– Фу-у-у… Ну и жара там… Солнца вроде нет, а духотища жуткая! – Курочкина сняла каску и стащила резинку с «хвоста» – рыжие локоны волнами рассыпались по плечам. – О-о-о, благодать. Слушай, какой-то ты… Бледный.
– Бледный? – Сергей глянул на себя в зеркало заднего вида. – Не, это тебе показалось. Ну, может быть, слегка небрит…
– Водички? – Павел протянул Наде бутылку. – Из холодильника.
– Да-да-да, обязательно! Давай. Спасибо.
– А чего Леонид не пришел? – Сергей повернулся вполоборота, чтобы видеть Надю.
– Леня пошел батареи менять.
– О чем вам Родион рассказывал? – Павел решил угостить журналистку конфетой из пайка. – Держи батончик.
– Не, Паш, спасибо… Мы решили переснять отдельные куски. Он нас по бункеру снова провел, рассказал, где у них и что. А потом его позвали.
– Пойду-ка я проведаю Леонида и посмотрю, чем там братец занимается, – с этими словами Павел выбрался наружу и перед тем, как захлопнуть дверь, многозначительно подмигнул Наде. – Не скучайте тут без меня!
– Проваливай уже, – махнул ему рукой Сергей.
– Слушай, что ты на него взъелся? – Курочкина не могла не почувствовать напряженности между мужчинами. – Он нормальный парень. Веселый. А ты всю дорогу на него рычишь.
– Да ну его… Болобол и пустозвон, – Сергей следил за тем, как Павел шагал от машины к бункеру. – Где ты его откопала? Откуда ты его знаешь? Когда вы познакомились?
– Стоп! Стоп! Столько вопросов сразу… Ладно, рассказываю, товарищ полковник.
– Почему полковник? – оторопел Бойченко. «…Что они все, сговорились, что ли…»
– Да я так, шучу, ты что… А как надо было? Генерал? – Надя улыбнулась. – Я этот проект, ну, не совсем этот, а вообще, про русских, оказавшихся за рубежом, давно хотела сделать, но начальство отнеслось к моему предложению равнодушно.
Сергей внимательно смотрел на Надю.
– Естественно, разговоры так или иначе крутились вокруг эмигрантских тем. Переписка была с некоторыми семьями из Европы и Америки… Одна даже в Японии была… Ну я поддерживала градус, так сказать, чтобы люди интерес не потеряли… Мой знакомый один, ну, не важно, ты его не знаешь все равно… Как-то сказал, что у его приятеля брат в армии служит. Американской. Я к шефу. Тот ни в какую. Ну я и забыла как-то уже. Да и другой работы было до фига. А тут вдруг босс вызывает и прям сам не свой – давай, собирайся, самолет под парами, тебя одну ждем. Я до сих пор не понимаю, чего это вдруг такой интерес проснулся… Мне выделили бюджет и Леню.
«Неудивительно… – догадался Сергей, – генерал постарался…»
– А этот-то…
– Ну да, я же говорю… Я позвонила Павлу в Питер. Он был, мягко говоря, шокирован моим предложением.
– С чего ты взяла?
– Ну как «с чего»… Думала, что до Польши… Ну, максимум, до Франции доберусь со своим проектом, а тут – бац! И куда? В Ирак! Сразу же. Первый большой проект – и такое… Я даже маме ничего не сказала. Она думает, я в Ташкенте… Вот и он явно не ожидал.
– Слушай, – Курочкина пристально посмотрела на Сергея, – у меня такое ощущение, что ты постоянно чего-то ждешь. На взводе весь.
– Ну, тут же все-таки это… стреляют. И что Павел?
– Он рассказал немного про брата. Как он уехал вместе с…
– Это понятно, а про себя-то он что рассказал?
– Раньше он в уголовном розыске работал. Следователем.
– Опером.
– Как?
– Если в уголовном розыске, значит опером, – отвернулся к окну Бойченко, – вот его за всю эту клоунаду, наверное, и поперли из розыска. Абсолютно несерьезный тип! «У парня явный талант складывать два и два… С какого перепугу он свалил из органов? И не легенда ли это?»
– Ну вот, опять ты… Просто веселый он. С юмором. К тому же, пойми, он брата давно не видел. А тут такая возможность подвернулась. Эмоции – ого-го! Меня, знаешь, саму иногда потряхивает…
– Чувствуется…
«Боже, что я такое несу… он меня, наверное, за дуру считает…»
– А ты серьезный?
Вдруг Сергей почувствовал, как маленькая Надина ладошка гладит его по голове. В первую секунду он даже не знал, как ему поступить. Но в одном он был уверен точно: ему очень не хотелось, чтобы девушка убрала руку. Как только ее пальцы зарылись в его короткие волосы, Багдад перестал существовать для спецназовца. Не было бункера, пропал оранжевый воздух и весь этот марсианский пейзаж, исчезла ядерная бомба. Был только он и женские руки, нежно гладившие его по голове и шее. Бойченко развернулся и посмотрел на Надю. Она не ждала от него слов. Она ждала его действий. Сергей перебрался на сиденье рядом с ней.
– А вот еще у нас случай был. Над базой висел аэростат…
– Погоди, погоди, не так быстро, – Леонид замешкался со штативом, третья нога которого никак не хотела выдвигаться. – А, черт с ней… Сюда поставлю.
Оператор вышел из положения очень просто – пристроил камеру на один из мешков с личными вещами. В отсутствие иных вариантов эти мешки, набитые одеждой, служили бойцам или подушкой, или табуреткой во время отдыха и в перерывах между миссиями. Сейчас во внутренних помещениях бункера было относительно свободно. Первый взвод целиком уехал на патрулирование, и можно было спокойно разместиться на пустующих лежаках, наспех сколоченных из фанеры и досок. Условия для съемок были, конечно, спартанские. Света было недостаточно, но для использования в качестве «кусков», иллюстрирующих отдельные моменты пребывания американских войск в Ираке, такие кадры были в самый раз. Зернистость, странные ракурсы, заваленный горизонт, посторонние шумы, периодическое пропадание фокуса… Это была та самая документальность, которую любили зрители и обожало руководство канала. «Эффект присутствия». Так любил говорить босс, когда на совещаниях рассказывал, что именно хочет увидеть, расписывая концепцию картинки. Эффект причастности. Спонтанность. Будут ругаться нехорошими словами – отлично. Запикаем. Будут показывать плохие вещи – замечательно. Замажем. Главное – естественность. «Эффект присутствия»… Леонид даже усмехнулся. Сюда бы нашего шефа… В машину. Когда мы ехали из аэропорта… Эффект присутствия…
Леня был чрезвычайно рад тому, что обстановка, наконец, нормализовалась и началась толковая работа. Обстановка, конечно, и с самого начала была нормальной, но изначально он был против идеи брать быка за рога и плотно снимать в первый же день. Человек, которого надо отснять, причем вот так вот, по-простому, без выпендрежа, не сможет с ходу адаптироваться к присутствию камеры. Оператор за все годы работы давно уяснил одну важную истину: люди, которым задают вопросы и снимают, больше всего «зажимаются» не по причине присутствия репортера или оператора. Больше всего выбивает из привычной колеи именно камера. Когда она смотрит на тебя, испытываешь прямо-таки священный трепет!
Когда рассказываешь что-то человеку, собеседнику, даже самому невозмутимому и непробиваемому, волей-неволей, подсознательно ощущаешь, а может быть, даже сам «додумываешь» реакцию, отслеживаешь минимальное, микроскопическое проявление эмоций и обратной связи. Но с камерой-то этого не проходит! Она холодная. Она мертвая. Точнее – не живая. Равнодушная ко всему. Бесстрастная. Бессовестная. Кому-то, конечно, это на руку. Можно сказать и показать ей все, что хочешь и все, что не хочешь. Ноль эмоций. Стоит себе, молчит. Смотрит. Хотя «смотрит» – это все-таки человеческое действие, а тут и вовсе получается что-то непонятное…
Для человека неподготовленного, обычного, беседа на камеру является сложным испытанием. Сколько раз он наблюдал, как записные балагуры и шутники, великолепные рассказчики и страдающие неудержимым словоизвержением (в хорошем, конечно, смысле) начинали заикаться, мычать и пытаться осмысленно связать два слова, едва их просили уделять внимание объективу. Вот по этой простой причине Леонид предлагал Курочкиной денек повременить с началом интервью, ограничиться такими вот, «пиратскими» беседами, в ходе которых человек привыкает к технике, к людям, которые с ней работают.
Леня был доволен, что Родион оказался не из числа тех, кто зажимается перед объективом, но все же было заметно, что парень не может до конца расслабиться, чтобы пошел нормальный, простой разговор без штампов и тщательного подбора правильных слов. Леонид предлагал Наде просто поболтаться следом с камерой в руках, но амбициозная девчонка, конечно же, не послушала своего напарника и предпочла сделать по-своему. Ну что ж, она тут старшая… Глядя на то, что получилось, Леонид соглашался с тем, что вроде бы все нормально, дело пойдет, но что-то его все-таки коробило.
Конечно, без постановочных сцен в передаче было не обойтись, но не стоило забивать все время подобными отрывками. И оператор решил, что обязательно постарается «разбавить изюминкой пресное тесто существования». Устанавливая камеру на зеленый вещевой мешок с трафаретной надписью «Rodion Zakharov», Леонид почему-то вспомнил, как работал на чемпионате мира по бальным танцам.
