник аккумулятор, рабочую «симку», смотрю на непрошедшие звонки, и вид их меня не радует. Восемь звонков от товарища полковника, блин, моего шефа. Значит, либо койка в белорусском посольстве не такая удобная, либо что-то произошло.
Делать нечего, приходится перезвонить. Шеф отвечает крайне раздраженным голосом, судя по фону – он в своем кабинете.
– На связи.
– Какого черта? Какого черта ты отключил мобильник!
Дорогой мобильный оператор. Но говорить этого не стоит – шутки с начальством хороши до определенного предела.
– По необходимости. У меня была встреча.
По какой бы ты линии ни разговаривал, даже по защищенной – надо соблюдать культуру связи. Это святое правило. Если будешь болтать лишнее по закрытой связи – сам не заметишь, как сболтнешь лишнее и по открытой. Не стоит, например, пользоваться специфическими терминами, такими, как «оперативная необходимость» – достаточно сказать просто нейтральное и ни к чему не обязывающее «необходимость». Двадцать первый век на дворе – век тотального прослушивания, и чаще всего первую фильтрацию делает компьютер на основе слов и фразеологических моделей, определенных как подозрительные. Научись не употреблять их – и выпадешь из поля зрения Старшего Брата…
– Немедленно сюда! У нас чрезвычайная ситуация.
Прокол. Я бы сказал – беда.
– Понял. Еду.
Блин, ну что еще там. Не понос, так судорога…
В оперативном центре – переполох, все стоят на ушах, и это плохо – много шума чаще всего бывает из ничего. Во дворе собирается колонна, неслабая такая колонна. Головной БТР поводит по сторонам своей пушкой. Что касается моего опыта, то я такие вещи оцениваю скептически: сразу засекут местные и сообщат, куда надо. А Аль-Малик знает нас, знает наши методы, черт возьми – он один из нас. И как только наблюдатели у дороги сообщат о конвое, о вооруженном БТР – он сразу смоется. И все.
Меня, конечно, слушать никто не будет. Тут все сами с усами и пятая точка с волосами. Как-то так.
У конференц-зала меня перехватывает Павел Константинович. Потный, злой, глаза, как у собаки, у которой отняли кость.
– Пошли!
Заходим в кабинет.
– Ты какого лешего уходишь со связи?
Я делаю морду топором.
– По оперативной необходимости.
Шеф машет рукой:
– Знаю я твои оперативные необходимости. Только что поступил сигнал по Аль-Малику. Мы считаем его достоверным.
– Какой сигнал?
– Бедуины скрывают его в Ар-Рутбе. Возможно, он готовится переправиться через иорданскую границу. Данные достоверные.
Мне это не нравится.
– Что опять? Что рожу кривишь?
– Мне это не нравится, – говорю я. – Аль-Малик не будет убегать. Он и в Сирии не убегал, его вывезли в бессознательном состоянии.
Вот поэтому меня стараются не допускать на брифинги с начальством. У нас начальство живет по принципу, сформулированному еще при Хрущеве: есть два мнения: одно мое, а другое – глупое.
Ознакомительная версия.
